Нанося последние удары в 30-х годах по руководителям ОУНа и РОВСа, последовательно спецслужбы СССР лишили эмиграцию доверия ведущих капиталистических государств, то есть того подспорья, на которое рассчитывали спецслужбы и военные круги западных стран, планируя будущее военное столкновение с Советским Союзом. Для руководителей западных спецслужб было совершенно очевидно, что ставка на ослабленную нами эмиграцию в борьбе против СССР хотя и важна и может принести ущерб нашей стране, но вместе с тем бесперспективна. В военном противоборстве с Советским Союзом придется рассчитывать только на свои силы…»
Глава 18Улыбка тигра
Линкор не спеша одолел пролив, минуя пенные водовороты, так пугавшие мореходов в старину, и вышел в открытое море.
Здесь он двинулся полным ходом, выдавая двадцать девять узлов, хотя мог выжать и за тридцать[24].
Однако эсминцы, увязавшиеся следом, были способны легко догнать линкор, выжимая тридцать восемь узлов[25]. Ну, это в теории, а на практике выходило от силы тридцать шесть с половиной. Но разве этого мало?
Артиллерия эсминцев могла напакостить, но вряд ли ее можно было назвать опасной для «Тирпица» – на каждом догоняющем имелось по пять 127-мм орудий. Не абы что, но бояться стоило торпед – если эсминцы приблизятся на шесть-семь километров, их следовало уничтожить, иначе у линкора могли быть крупные неприятности.
Наум поднял бинокль и поглядел за корму. Четыре… Нет, пять эсминцев. «Теодор Ридель», «Ганс Лоди», «Фридрих Инн», «Эрих Кёлльнер» и еще какой-то.
Вряд ли это можно назвать погоней. Скорее, корабли сопровождали линкор. Эфир звенел от переговоров с берегом – ни моряки, ни штабные ничего не понимали, а связываться с Берлином боялись.
Куда движется «Тирпиц»? Зачем? Может, действительно какая-то сверхсекретная операция? Но тогда почему никто не знает о ней – ни в Нарвике, ни в Тронхейме? Так же не бывает.
Эйтингон опустил бинокль и устало потер глаза. Сутки на ногах, всю здешнюю бестолковую ночь.
– Турищев!
– Здесь я!
– Покемарю я часика два, если ты не против.
– Да конечно, товарищ командир! Половина моих ребят уже поспала малёхо, сразу посвежели.
– Тогда так – чуть что, сразу буди. Понял?
– Так точно!
– Я буду в адмиральской каюте.
– Ага!
Каюта для адмирала была расположена рядом с капитанской, где томился «Чарли», как в экипаже «Тирпица» прозвали Карла Топпа. Между двумя каютами имелась столовая для адмирала, а в самой каюте – хоть пляши. Из большого кабинета, освещенного парными светильниками на белых стенах, двери вели в ванную и спальню.
Туда-то, сонно моргая, и приплелся Эйтингон.
Наполовину раздевшись и вырубив надоевший свет, он рухнул на аккуратно застеленную адмиральскую кровать и мгновенно уснул.
Проснулся Наум сам. Глянул на светившиеся стрелки часов, выругался на шибко заботливого Турищева и нашарил выключатель, плотно зажмурив глаза.
Проплевшись в ванную, он сполоснулся холодной водой и словно смыл сон, как липкую грязь. Не выспался, но хоть глаза не закрываются сами.
Одевшись, Эйтингон покинул каюту и встретился взглядом с сиявшим Турищевым.
– Чего лыбишься? – проворчал он. – Из-за тебя два лишних часа проспал…
– Так все ж нормально, товарищ командир! Пароход плывет в заданном направлении, немцы не озоруют, все под контролем.
– Под контролем у него… Дай-ка я с капитаном побалакаю.
Кивнув краснофлотцу, чтобы тот отпер дверь в каюту капитана, Наум переступил высокий комингс.
– Гутен таг, герр Топп, – сказал он холодным тоном.
Командир «Тирпица» стоял у большого глобуса. Резко повернувшись, он процедил.
– Да как вы посмели? Это возмутительное пиратство!
– Да ну? – усмехнулся Эйтингон. – А операция «Ход конем» – не пиратство? Вот когда крейсера с линкором топят гражданские суда, вот это возмутительно! А мы всего лишь солдаты, захватившие, образно говоря, вражескую крепость. Знаете, наш великий полководец Суворов говаривал, что нет крепостей, которые не смог бы взять русский солдат. Ну вот, я лишний раз убедился в его правоте…
Топп был невысок, но плотен и кряжист. Все в нем дышало большой физической силой и какой-то первобытной свирепостью – резкие черты лица, крепкий подбородок, бычья шея.
– Когда вас поймают, – прорычал капитан линкора, – то вздернут на рее! Я лично позабочусь об этом!
– Сначала пусть поймают. И… знаете что, герр Топп? Боюсь, что до вас не дошла одна весьма наглядная истина – мы с вами в одной лодке! На одном линкоре. Не доходит? Хорошо, объясню. Скажите, что сделают ваши друзья на берегу? Что им прикажет фюрер? Особенно когда мы станем приближаться к Кольскому полуострову? Не догадываетесь? Так я вам подскажу! Прикажет бросить против «Тирпица» все силы, лишь бы потопить корабль. Неужели вам это не ясно? Гитлер ни за что не позволит, чтобы его единственный линкор попал в руки русским унтерменшам! А то, что при этом погибнет и его экипаж, Адольфа ни вот на столечко не взволнует. Напротив, еще и злорадствовать станет – не уберегли мой кораблик, так поделом вам!
