нович, новой характеристики на Макса. Ее должен подготовить на основании детального изучения всей его предыдущей деятельности тот ваш сотрудник, который будет беседовать с ним. Характеристика нужна для подготовки записки товарищу Сталину. Я сам напишу ее и доложу вождю. За вами, товарищи, остается разработка двух-трех вариантов осуществления покушения. На это я даю вам полтора месяца. Предупреждаю, никто, кроме нас троих и того оперработника, который будет писать характеристику на Макса и потом беседовать с ним, о готовящемся нами покушении на жизнь «Нерона» не должен знать… Все, вы свободны…
При выходе из приемной министра Савченко глубоко задумался: «Кого же мне направить в Вену для беседы с Максом? Да, это должен быть образованный, интеллигентный и дипломатичный человек, хорошо знающий характер и склад мышления Макса… А что если это будет Виталий Павлов? Он же вел его личное и рабочее дело и знает, конечно, на чем можно сыграть в беседе с Максом… К тому же Павлов его коллега, был тоже на дипломатической службе в Канаде и потому должен знать, как построить беседу с ним…» Но тут он вспомнил о том, что Павлов был засвечен в Канаде шифровальщиком оттавской резидентуры ГРУ Генштаба, изменником Родины Игорем Гузенко, что в числе других советских дипломатов был объявлен тогда «персоной нон грата».
Неожиданно пришла другая мысль: «А почему бы не послать на беседу с Максом и самого Тишкова? Он хорошо знает его, руководит его работой с позиции Центра. В самом деле: почему бы и нет? Тишков вряд ли в чем уступит Максу. И по уму, и по умению убеждать, и по опыту разведработы, и по эрудированности они стоят Друг друга. Тем более, Тишков был тоже чрезвычайным и полномочным послом СССР в Венгрии. А главное, он обладает более тонкой расчетливостью и дипломатической хитростью. Уверен, Арсений Васильевич может добиться поставленной министром цели — убедить Макса в выполнении ответственнейшего задания вождя. Лучшего собеседника нам, пожалуй, и не найти в разведке…»
С этой мыслью генерал Савченко вернулся в свой кабинет и позвонил Тишкову. Когда тот ответил, Сергей Романович пригласил его к себе. Начальник нелегальной разведки, знавший о том, что генерала вызывал министр, нутром почувствовал, что предстоит какой-то особо важный разговор. Интуиция Тишкова не подвела: Савченко вкратце рассказал ему о состоявшейся беседе у министра Игнатьева.
Выслушав рассказ генерала, Тишков не произнес ни слова. Молчание длилось секунд десять, потом он, наконец, заговорил:
— Вы думаєте, Макс может помочь нам в этом «мокром» деле?
— Думаю, да, — равнодушно ответил Савченко.
В течение почти полминуты Арсений Васильевич сверлил его острым, пронзительным взглядом.
— А я так не считаю! — воскликнул он. Собственный голос показался ему оглушительным, словно близкий пушечный залп. — Выбор Макса на роль прямого исполнителя ошибочен! Я могу еще как-то согласиться с тем, чтобы он готовил это покушение, но ни в коем случае не исполнял бы его сам. С его прямым участием мы не должны решать поставленную министром задачу по ликвидации «Нерона».
Генерал словно остолбенел, несколько секунд он удивленно смотрел на обычно спокойного, внешне замкнутого и строгого Тишкова и не узнавал его, потом, притворившись непонимающим, осторожно спросил:
— Почему ты так считаешь?
— Потому что я высоко ценю нелегального разведчика и его спутницу Луизу. Ценность их в том, и вы это прекрасно знаете, что они приносят советской разведке и в целом нашей стране огромную пользу. Вот поэтому мы обязаны сохранить их для последующей работы в каком бы то ни было регионе мира. Участие же разведчика в покушении в качестве прямого исполнителя повлечет подозрение, а то и провал его. Это, во-первых. А во-вторых, войти в доверие к Тито, даже такому изощренному на ум и хитрому разведчику, как Макс, вряд ли удастся. Поверьте мне в этом, как человеку, организовывавшему в последние годы войны контрразведывательную работу по обеспечению личной безопасности Тито и его соратников. Охрана у него — надежная и сплоченная, она состоит из ловких и злых хорватов, никого не подпускавших к нему близко.
— Ты уверен в том, что они такие же надежные и сейчас, десять лет спустя?
— Да, уверен.
Генерал Савченко сник: он понимал, что Тишков был прав, когда говорил об ошибочности выбора кандидатуры Макса на роль исполнителя теракта. Понимал генерал и другое, что обратного хода уже нет, что в угоду вождю всех народов надо сдавать даже такого блистательного и успешного разведчика-нелегала, как Макс, иначе самому не удержаться в кресле заместителя министра госбезопасности и начальника[162]внешней разведки.
— М-да, задачи крайне деликатного свойства решать сложно и трудно. Но решать их надо. А тем более по «Нерону». Задача по его устранению из жизни на контроле у самого товарища Сталина и у нашего министра. Ты даже не представляешь себе, Арсений Васильевич, в каком я трудном положении…
— Иногда самая большая трудность заключается в том, — перебил генерала Тишков, — чтобы сразу же изложить вышестоящему руководству положение дел так, чтобы оно отказалось от исполнения покушения…
— Ну, зачем глупость говорить?!
