— Да, его здесь не выращивают, — подтвердил Теодоро, — но зато итальянцы прекрасно готовят его. И в этом вы убедились, когда я угощал вас знаменитым «капучино» в Парме, Милане и Флоренции. Вы тогда признались, что приготовлен он намного лучше, чем подавали его в президентском дворце Сан-Хосе…
Сидевший развалясь экс-президент, отличавшийся от своих соотечественников барскими манерами, не глядя на Теодоро и гладя свой широкий галстук в крупный красный горох, небрежно бросил:
— Однако ж это был не бразильский и не аргентинский, и не уругвайский кофе, а наш — костариканский.
— Может быть, и костариканский, — согласился Теодоро, — дело не в этом. Главное, он отвечает всем требованиям и вкусу великого Талейрана[115], который говорил, что кофе должен быть горячим, как геенна огненная, черным, как дьявол, чистым, как ангел, и сладким, как любовь.
Кофейные плантаторы Коста-Рики, удивленные познаниями своего «соотечественника», мгновенно переглянулись.
— Да, итальянский «капучино», изготовленный из коста-риканских зерен, — подчеркнул Фигерес, — отвечает требованиям Талейрана, и потому я хотел бы продолжить свою мысль о подключении вас к сбыту нашей продукции. Вы как посредник могли бы неплохо зарабатывать на реализации кофе. Пока же только в США делают деньги на нашем кофе.
Теодоро молчал, выжидательно делая вид, что он оценивает их предложение.
— Почему вы не радуетесь нашему предложению? — не унимался Фигерес. — Или вы сомневаетесь в нашей надежности как партнеров?
— А вы можете через два месяца поставить мне сто восемьдесят тонн кофе в зернах?
— Можем и больше, — ответил за своего друга Франсиско Орлич.
— А сколько это «больше»? Дело в том, что я нашел уже потенциальных покупателей кофе в Югославии, Австрии и Швейцарии. Полагаю, что немцы тоже любят костариканский кофе, и потому надеюсь найти потребителей вашей продукции и в Западной Германии.
Для закрепления своей легенды и создания уверенности у присутствующих в том, что они имеют дело с опытным, профессиональным коммерсантом, Теодоро отчаянно и красиво лгал направо и налево, — а это он умел во имя благой цели.
— Потому я и спрашиваю, — продолжил он, — на какой объем продаж в год я могу рассчитывать?
— А сколько бы вы хотели? — на вопрос вопросом ответил Орлич.
— Тонн триста в год, не меньше.
Костариканцы, не ожидавшие такой заявки и весьма довольные тем, что никто из них — производителей кофе — в накладе не останется, что все могут участвовать в предлагаемой крупной сделке, радостно переглянулись.
— Иначе мне не выгодно затевать это дело. Перед вашим приездом на меня выходили бразильцы и сделали аналогичное предложение на продажу их кофе за рубеж, — продолжал искусно блефовать Теодоро.
Орлич незаметно подтолкнул плечом экс-президента.
— И что же вы ответили на их предложение? — спросил помрачневший сразу Фигерес.
Проявляя мудрую предусмотрительность в коммерческой игре, Бонефиль Кастро опять уверенно слукавил:
— Сказал, что я уже заключил контракт на поставку крупной партии кофе из Коста-Рики, с которой тесно связана моя жизнь и процветанию которой я буду способствовать всегда и всюду, где бы я не находился.
Экс-президент посветлел лицом и, потирая руки, громко произнес:
— Вы хорошо ответили им, сеньор Кастро! Мы готовы заключить с вами договор на поставку трехсот тонн кофейных зерен в течение одного года.
— А какой кофе вы можете мне поставить?
— Что значит какой? — не понял экс-президент. — Это будет наш костариканский кофе.
— Разумеется… Но я ориентируюсь на высококачественные сорта зерен.
— Какие именно? Вы можете их назвать? — решил проверить его знания Фигерес.
— Могу. Для ватиканских гурманов я закупил бы сто мешков кофейного зерна, производимого в районе Террасу…
— Но это же самый дорогой элитный кофе, — вставил Орлич. — Это как раз район моих плантаций.
— Я знаю, что он в два раза дороже, чем обычный, — подтвердил Теодоро. — И потому готов платить вам за мешок «Рей Террасу» сто долларов. А вот югославы предпочитают сорт «Дорадо», а итальянцы — «Эль Монте». Мне больше нравится «Бритт». Я могу взять у вас десять мешков «Бритта» для пробы австрийцам и немцам…
Орлич и посол Одубер опять удивленно переглянулись и в один голос спросили:
— Откуда вы все это знаете?
Теодоро снисходительно улыбнулся и сказал:
— Я где родился?.. Разве не в стране кофейных плантаций, где число экспертов по кофе равно числу граждан, населяющих ее. В кофейном бизнесе я, господа, поднаторел настолько, что могу часами говорить на эту тему, анализировать вместе с вами возможную динамику цен на мировом рынке, сезонные скачки спроса на кофе в Европе и даже виды на его урожай. Так что ваш слуга, Теодоро Бонефиль Кастро, готов всегда поддержать беседу на кофейную тему[116], — заключил он с лукавой ухмылкой.