– Не вам судить о решениях вождя немецкой нации! – произнес Топп напыщенно.
– Ваш вождь – болтун и истеричка! Тоже мне, стратег нашелся, на Русь попер. Сколько он уже этих самых немцев в гроб положил? А? Захапал себе Европу – вот и сидел бы в своем Берлине и не рыпался! А Россия – не Европа, между европейцами и нами существует одна большая разница – русские не сдаются!
Тут капитан корабля набросился на «проклятого большевика» с кулаками. Боксировать он умел, но мало что разумел в восточных единоборствах: Эйтингон отшагнул, присел и отбил правую руку Топпа приемом ниндзюцу – не просто блок выставил, а ударил по локтевому суставу.
Топп вскрикнул от боли, замахнулся левой, и Наум нанес тройной удар – ребром левой ладони по горлу, костяшками правой – под нос и левой ладонью – в подбородок.
Капитан отлетел на ковер, сипло перхая, давясь слезами и хлюпая носом, из которого сочилась кровь.
– Остынь, ариец долбаный, – холодно сказал Наум.
Подойдя к шкафчику, где обнаружил початую бутылочку «Мартеля», он плеснул себе и капитану. Бокал для Топпа Эйтингон поставил на стол, а свой погрел в руке и выцедил, жалея, что нет лимончика.
– Выпейте, полегчает. – Усевшись в кресло, он продолжил: – Да вы радоваться должны, что «Тирпиц» оказался в наших руках! Сколько уже лет вся эта мощь отстаивается во фьордах! Пушки линкора еще ни разу не выстрелили по вражескому кораблю. А если бы «Тирпиц» остался в составе Кригсмарине, то так бы и не поучаствовал ни в одном морском бою.
– Еще не все потеряно, – ощерился Топп.
Он сел, утерся и залпом выпил коньяк.
– Уже, Топп! Уже – и все. Неужели вы не видите, что творится на фронтах? Скоро, очень скоро весь ваш хваленый вермахт покатится назад, будет драпать до самого Берлина! Вам известно, капитан, что англичане собирают огромные пятитонные бомбы «Толлбой» специально для того, чтобы расхреначить «Тирпиц»? И они бы его уничтожили, но тут появились мы и спасли ваш корабль, герр Топп.
– Я должен сказать вам спасибо? – съязвил капитан.
– Потом скажете, – отмахнулся Наум.
От выпитого на душе потеплело, и он позволил себе пооткровенничать.
– Небось с теми же англичанами мечтали сразиться? А, герр Топп? А вас запрятали в самый глубокий фьорд, чтобы вражеские снаряды, не дай бог, не поцарапали такую дорогую игрушку фюрера. Да вам уже и не успеть – война кончается, и не в пользу Германии. Если кто и будет тягаться с Англией и ее Королевским флотом, так это мы, русские.
– О как! – восхитился Топп. – Вы же союзники!
– А вы взрослый человек и должны понимать, что для Черчилля союз со Сталиным – вынужденная мера, – парировал Эйтингон. – Да и не спешат англичане особо помогать нам. Бомбят мирные немецкие города или воюют в африканской пустыне – боятся, что Роммель перейдет Суэц и приблизится к нефтяным промыслам Ирака. И выжидают, наблюдая со своих гнилых островов, как немцы бьют русских, а мы колошматим вас. И чем больше народу поляжет с обеих сторон, чем больше обессилеют Советский Союз и Германия, тем Англии лучше. Они там надеются подмять и нас, и вас. Позиция гиены, которая кружит вокруг льва, терзающего буйвола. Правда, британцы живут прошлым, забывая, что империя их давно захирела и захилела, они отступают на обочину, пропуская вперед Америку. За океаном тоже сволочей хватает… Поразительно! Англия с Америкой – это враги и нам, и вам, между Германией и Россией прямо-таки напрашивается союз, но вы посмотрите только, как все повернулось, вывернулось, извратилось… А жаль. Ну, ладно, герр Топп, оставляю вас. Посидите тут, подумайте. Если я буду нужен, вызовите охранника.
Капитан поморщился, но ничего не сказал, тяжелым взглядом провожая уходившего Наума.
За дверями его ждал Пупков. Едва захлопнулась дверь, как у Виктора вырвалось:
– Не нравится мне положение на корабле!
– Что именно?
– Да как-то все спокойно. Немцы служат прилежно, все нашим показывают и не обманывают. Везде порядок, спокойствие и полное послушание. Даже матросы в носовом кубрике, что колотили тараном в дверь, угомонились. Не нравится мне это! Тут же не шпаки гражданские собрались, а военные моряки! Ну, пускай там матросы неблагонадежные, могут и с русскими вась-вась, а офицеры что же? Ты, конечно, все хорошо сказал про войну, так неужели ж они вот так вот взяли и прониклись? Все? Не верю!
Эйтингон задумался.
– Полагаешь, что-то зреет?
– Не знаю! Вот, прошелся туда-сюда, присмотрелся. Немцы поглядывают как-то… как-то не так. А только что я вижу? То, что есть на самом деле, или то, что сам себе напридумывал? В головы-то им не залезешь, мысли не прочтешь. О чем они думают? А черт их знает!