— Это не глупость, Сергей Романович. Люди должны понимать друг друга. И в МГБ, и в ЦК ВКП(б). И даже товарищ Сталин.
— Как просты и азбучны эти истины на словах и как сложно их воплощение. А вся беда в том, что каждый считает себя умным и правым. — Голос генерала стал еле слышным.
— Я абсолютно убежден, что прав я, когда говорил, что Макс не должен стать исполнителем этого черного дела. И вообще участвовать в его подготовке…
— Ладно, не уговаривай меня, Арсений Васильевич. Я что… не понимаю?
— Ну, если вы понимаете, то лучше обождать и подобрать другую кандидатуру вместо Макса.
— Нет у нас в разведке другой кандидатуры… Мы об этом уже говорили…
Тишков почувствовал, что его слова летят в пустоту, холодный пот проступил на его лбу.
— Извините, Сергей Романович, но мне с каждой минутой становится все страшнее. Мне кажется, что я — китайский болванчик. И не только я…
— Ты думаешь, что говоришь?! — вспылил генерал. И тут он вытащил из кармана свою «бомбу»: — Я хочу, чтобы в Вену для встречи с Максом поехал ты. Именно ты должен переговорить с ним так, чтобы он осознал величие предстоящего подвига и вызвался бы сам совершить его. Для этого ты должен правильно выстроить свою беседу, чтобы она убедила его в необходимости выполнения важного задания товарища Сталина…
Тишков лихорадочно прикидывал, кто из троих — Игнатьев, Рясной или Савченко — мог предложить его кандидатуру для встречи с Максом и проведения с ним не менее деликатной, чем само мокрое дело, беседы.
Генерал заметил, что его заместитель думает о чем-то своем и, чтобы вернуть его к самой важной части разговора, спросил:
— Так как ты смотришь на то, чтобы поехать в Вену?
— В моем положении я готов отправиться хоть завтра даже к Белоснежке и семи гномам. Но поехать в Вену я не смогу, Сергей Романович. Два года назад я был послом в Венгрии. Я много раз бывал на дипломатических приемах в американском посольстве. Меня хорошо знали тогда и, естественно, запомнили американские разведчики, работавшие под крышей посольства. Кто знает, возможно, они установили тогда, что посол Тишков является одновременно резидентом советской разведки. В этом случае они могли проинформировать обо мне все свои загранточки. Но если даже не знали и не подозревали, что я был резидентом, мне как бывшему советскому послу нежелательно встречаться на территории чужого государства с костариканским послом, представляющим интересы своей страны не в Австрии, а в Италии и Югославии, — объяснил Тишков.
Савченко вынужден был согласиться:
— Ну, а кто же тогда из ваших сотрудников мог бы поехать в Вену?
— Я предлагаю Павлова. Он лучше, чем кто-либо другой, знает его по материалам личного и рабочих дел Макса.
Генерал Савченко скептически поджал губы, сделал паузу, потом спросил:
— Но он же был засвечен в Канаде изменником Гузенко и был объявлен «персоной нон грата». Неужели во всем управлении нелегальной разведки не найдется начальника отдела или его заместителя, который не выезжал бы за кордон, а если и выезжал, то не засветился там?
Тишков, опустив глаза, задумался. Внезапно его осенило:
— А может быть мы пошлем в Вену начальника второго отдела полковника Ширяева? Иван Федорович давно работает у нас, за границу ни разу не выезжал. И беседу с Максом, с которым он однажды встречался в Москве, проведет так, как надо. Он — человек интеллигентный и спокойный, обладает необходимым тактом при беседе, а главное, умеет убеждать и вызывать к себе уважение.
Савченко, сонно зевая, кивнул, потом сказал:
— У меня нет возражений по этой кандидатуре. Конечный результат — только он будет иметь для меня значение. Проведение беседы планируйте в советской зоне Вены на вилле. Введите Ширяева в курс дела и передайте на ознакомление ему личное и рабочие дела Макса. Пусть Иван Федорович подготовит сам, не поручая никому, заключение о возможности или целесообразности использования вашего нелегала в операции «Нерон». Это заключение потребуется мне для доклада министру. И последнее: строго предупредите Ширяева о секретности наших планов и о его предстоящей командировке в Австрию…
В очередной шифрованной телеграмме, направляемой из Москвы в Рим, Григулевичу предписывалось подготовить и выслать отчет о последней поездке в Югославию, а Луизе — в Коста-Рику. Несмотря на его прочное положение и дипломатическую неприкосновенность, особое внимание обращалось на обеспечение мер личной безопасности. В ответной шифровке Григулевич пытался добиться санкции на проведение вербовочной работы. Он аргументировал это тем, что разведывательная деятельность без агентурных отношений будет носить пассивный характер и, в конце концов, может привести к утрате чувства опасности. Но Москва была неумолима: Центр оберегал своего суперодаренного нелегала от опасных выходов на возможные подставы противника или на агентов-двойников. Нелегал Макс и без новых вербовок был для Центра ценен тем, что, занимая должность посла и являясь дуайеном Центральноамериканских стран, добывал достаточно много политической информации, выводы по которой после ее анализа и оценки продолжали докладываться на самый «верх». Одно перечисление названий направленных в Москву материалов чего стоило: