Все происходило очень быстро, за пределом человеческих возможностей. В параллельном коридоре, выходящем в холл, возник еще один штурмовик в бронежилете и каске-сфере с опущенным забралом. Поднял автомат. Но он двигался слишком медленно, в отличие от инициированного, рука которого начала мощное движение, готовое превратить нож в убийственный метательный снаряд.
Влад нажал на спусковой крючок. Пулемет швырнул из своего хобота двух стальных мух, болезненно куснувших инициированного. Коричневый пиджак вспух в двух местах на спине. Ноги Аждархи подогнулись, он приспустился на колено и тут же вскочил, устремившись дальше, поднимая руку с ножом. У него впереди была цель – штурмовик. И он не видел ничего важнее для себя, чем растерзать эту цель.
Влад жал на спусковой крючок, но пулемет заклинило. Если стукнуть по ствольной коробке, его можно привести в рабочее положение. Но за это время Аждарха сумет искромсать бойца ножом.
Штурмовик воспользовался секундной заминкой. Успел поднять автомат. Нажал на спусковой крючок.
Пули заколотили в тело, но песчаный черт рвался вперед.
Магазин автомата опустел. И Аждарха рухнул прямо у ног штурмовика, собирая в горсть ковровую дорожку и рвя ее в клочья. Затих.
– Какие же живучие, – штурмовик опустил автомат, свободной рукой приподнял темное пуленепробиваемое, с синим стальным отливом, забрало сферы.
Влад увидел бледное лицо Тунгуса.
– Сколько вы еще упырей зачистили? – кивнул Влад в сторону распростертого и еще дергающегося, но уже не представляющего опасности тела.
– Трех. Вместе с этим.
– Я – двух. Вроде все…
– Где Ангел?
– Груз и «язык» в подвале… – Влада качнуло от приступа слабости. Боевой задор и бесшабашный кайф уходили. Приходила пустота. А впереди, похоже, настоящая ломка.
Дальше все было как в тумане. Сознание Влада отключилось от действительности, но какие-то простые действия он выполнял на автомате…
Пришел в себя от тряски и страшного грохота. Ему показалось, что его засунули в бетономешалку и включили ее на форсаж. Звуки и вибрация отдавались болью во всем теле. Сознание немного прояснилось. Он скосил глаза и увидел справа круглый иллюминатор, в котором резко уходили вниз корпуса разгромленного пансионата. Вертолет «Ми-8» набирал высоту.
Чувства у Влада обострились. Дыхание и шепот звучали завыванием ветра. Грохот двигателей – бомбежкой…
Он поморщился, увидев три лежащих на металлическом полу тела, закрытых брезентом. Это погибшие бойцы. Еще пятеро – ранены в различной степени. Ребята забинтовывали друг другу простреленные предплечья и ноги, вкалывали промедол. И пытались сквозь нахлынувшее после азарта боя отупение и апатию осознать простой и самый главный для них факт – они остались живы в мясорубке, в которой другие не выжили. Они вытянули счастливый билет. Те, кто не вытянул, лежат под брезентом. Это их друзья. Еще недавно балагурившие, обсуждавшие свои дела. Стремившиеся на операцию. Теперь к ним подходит слово «были». А выжившие – «есть». В этом «есть» и «были» самая древняя магия – жизни и смерти.
В вибрирующем салоне было еще два тела. В них теплилась жизнь. Одно принадлежало профессору Загребенскому. Второе – Ангелу.
Профессору вкатили обездвиживающий препарат, и вернется на грешную землю он часов через пять. Ангел не могла прийти в себя после того удара, которым еще в подвале наградил ее Влад.
Над нею колдовал Тунгус. Он достиг своего результата. Варвара Мищенкова, или кто она там на самом деле, открыла глаза. И глаза эти быстро наполнились диким ужасом.
– Кто вы? – выдавила она.
– Это неважно. Главное – кто ты? – произнес Тунгус. – И ты мне сейчас это скажешь…
Чемоданчик Тунгуса был при нем. И в нем ждало своего часа немало химии, которая способна развязать язык даже Медному всаднику.
Сопротивление Ангела оказалось, вопреки ожиданиям, не таким уж и стойким. Она поплыла практически сразу, как только начала действовать инъекция «правдоискателя».
– Имя, – начал Тунгус.
Человек, отдавший врагу свое имя, дает возможность захватить власть над собой.
– Вера Ногина.
– А теперь расскажи, что такое суперстим и откуда он взялся…
«Ми-8» еще находился в воздухе, а Тунгус уже сбрасывал в штаб операции полученную информацию. Медлить было нельзя. Теперь счет шел на минуты.
Сообщив полученные сведения, он дал отмашку. С той минуты вся структура «Пирамиды» пришла в движение…
– Ангел мой, – говорил отец, подбрасывая маленькую Верочку на руках. – Ты мой ангел…
С того времени ее называли так нередко. Благодаря белым кудряшкам, хрупкой внешности и немножко растерянным, не от мира сего глазам она действительно походила на небесное создание.
В институте ее тоже называли Ангелом. Недолго. Только первый курс. И немногие. Потом прилипали другие клички. Мари Кюри. Зубрила. Принцесса… Но это неважно. Крепко прилипло к ней единственное прозвище – Ангел.
