Супербоги. Как герои в масках, удивительные мутанты и бог Солнца из Смолвиля учат нас быть людьми — страница 53 из 93

ДОБРА И ЗЛА, ТОЛЬКО НИКТО УЖЕ НЕ РАЗБЕРЕТ, ГДЕ ЧТО, А БОЛЬШИНСТВО ДАЖЕ НЕ В КУРСЕ, ЧТО ЗНАЧИТ «ИСКОННЫЙ».

Несмотря на насмешливую отстраненность, этому голосу никак не удавалось выпутаться из текста или остаться подлинно всеведущим. «Энигма» ломал правила жанра, посылая всемогущего центрального персонажа на поиски внутренней человечности и сострадания, дабы он смог сразиться с главным врагом в лице собственной обезумевшей матери (и напряжение нарастает до кульминационного столкновения, «боевой сцены», которая имеет место уже после финальной страницы истории). Когда Майкл наконец узнаёт, что геем его сделало могущество Энигмы, и получает возможность вернуться к прошлой жизни обычной гетеросексуальности и скуки, он выбирает остаться тем, кем успел стать.

Рисунки Дункана Фегредо обладали тонким, текучим изяществом, и мир Энигмы оживал на панелях, кружащихся змеиными спиралями ящериц, колодцев и палящих солнц Аризоны. Энигма был богоподобным суперсуществом, в культурном, социальном и физическом смысле рожденным на самом дне. Всесильный аутист, лишенный ролевых моделей, персонаж, известный под именем Энигма, говорил о чужеродности и изоляции особенного человека так, как Доктору Манхэттену и не снилось. На предпоследней странице одним блистательным ходом все переворачивается с ног на голову, мы наконец узнаем, кто был сардоническим рассказчиком, и тогда нас поражает молния ослепительного постижения, мы вынуждены перечесть историю с самого начала, и наше душераздирающее новое знание освежает каждую строку.


Я дошел до точки, в которой счел, что больше никаких супергеройских комиксов мне писать не придется. Я чувствовал, что могу быть собой, открывать новые неизведанные земли. И я предпочитал супергероев, сдобренных каплей абсурдистского юмора. Жизнь мне виделась по сути нелепой и необъяснимой, проникать в сознание поистине злых персонажей удавалось с трудом. Злодеи у меня получались сплошь шизофреничные и совершенно бредовые, каким я воображал и себя самого.

Тем временем в Барселоне, в компании Питера Миллигана и редактора DC Арта Янга я научился пить «отвертку» и жевать гашиш и обнаружил, что интоксикация идет мне на пользу, исцеляет мое естественное, видимо, состояние легкой тревожности и депрессии. Дабы отточить искусство весь день напролет сидеть в баре и не допускать к себе прессу, мы с Миллиганом съездили на «Комик-кон» в обнесенный стеной прекрасный город Лукку в Северной Италии, неподалеку от Пизы.

– Боюсь, Питер Миллиган сейчас не может подойти к телефону. У него головокружение, – весомо ответствовал я всякий раз на нервные расспросы журналистов. – Очень сильное.

Миллиган в углу по четвертому кругу заказывал алкоголь – который, конечно, записывали на счет организаторов конвента.

– Скажите телевизионщикам, что завтра, может, будет лучше. А то наездились, знаете. Ужас как голова кружится. Даже я уже чувствую…

Вместе мы стояли на скалах в Леричи, неподалеку от того места, где в 1822 году утонул поэт, наш общий герой, и пьяный Миллиган вопил на прибой:

– Шелли получили, а меня не получите!

Тут прибой разбился у наших ног, и мы, два крупных романтических тюфяка, заковыляли прочь от греха подальше.

Арт Янг стал моим редактором «Рокового патруля» вместо Тома Пейера, а затем принял предложение переехать в Лондон и возглавить британскую редакцию Vertigo. Укрывшись в прекрасно оборудованной квартире в Сохо, этот высокий красавец двадцати с плюсом лет вышел из шкафа (никого из нас не удивив, надо отметить) на гедонистической вечеринке с фейерверками, МДМА и пульсирующим трансом. За свою краткую жизнь Vertigo London воссияла зеркальным дискотечным шаром – там хмыкающие проказники на блестящих веществах стряпали и подавали будущее комиксов.

«Песочный Человек» Нила Геймана – готическая трактовка супергеройской команды как современной мифологии – был последним и крупнейшим успехом британской комиксовой волны. Песочного Человека придумал Гарднер Фокс в 1939-м, и персонаж уже пережил несколько воплощений: изначально он облачался в костюм, галстук, плащ и противогаз, затем натянул лилово-золотое трико и несколько раз покуролесил в обществе малолетнего напарника Золотого Мальчика Сэнди и новых авторов Джо Саймона и Джека Кирби. В 1974 году Кирби забрал имя и прилепил его на свое новое творение – теперь Песочный Человек был защитником Измерения Снов, а истории предназначались для маленьких детей и не привлекли подростков и студентов, которые тогда покупали комиксы.

