Я тут тоже недавно страдала над барабулькой. Купила килограмм. Почти свежую. Ну, если закрыть глаза и включить воображение, то можно представить, что свежую. Как говорила баба Софа, когда давала соседкам наставления, как строить семейную жизнь: «Ну, если я закрывала глаза, то мой Йося мне Бельмондо казался. Но где мой Йося, а где Бельмондо, вы мне скажите? Вот. Йося совсем другой типаж, но мне это никогда не мешало! Очень счастливо мы с ним жили, пока он не умер от счастья, царствие ему небесное. Такой хороший мужчина был. Даже умер вовремя, пока я его сама не убила. Такую мне радость сделал – только я решила его уже наконец убить, как он сам лег в кровать и быстро умер. Страдать меня не заставил по этому поводу. Так вот я закрывала глаза и представляла Бельмондо. Какой мужчина! И мне, и Йосе приятно. Разве я бы стала такой хорошей женой для Йоси, если бы не представляла на его месте Бельмондо? Нет, конечно!
– А кто такой Бельмондо? – спросила самая молодая соседка, та сама Наташка.
– Актер французский. Красавчик. Подбородок у него такой мужественный. У моего Йоси вообще лицо сразу в шею утекало, а мне всегда мужчины с подбородками нравились. Чтоб прям торчал вперед. Но ты можешь кого-нибудь другого представлять. Кто там у вас сейчас главный красавчик? – хохотала баба Софа.
– А одноклассника можно представлять? – тихо уточнила Наташка.
– Петьку, что ли? С которым ты роман в школе крутила? Да на здоровье, детка! Такой красивый мальчик! – разрешила баба Софа.
Наташка покраснела.
Так вот, баба Софа считала, что важнее вкус блюда, а не его подача.
– Знаешь, как вкуснее есть? – рассказывала она моей бабушке. – Вот замешала ты салат в тазике и потом прямо из тазика цепляешь ложкой, чтобы попробовать. И невозможно остановиться, пока половину тазика не уговоришь. Или картошечку с лучком и яйцом пожарила, чесночок в конце бросила, крышкой на минуту прикрыла, чтобы картошка протомилась. Снимаешь крышку, и все, считай пропал. Прямо со сковороды, вилкой, норовя колясик колбасы подцепить. И чтобы масло по подбородку текло. Вот как самое вкусное.
Та самая Наташка как раз отличалась идеальной подачей. Если ждали гостей, баба Софа Наташку вызывала к столу, чтобы овощи уложила как следует, по цветовой гамме, чтобы зелень торчала художественно.
– Наташка, ну ты натюрморт мне тут изобрази, – командовала баба Софа, и та изображала. Салаты ровными горками, фаршированного карпа укладывала так, что живым казался. Все – стебелек к стебельку, ровненько, аккуратно.
– Ох, ну и как же эту красоту теперь есть? – восклицала баба Софа, что считалось лучшим комплиментом.
Но, если Наташа готовила сама, от начала до конца, выходило невероятно красиво и так же невероятно безвкусно. Точнее, совсем гадость получалась.
– Наташка, готовить надо так, чтобы закрыть глаза и не видеть твои вензеля из морковки. Есть и наслаждаться ртом, а не глазами. Понимаешь?
Но та же баба Софа, если ей попадался «неудачный» продукт, могла замаскировать его так, что блюдо в результате выходило идеальным. Обвалять в панировке, залить соусом, замаскировать овощами – баба Софа могла исправить все что угодно. От забитого и так и не подошедшего теста до жесткого мяса.
Но вернемся к барабульке. Я тогда стояла над раковиной и почти час чистила рыбу – отрывала головы, вынимала требуху, избавлялась от чешуи. Обваляла в муке, пожарила в масле – не кучей, а частями, чтобы рыбки получились румяными. Ужин был готов не к семи вечера, как я планировала, а к девяти. Я стояла без сил.
– Это кто? – уточнил муж.
– Барабулька, – ответила я.
– Вкусно, а почему она такая?
– Какая?
– Без головы? Ее ведь целиком жарят и подают? Разве нет? – осторожно уточнил муж.
И тут до меня дошло. Да, действительно. Барабульку жарят целиком. С головой, потрохами, чешуей. Но баба Софа для детей жарила именно так – без головы, без потрохов, без единой чешуйки. И я приготовила так же.
Жареная барабулька
Так же можно жарить любую мелкую рыбу: корюшку, мойву, сардины. Главный секрет – раскладывать рыбу на сковороде в один слой, чтобы рыбки не ломались, не склеивались, а зажаривались равномерно. Рыбу посолить, поперчить, сбрызнуть лимоном. Аккуратно обвалять в муке. Жарить непременно на хорошо разогретом оливковом или растительном масле, которого в сковороде должно быть много.
Тетя Света, отклацав зубами по стакану, рассказала следующее. Ее невестка Маечка, с которой она сразу же отказалась делить кухню, приехала в гости в неурочный день и час. Левушка не был торжественно наряжен для визита к бабушке, а сама Маечка вместо традиционного покупного тортика тащила две здоровенные сумки.
– Маечка, у меня начался Альцгеймер, что я про тебя забыла, или как? – уточнила тетя Света, намекая, что визит не ко времени. – И зачем ты хочешь разобрать эти сумки? Я стесняюсь спросить, вы к нам надолго?
– Не знаю, – ответила не вежливо, как обычно, а непривычно дерзко Маечка.
Она объяснила, что затеяла в комнате Левушки ремонт – стены перекрасить, мебель лаком покрыть. И поскольку они жили в квартире, деваться от запахов было решительно некуда. А Левушке запах краски явно был противопоказан, раз у Маечки голова разболелась сразу же. Вот она и приехала к свекрови, чтоб Левушка мог бегать во дворе и не дышать гадостью. Поэтому, пока краска не выветрится, они останутся у тети Светы.
– Ну и что? У тебя нечем было накормить Левушку? – удивилась баба Софа, выслушав рассказ тети Светы.
– Ну конечно было! – возмутилась тетя Света. – Я ему сырнички быстро пожарила, с клубничкой внутри. Варенье-пятиминутку сварила, чтобы сверху положить. Левушка три сырничка съел с удовольствием. И все ложкой к варенью тянулся. Такой умный мальчик. Потом варенье доел, моя радость.
– И шо? Сейчас уже почти полдник. Если тебе нечем кормить Левушку на полдник, возьми вареники. Я только налепила. С вишней, – предложила баба Софа.
– Ох, Софа, прости меня за все! – Тетя Света вдруг расплакалась. – Как я хочу так же, как ты с Мишенькой, со своим Левушкой.
– Светка, не пугай меня сейчас так. Я тебя давно простила. Что случилось, скажи толком! Маечка что, не так картошку порезала? Или не ту кастрюлю на твоей кухне взяла? Или она Левушку кормит только первым без второго? Нет, я знаю, она компотик не сварила, да? – Баба Софа уже начала нервничать. А когда баба Софа нервничала, то начинала лихорадочно резать и мешать, выкладывая на стол одно блюдо за другим и подставляя их под нос того, из-за кого нервничала. Перед тетей Светой в тот момент оказалось уже четыре салата, куриный паштет и здоровенная тарелка с варениками, отваренными Наташей специально для Левушки.
– Мы сели обедать, – трагическим голосом продолжала тетя Света. – Супчик куриный на потрошках я сварила. Лапшичку домашнюю сделала. Котлетки, как Боречка в детстве любил, пожарила. Чтобы мягонькие внутри, а не сухие. Он жидкие котлетки до сих пор любит. И с корочкой. Я маслице сливочное внутрь вкладываю. В каждую котлетку. И булку не отжимаю от молока. Так перемешиваю. А лучок кипятком замачиваю, чтобы не чувствовался. Пюре с молочком и маслицем. Через сито продавила.
– Ну? – Баба Софа ждала окончания истории.
– Левушка сел, ложечкой по столу стучит. И знаешь, что сделала Маечка? – Тетя Света опять начала плакать.
– И что она такого могла сделать? – Баба Софа начала раздражаться.
– Она положила котлеты себе на тарелку, села и стала спокойно есть! – объявила тетя Света, будто речь шла о том, что Маечка совершила ужаснейшее из преступлений.
В принципе, так оно и было по меркам тех женщин.
Как было принято в большинстве семей? Женщины, убиваясь у плиты, подъедали остатки. Лучшие куски доставались детям и мужчинам. Первый блин, который комом, украдкой съедала сама хозяйка, чтобы никто не видел. Подгорелый оладушек тоже откладывался – хозяйка его съедала на бегу. Куриная ножка – ребенку, вторая – мужу. Или грудка, если ребенок любил именно грудку. Жена обгладывала крылья. Я прекрасно помню, что для меня бабушка оставляла серединку арбуза – самую сладкую и сочную, а сама могла обгрызть дольки, которые я не доедала до конца. Бабушка очень любила именно серединку, но я никогда не видела, чтобы она ее ела.
От рыбы детям доставалась сочная серединка. Мать семейства довольствовалась хвостиком или тем, что можно было выковырять из рыбьей головы, если хвост предпочитал супруг.
Горбушка, не та, которая у хлебной головы сверху, а которая у попы хлеба-кирпича, мягкая, сочная – всегда отрезалась и откладывалась для ребенка.
Ягоды самые сочные – тоже любимому чаду. А себе обрезки – от слишком долго полежавшей на одном боку клубничины или малины, слегка почерневшей. Яблоко с мятым боком – дольками в компот, а огрызок можно и доесть до самых косточек.
Конечно, Маечка, которая села есть, прежде чем накормила сына, привела свою свекровь в предынфарктное состояние.
– Она сказала, что если не поест, то будет злая и у нее терпения на Левушку не хватит, – сообщила, задыхаясь от возмущения, тетя Света. – А если поест, то спокойно накормит Левушку. И она всегда так делает. Сначала сама ест, а потом Левушку кормит.
– Умная девочка, – ответила баба Софа.
– Что? Что ты такое говоришь? – ахнула тетя Света, которая прибежала за поддержкой и осуждением в адрес невестки.
– То и говорю. Умная девочка, – повторила баба Софа.
– Левушка голодный сидит, ложкой по столу стучит, а она не реагирует! – воскликнула тетя Света.
– Ну постучит пять минут, не похудеет, – пожала плечами баба Софа.
– Софа, я же к тебе как к женщине! Как к родной душе! А ты! – Тетя Света горько заплакала.
В этот момент во дворе появились Маечка с Левушкой на руках.
– Какой мальчик сладкий! Пирожочек! Тьфу на тебя, – немедленно разворковалась баба Софа. – Света, какой у тебя внучок тяжеленький, увесистый. Маечка, ты на чем ему кашку варишь? Молочко с водой смешиваешь?