После того как печатные машины сделали Библию широкодоступной, население в целом отреагировало на это с большим интересом. Несмотря на войны, эпидемии чумы и политические потрясения, массы сделали свой первый гигантский шаг к грамотности. Они научились читать. Вскоре произошел еще один культурный сдвиг, подтолкнувший их ко второму шагу. Они начнут читать, чтобы учиться.
Мы уже достигли середины XVII века, провозгласившего новую эру под названием Просвещение, или Век Разума. Ставшее грамотным население уже больше не довольствовалось простым чтением слов на странице. Теперь люди стали ставить под сомнение эту информацию. И если Библия в первую очередь приглашала их к чтению, именно развитие энциклопедий с их обширной коллекцией знаний вдохновило их на то, чтобы использовать чтение для познания.
Несмотря на смуту, царившую в сфере религии, наука делала важные открытия. Теперь, когда печать могла сохранять точность диаграмм, таблиц и рисунков, стало возможным проведение настоящих исследований. Галилей опубликовал свои телескопические наблюдения, чем заложил фундамент для астрономии, основанной на точных измерениях. Благодаря подобному всплеску исследований началась документация знаний о растительном царстве, с точными чертежами, которые не могли быть искажены нерадивыми переписчиками. Это ознаменовало появление целой плеяды натуралистов-любителей, которые проводили исследования, делали зарисовки, а затем публиковали свои выводы. Однако цензура продолжала ограничивать свободу науки. Когда Галилей опубликовал свой «Диалог о двух главнейших системах мира», предположив, что Земля вращается вокруг Солнца, церковь судила его, заставила отречься от своих взглядов и держала под домашним арестом до конца жизни, запрещая ему больше писать. Тем не менее, он тайно написал вторую работу, «Беседы и математические демонстрации, касающиеся двух новых наук», и контрабандой переправил рукопись из Италии в голландскую типографию Elsevier Press, где она и была опубликована. Его труды и труды его предшественника, Коперника, наряду с Библией на понятном широким массам языке и работами некоторых других философов, попали в список книг, запрещенных Церковью. Издатели с удовольствием размещали этот список по всей Европе, зная, что это приведет лишь к увеличению продаж.
Вскоре стратегии мышления этого ставшего грамотным населения стали более абстрактными. Они начали применять логику ко всему, что читают или о чем мыслят. Философы стали применять аргументацию к религиозным убеждениям. Целые системы мышления возникли в философии, политике и даже в искусстве, анализируя природу всего. В политике божественное право королей обращаться с подданными как заблагорассудится было поставлено под сомнение, что в конечном счете привело к революциям во Франции и в Америке. Эта уверенность в том, что рассудком можно охватить все аспекты мира, достигла высшей точки, когда Исаак Ньютон соединил греческую геометрию и арабскую алгебру в математическом анализе, который мог решать научные проблемы, тем самым сделав математику моделью для всех областей знаний.
В то время как в Италии наука, религиозные реформы и издательское дело, которое их поддерживало, становились все более нежеланными, искусство во время всей этой суматохи обрело там настоящий дом. Экономику сотрясали последствия разрушительной эпидемии европейской чумы, которая истребила треть населения, но выжившие бедняки легко нашли работу, а у богатых семей появились лишние деньги. В Италии эта ситуация привела к расцвету воображения и появлению удивительно креативной плеяды художников, которым были нужны покровители именно тогда, когда и Церковь, и многие ведущие богатые семьи были в состоянии спонсировать их. Их готовность принять этих одаренных художников, скульпторов, архитекторов, поэтов, музыкантов, писателей породила итальянское Возрождение.
Печатный станок сыграл ключевую роль в пробуждении этого всплеска творчества. Этим художникам были даны два великих дара: благосклонность их покровителей, снимавшая с них заботы о финансах, и освобождение их памяти. До появления грамотности обучение полностью зависело от силы репродуктивной памяти. Там не было места для инноваций, для отступления от того, что уже было известно. Те времена требовали высокого развития того вида интеллекта, который мы сейчас называем связанным, и даже в искусстве необходимо было следовать традиционным стилям. Но с приходом книг на память можно было больше не полагаться, а важную информацию можно было зафиксировать на бумаге, благодаря чему у грамотного населения возник новый, свободный интеллект[21], который способствовал развитию воображения, давал возможность бросить вызов традициям и служил движущей силой ренессанса.
Мы можем оценить масштабы произошедшего сдвига, глядя на влияние, которое оказала грамотность на саму историю. В культурах, основанных на устных традициях, рассказчики хранили мудрость этой культуры и искусно передавали ее всему сообществу. История была пространственным опытом, даже если разворачивалась во времени. Теперь посмотрим, что происходит, когда историю записывают. Во-первых, исчезает избыточность. «Вы уже это говорили, так что нет необходимости повторять», – может сказать писец. Затем остальные элементы реорганизуются в соответствии с тем, что произошло сначала. Теперь история превратилась из пространственной структуры в последовательность событий, организованных во времени.
Члены общин с устной традицией использовали свою точную репродуктивную память и свою глубокую культурную связь с рассказчиком, чтобы сонастроиться с ним и практически отобразить историю на своих телах. Эта кинестетическая, или телесно-ориентированная, стратегия исчезла, как только истории стали записываться. А затем возникла новая стратегия, которую можно назвать памятью, ориентированной на последовательность событий, которая необходима для извлечения смысла из написанных на странице слов. Устные рассказы скрепляются сами собой, и мы можем сказать, что они были согласованны, но слова на бумаге пассивны. Именно читатель должен вдохнуть в них жизнь, организовать их и придать им значение. Иначе говоря, читатель должен использовать тот ментальный клей, который соберет историю воедино и создаст связность, которую подразумевал писатель. Вам тоже пришлось сделать это, чтобы просто вдохнуть жизнь в мои слова. Вы на самом деле используете свой мозг иначе, чем неграмотный человек.
В первом десятилетии этого века в Колумбии у исследователей возникла замечательная возможность показать, что процесс обучения чтению на самом деле серьезно изменяет анатомию мозга. Когда в этой латиноамериканской стране стали утихать отголоски многолетней войны, большинство партизан начали покидать джунгли и воссоединяться с остальным народом. Они нигде не получали образование и были неграмотными, поэтому они уже во взрослом возрасте стали учиться читать. Мануэль Каррерас, ученый-невролог из Испании, оказался в нужное время в нужном месте, чтобы измерить воздействие грамотности на эту редкую группу современных неграмотных взрослых в тот момент, когда они собирались измениться. Эта ситуация напоминала ситуацию, с которой Александр Лурия и его коллеги столкнулись семьдесят лет назад, когда они изучали влияние коллективизации и грамотности на крестьян Узбекистана. Но теперь наука продвинулась до такого состояния, что у Каррераса была возможность изучать анатомические изменения, возникающие при чтении. Одна группа из двадцати человек уже прошла программы обучения грамоте, а параллельной группе из двадцати двух других еще только предстояло начать обучение. Все они позволили Каррерасу провести сканирование их мозга. Результаты оказались впечатляющими. Главная речевая зона мозга и волокна, соединяющие левое и правое полушария в этой области, были значительно объемнее у группы тех, кто недавно научился грамоте. Строение этих мозговых структур у неграмотных очень напоминало строение, характерное для дислексиков. Это позволяет предположить, что эти области не вызывают дислексии, но являются просто ее симптомом. Поскольку дислексикам еще нужно научиться читать, эти изменения просто еще не были заложены. Эти данные проливают еще больше света на влияние, которое грамотность исторически оказала на народы, когда она распространялась среди всего населения.
После того как большинство представителей народа получает возможность понимать смысл напечатанного текста, чтобы применить эту новую информацию в своей жизни и использовать рассудок для того, чтобы размышлять и формировать свои собственные мысли, народ становится грамотным обществом. Так становились грамотными большинство народов. Коренные народы мира пережили эту волну грамотности совершенно по-другому, как мы узнаем в дальнейшем.
Цена грамотности
Существует только один способ вынести бесчеловечность человека к человеку – попробовать своей собственной жизнью проиллюстрировать человечность человека к человеку.
Теперь посмотрим на коренные народы, которые пришли к грамотности совершенно иначе. Они часто занимали земли, на которых нелегко было добыть себе пищу, воду, одежду и кров, необходимые для выживания, и именно это занимало все их внимание. У сплоченных групп потребность в письменных записях и желание писать и читать эти записи никогда возникала. Им было достаточно их устных преданий. Тем не менее, к XIX веку коренные народы во всем мире начали подвергаться давлению религиозных и политических групп, которые призывали их стать грамотными.
В тот исторический период, когда разум и грамотность ценились очень высоко, стремление обращать эти народы в христианство и обучать их было неослабевающим. Грамотные народы считали, что делают благо коренным народам, когда каким-то образом «цивилизуют» их. Практика совместного использования земли, распространенная у коренных народов, столкнулась с точкой зрения культуры большинства, согласно которой земля в настоящее время может находиться в частной собственности. Часто земля, занятая различными коренными народами, становилась востребованной у различных правителей и предпринимателей. Вторгающаяся на их территории промышленность хотела, чтобы эти люди стали грамотной рабочей силой. Миссионеры хотели обратить их в христианство. В целом их племенная жизнь считалась примитивной, нецивилизованной и мешающей прогрессу.