В своей работе Гейман сохранил тему снов, но все остальное переменилось. Его Песочный Человек позаимствовал из супергеройских комиксов кое-какой реквизит: тощий бледный герой иногда надевал плащ и шлем; у него был волшебный рубин судьбы; замок в Мире Снов; и даже как бы собственная команда – Вечные, группа антропоморфных бессмертных воплощений, чьи имена сплошь начинались на «С»: Сумашествие, Судьба, Страдание, Сокрушение и хитовая звезда серии Смерть, придуманная Гейманом и его друзьями-художниками, – смешная и мудрая девочка-готка с взъерошенными волосами, анхом на шее и в узких черных джинсах. На знакомом фундаменте Гейман выстроил невиданное. «Песочный Человек» выходил семь лет, и за это время идея и замыслы Геймана так удалились от своих супергеройских корней, что книга, по сути, сотворила новый жанр на перекрестке фэнтези, хоррора и высокой литературы.

Школа поэтического нарратива Лена Уэйна и Дона Макгрегора заново прославилась, попав в руки деликатных стилистов Мура и Геймана, чья лапидарная проза привела из-за границы традиционного фэндома новую модную аудиторию. Дружба Геймана с автором-исполнителем Тори Эймос вдохновила строку «Me and Neil’ll be hanging out with the dream king»[222] из песни «Tear in Your Hand» с альбома 1992 года «Little Earthquakes», и вскоре писатель уже работал и играл в гольф с Элисом Купером и Сэмми Хагаром. Гейман, уверенный и умный молодой хват, тщательно лакировал и продвигал свое имя как бренд, пока столь многие из нас транжирили деньги на спиртное и наркотики и вели себя так, будто все это навечно – будто жизнь навечно легка.

Но эти анатомирования по живому, эти вскрытия Американской Мечты на операционных столах элегантных британцев вскоре подойдут к концу. И вообще, никому уже неохота было читать про несчастных и мягкотелых супергероев-эмо.

Американцы придумали, как нанести ответный удар.

Глава 16Image против сути

Вторжение художественной школы определило одно из направлений развития супергероя, и отточили его в Vertigo, основном импринте DC Comics. Права на книги Vertigo принадлежали создателям, и никаких ограничений на содержание не было. Празднуя эту новую свободу, мой комикс «Невидимки» открывался воплем: «Бля-а-а-а-а!» Карен Бергер заявила о себе как о главном авторитете по вопросу британских талантов. Мы ей, похоже, взаправду нравились, и уважение наше было взаимным. В награду она получила собственный импринт, где рождалось новое содержание и современные идеи – вдали от вселенной DC с ее монолитной целостностью и персонажами в плащах, корнями уходившими к временам и подходам, которых почти никто из живых уже не помнил и не постигал. В моду вошли фэнтези, фантастика, готика и политика, а супергерои из моды вышли – настал момент, аналогичный буму «странных» комиксов начала семидесятых или расцвету EC Comics в пятидесятых.

Мы, британцы, оседлали волну веры в себя и апломба и занялись тем, что было нам мило. Ну их, этих супергероев, – мы предоставили их американцам, а они терпели наши перемены недолго и без восторга. Когда Америка ответила, ее ответ нас убил – он, в сущности, прикончил арт-эпоху мейнстримных супергеройских комиксов.


Роб Лайфелд[223] и Тодд Макфарлейн незаметно трудились на подхвате в DC. Там они отшлифовали свой стиль, а затем их сцапала «Марвел», которая всегда предлагала более выгодные сделки и с удовольствием предоставляла DC воспитывать таланты.

«Человек-Паук» Макфарлейна разошелся совокупным тиражом девять миллионов экземпляров. Такого взлета продаж не бывало со времен комиксового пика в шестидесятых, и ему поспособствовали многочисленные варианты обложек, с голограммами в том числе, и коллекционное издание ограниченного тиража с фольгированным тиснением. Решение таргетировать рынок коллекционеров вроде бы прекрасно окупалось.

Деньги, как ни посмотри, были бешеные.

Дорогу показал Крис Клэрмонт. Он по-прежнему работал над «Людьми Икс», творя ровную, непрерывную, странную мыльную оперу, в которой персонажи превращались в детей или животных и запросто путешествовали сквозь время, пространство и альтернативные измерения. Сюжеты его приобрели налет повествовательной вседозволенности, как Супермен эпохи Уайзингера, но с привкусом ролевых садомазохистских игр, придававших комиксу лоск взрослой порочности.

Продажи были стабильно высоки, и Клэрмонту рекой текли авторские отчисления. Вскоре он смог купить своей матери «лир-джет», – во всяком случае, так гласит легенда. На этот бизнес слетались теперь не безработные бульварные писаки и не фанаты, прежде готовые работать за так, а нынче ставшие профессионалами; в формате комиксов художники-аутсайдеры могли регулярно и публично прорабатывать свои заскоки и в процессе получать большие деньги.

Поэтому сложилась звездная система. Некогда центральной фигурой был Бэтмен; отныне же все строилось вокруг дуэта персонажа и создателя. Читатели платили за Бэтмена Фрэнка Миллера или Бэтмена Брайана Болланда. Десятилетие комиксы принадлежали писателям, а теперь настал черед художникам напомнить миру, кто на самом деле диктует правила в этом «визуальном формате», как его зачастую описывали, если мы, писатели, слишком задирали нос. Наступившая реакция обрубила канат, связывавший американских супергероев и британские альтернативные искусства. В предыдущие годы блистали писатели-суперзвезды, а внимание мейнстримных СМИ в основном фокусировалось на повышении качества содержания и повествования – ценой рисунков. Теперь же визуальная составляющая вновь добивалась господства, и беззастенчиво возвращались олдскульные супергеройские комиксы с драками и взрывами.