– Ты Ангел, – произнес Шурави, подойдя к ней сзади и проведя пальцем по ее щеке.
– Ангел, – усмехнулась Вера, глядя на безрадостный холмистый пейзаж за окном, в которое еще не заглянуло высушивающее солнце.
– Ангел в пустыне, – улыбнулся Шурави.
– Ангел в аду…
Иногда она воспринимала окружающую ее реальность как преддверие ада – жестокое солнце, пыль, горы. Она ненавидела все это. Но порой это место казалось ей раем. Вера была слишком подвержена мимолетным настроениям. Она могла колебаться в принятии решений по второстепенным вопросам. Но с пути к основной цели не мог ее сбить никто и никогда. Она была фанатично зациклена на этой самой цели.
Она привыкла видеть на себе ненавидящие взгляды тех, с кем приходилось работать. Женщина – этим все сказано. В Средней Азии всегда за женщину с высшим образованием давали калым в пять раз меньше, чем вообще без образования. И это накладывало отпечаток на людей, которые ее окружали. Женщина не имеет права быть умнее мужчин.
Дикари вокруг. Кто же еще. Настоящие дикари. Идеально приспособленные для гор, они обладали зрением орла и умели отлично стрелять. К ним не липли микробы дизентерии. Они без всяких последствий пили отвратительную воду, от которой любой европеец скончался бы в корчах незамедлительно. Другая планета!
Она сама выбрала себе этот путь. Потому что знала – иного пути у нее нет… Она была больна одержимостью, когда не важны средства, а важен сам процесс познания. Она все отдавала за миг блаженства, когда продвигаешься вперед еще на шажок, в неизведанные области бытия, где никто, кроме тебя, не бывал. Комплекс первопроходца.
Те, кто общался с ней, не понимали ее. Они не понимали, что такое настоящая жизнь. Они грузили ее своими шкурными проблемами. Чертили ей убогие перспективы. А ее интересовала только работа.
«Ангел»: Шурави был последний, кто произносил это слово с искренней симпатией, даже любовью, а не как кличку или оперативный псевдоним. Впрочем, она никогда не верила в любовь и вообще в силу чувств. Только Шурави единственный смог показать ей, что, несмотря ни на что, она женщина… Наверное, он единственный, к кому она была привязана. И воспоминания о нем саднили в душе незажившей раной…
Шурави. Его душа всегда была преисполнена всякими химерами – долг, честь, ответственность за один раз данное слово. Это его и сгубило.
В те последние их минуты его палец касался ее щеки. А она смотрела на пыльную дорогу, извилисто уходящую в сторону холмов, и ее душа была наполнена тревогой.
– Сегодня у меня тяжелый день. – Он поцеловал ее и вышел из комнаты.
Тяжелый день… Он еще не знал, насколько тяжелый… В тот проклятый день ему предначертано было броситься подрывать давно и надежно заминированную лабораторию. Он надеялся успеть. Но не успел…
Шурави. Потом она очень часто вспоминала его. Гораздо чаще, чем хотелось. Как же не хватало его! Именно он вытащил ее из пропасти, когда жизнь, казалось, кончена. Она тогда была выкинута на улицу и не видела вообще перспектив в своем ставшем серым и бесполезным существовании. Когда рухнул Советский Союз, работы по теме «Батыр» были прекращены, а документация уничтожена. Кто-то посчитал, что есть тайны, которым лучше скончаться вместе с великой империей. Все происходило в пожарном порядке. И хорошо еще, что не додумались ликвидировать основных носителей секретов. Но в том бардаке было не до них. Зачищали только главное – документацию, оборудование. В затылок дышали американцы. Они готовились прийти на руины и поживиться оставшимся от советского медведя сокровищем. Они были победителями… Так в итоге и произошло. Многие перспективные разработки были проданы по дешевке стратегическому противнику. А проект «Батыр» умер.
Умер, чтобы возродиться в среднеазиатских горах.
Что было в голове у Шурави, когда он затевал все это, – теперь уже неизвестно. Одно Вера знала наверняка – деньги играли далеко не основную роль. У него был какой-то масштабный план. Теперь уж не узнаешь. Шурави пригвоздила в тот проклятый день к земле очередь из вертолета огневой поддержки «Крокодил»…
Шурави курировал проект «Батыр» с восемьдесят седьмого года от Главного разведуправления Минобороны и отвечал за его обкатку в полевых условиях. Первые суперстимуляторы были проверены в боевых действиях в Афгане. Результат был, но не такой победный, на который рассчитывали.
Шурави сам руководил теми афганскими специальными операциями, оттуда и его кличка – так звали русских солдат моджахеды. Он отлично знал Восток. Владел арабским и пушту как родным русским, цитировал свободно суры из Корана. Статный, красивый, эдакий супермен, последний имперский солдат… Для него крах державы был личным крахом. Он потерял смысл в жизни. Но нашел его, возродив проект «Батыр».
Долгая работа на Востоке в итоге и привела его и Веру в среднеазиатские горы. Никто не знает, на каких условиях договаривался Шурави с Юсуфджоном по кличке Горный Шайтан, но они нашли общий язык. Лаборатория заработала вновь. Под крылом одного из виднейших деятелей оппозиции в горной среднеазиатской советской республике, после развала Союза быстро впавшей в нищету, варварство и меж