Экс-президент понимающе улыбнулся и, подмигнув напротив сидевшего послу Антонио Фасио, сказал:
— От состояния цен на кофе зависит благополучие нашей национальной экономики и всего костариканского народа. Поэтому мы хотели бы иметь с вами дело на долгую перспективу. А что касается сортности, могу вас заверить: плохого кофе Коста-Рика не производит. И для экспорта, и для внутреннего потребления мы выращиваем десятки названий высокосортного кофе на любые вкусы и на любые возможности вашего кошелька… Так когда мы можем обсудить условия договора?
Спокойно, как будто это был ничего не значащий, обычный разговор, Теодоро ответил:
— Сразу по возвращению в Рим.
В отличие от него политические деятели Коста-Рики, а они все были владельцами крупных кофейных и других сельскохозяйственных плантаций, — были чрезвычайно довольны удачной концовкой беседы и тем, что Теодоро Кастро оказался находкой для них. Осчастливленные достигнутой целью, они продолжали предаваться веселью. Особенно усердствовал в этом Орлич — любитель разных развлечений и наслаждений. Полной противоположностью ему и всем присутствующим за столом был экс-президент Фигерес. Он не пил, не курил и ел в основном овощи и фрукты. Редко вступая в пустой затрапезный разговор, Фигерес, прищурив левый глаз, наблюдал за Кастро, прислушивался, о чем и как он вел разговор со своим соседом по застолью послом в Испании Антонио Фасио, представлявшим и посольские интересы Коста-Рики в Италии.
Теодоро производил на экс-президента самое благоприятное впечатление своим поведением, эрудицией и политической зрелостью. Считая его внутренне свободным, богато одаренным от природы человеком, сумевшим, несмотря на трудности в судьбе, полностью реализовать себя, Фигерес вместе с тем почувствовал, что он — человек неординарный, хитрый, с авантюрной жилкой, проницательный и немного загадочный. «Может быть, это и не плохо, а наверное, даже и необходимо для его коммерческой деятельности, — подумал экс-президент. — И не только для коммерческой… Такие люди, как правило, преуспевают и в политических делах». И в голове экс-президента неожиданно созрела соблазнительная мысль: «А не посвятить ли мне его в свои планы по возвращению к власти? И подключить его к разработке моей предвыборной программы под лозунгом: «Против империализма и против коммунизма».
Вернувшись в отель, Фигерес пригласил в свой номер посла Антонио Фасио и попросил его выехать на другой день в Рим с заданием разыскать нескольких почетных консулов и кого-нибудь из крупных местных предпринимателей, которые знают и общаются с Теодоро Кастро.
— Постарайся выяснить через них, что он за человек, а когда вернемся в Сан-Хосе, мы там тоже проверим[117] его… А какое впечатление производит он лично на тебя?
— Самое хорошее, — откликнулся Фасио. — Таких специалистов по коммерции, как он, раз-два и обчелся. А чем вызвана такая срочность его изучения? — вскинул брови посол.
— У меня возникла мысль подключить его к вашей группе, разрабатывающей мою предвыборную программу, — задумчиво проговорил экс-президент.
— Это хорошая идея, но согласится ли он?
— А куда он денется? Он же мой родственник. Итак, твоя задача до нашего возвращения в Рим все выяснить о нем. В зависимости от того, что скажут знающие его люди в Италии, я буду решать, доверять ему или нет наши политические дела…
После отъезда из Венеции отношения Теодоро с экс-президентом приобрели дружественно-деловой характер. В обращении друг с другом они перешли на «ты», несмотря на то что разница в возрасте составляла семь лет. Луиза, находясь в долгой разлуке с родной Латинской Америкой, нашла отдушину в беседах с ними, почувствовала в них родственные души.
Образованная, внешне приятная и всегда по моде одетая жена коммерсанта Кастро без труда завоевала симпатии и уважение влиятельных костариканских деятелей. Особо доверительные отношения сложились у нее с супругой экс-президента Генриеттой, что и вменялось ей в обязанность мужем-разведчиком. И поэтому не случайно все настолько полюбили ее, что на обратном пути в Рим стали усиленно приглашать ее в гости.
Когда костариканцы-туристы вернулись в Рим, посол Фасио, имевший поручение от Фигереса по сбору информации о Теодоро Кастро, и тот же вечер зашел в номер экс-президента, чтобы доложить о результатах выполнения конфиденциального задания. Прежде чем выслушать его, Фигерес попросил жену оставить их на полчаса один на один. Как только она покинула их, предупредив мужа о том, что будет находиться в соседнем номере Франсиско Орлича, посол начал рассказывать, с кем он встречался и что удалось узнать о своем соотечественнике. Фасио назвал племянника Папы Римского Джулио Пачелли, барона Умберто Корви, генерального секретаря итало-американской торговой палаты Джузеппе Тиччи, директора биржевой конторы Ватикана Константный Джулио, фабриканта свечей Константина Паризи, предпринимателя Альберто Симона и уругвайского консула Менендеса.