С годами, во время отсидки я скорректировал эту позицию, однако свое мнение по поводу существования нечистой силы, несмотря на то, что мне довелось лично встретиться ней, я сохранил.
Конечно, это был обман зрения.
История, соавтор, любит такие шутки!»
«…1935 году в составе экспедиции Эрнста Шеффера[16] Ротте отправился в Тибет. Целью экспедиции были поиски легендарной Шамбалы, чем в ту пору увлекались секретные учреждения всех великих держав. Экспедиция была организована на деньги Филадельфийской академии естественных наук в США. Половину участников составляли немцы, половину – американцы. В самом начале пути между двумя сторонами произошел спровоцированный Шеффером конфликт и янки повернули назад. В Тибете Франц Ротте показал себя не с лучшей стороны и по возвращению в рейх был низведен до мелкого эсесовского беса. Подобрал его и сделал «уполномоченным» по надзору за исследованиями в «Аненэрбе» не кто иной, как Людвиг фон Майендорф».
«Из протокола допроса военнопленного, обер-гренадера вермахта Крайзе Густава Карла, добровольно перешедшего на сторону Красной армии.
– Год рождения?
– 1922-й.
– Место рождения?
– Полностью?
– Да.
– Германия, Западная Пруссия, гау, то есть область, Бранденбург – это неподалеку от Берлина, город Ленин.
Я не без интереса глянул на Крайзе.
Передо мной сидел среднего роста, крепкий молодой человек в больничном коричневом халате. Шатен, лицо приятное, арийское, глаза смышленые, нос курносый. Отвечает охотно, – видимо, догадывается, с кем его разделяет стол и как нужно вести себя в присутствии комиссара. Глубоко немецкая черта… Русским владеет без акцента. Следовательно, рано или поздно начнет ерничать – или я ничего не понимаю в соотечественниках.
Мы устроились в тюремной больнице НКВД, куда Крайзе поместили сразу после обнаружения в Подольске.
Я переспросил:
– Как сейчас называется город?
– Так и называется – Ленин. Если вы полагаете, что название имеет отношение к организатору русской революции, это не так. Наш город ведет свою историю с двенадцатого века. Во времена короля Оттона I…
– Насчет Оттона – после. Откуда родом ваши родители?
– Отец, Карл Фридрих Крайзе, – коренной бранденбуржец, точнее, ленинец. Плавал на торговых судах. Часто посещал Одессу, где у родственников, переселенцев из Германии, в селе Мариендорф познакомился с моей матерью. Мать – русская, хотя в Германии отец сделал ей документы, подтверждающие, что она является дочерью германских колонистов.
Вот так взял и брякнул – «бранденбуржец»! Даже не запнулся!.. Хорошая подготовка. На скрытую издевку «ленинец» я постарался не обращать внимания.
Пока.
– С какой целью ваша мать поменяла национальность?
– Вынужденная мера, иначе меня не приняли бы в гитлерюгенд. Возможно, и приняли, но после принятия расовых законов ни о какой серьезной профессиональной карьере мне и мечтать не приходилось, а так всех устроило, что лучший выпускник нашей ленинской гимназии – полноценный ариец и может с честью послужить рейху.
– Вы мечтали послужить рейху?
– Еще как, господин комиссар, не знаю вашего звания…
Я рискнул:
– Называйте меня господин обер-лейтенант.
Он не без сомнения глянул в мою сторону
– Господин комиссар, я понимаю, без проверки нельзя. Мне есть столько рассказывать, что, может, лучше я изложу свою историю на бумаге?
– Ага, «есть столько рассказывать…» Уже кое-что!
– Глупости, – разозлился я, – вшей гоняешь!
– Бумага от нас никуда не денется, Крайзе. Вы обязательно изложите на бумаге, но беседа тоже необходима.
В следующее мгновение у меня в голове стукнуло – «…это понятно. Без бумажки я букашка…».
Со мной такое случается.
Я как-то поделился с Мессингом этой странной привычкой изредка опознавать чужие мысли. Вольф Григорьевич успокоил меня – бывает! – затем поделился ценными, добытыми опытным путем рекомендациями. Прежде всего, не следует пугаться такого рода феноменов, не надо пытаться подыскивать им научное объяснение. Второе – доверяй первому впечатлению, оно наиболее верное.
Этого хватило, чтобы я поверил Крайзе.
Вот так взял и поверил этому гитлерюгенду, мечтавшему сражаться за тысячелетний рейх, сумевшему получить фашистскую Бронзовую медаль за храбрость – вероятно, он метко стрелял и погубил не одного нашего бойца. Но то, что он не есть засланец и готов позволить просветить ему мозги, – это был факт, и факт убойный!
Мы беседовали около двух часов. Крайзе рассказывал, я старался как можно точнее запомнить его историю, которую потом сразу записал по памяти.
В руководстве сверили два наших отчета – мой и Крайзе. Сверяли лучшие аналитики из управления Фитина, сверяли тщательно, до мельчайших деталей. Для этого пришлось подключить Закруткина-старшего, знатока географии и внутренней жизни германского рейха. Я думаю, в самом рейхе таких специалистов, как полковник Закруткин, раз два и обчелся.
Он уверенно подтвердил – пленный не врет.
Немецкие товарищи из «Свободной Германии» и сотрудники по нелегальной части подтвердили участие фрау Марты в акциях Ротфронта в двадцатых годах, муж ее погиб в стычке с СА. С этой стороны у Крайзе тоже все было чисто.
Оставалось последнее средство.
Первым о нем заговорил Берия».
Из воспоминаний Н. М. Трущева:
«Новый, 1944-й, год мне повезло встретить в кругу семьи. Это были незабываемые минуты. Конечно, хотелось пригласить друзей, но это было невозможно. Кто был на фронте, кто за линией фронта, а самый закадычный, Вольф Григорьевич Мессинг, когда-то спасший мою Светочку от немоты, не высовываясь сидел в Новосибирске, где выступал по госпиталям и подбадривал наших солдат и офицеров, демонстрируя им «психологические опыты».
Он умел заниматься воспитательной работой. У него, соавтор, многому можно поучиться. Если кто-то из раненных заждался письма, он заглядывал за горизонт и в случае положительного ответа сообщал бойцу – скоро будет весточка. Это была нечаянная радость для всех, кто присутствовал на его выступлениях, как, впрочем, и для самого медиума. Если за горизонтом помалкивали, утешал тех, кому никогда не дождаться писем, – таких, к сожалению, было большинство.
Это была серьезная и почетная нагрузка. Я так и сказал ему при встрече в Новосибирске – спасибо, Вольф Григорьевич! За все спасибо, особенно за подаренный Красной армии самолет.
Он всплеснул руками:
– Что, опять?!
– Если есть возможность, помогите самолетом еще раз.[17] Если вы о скорой встрече с известным вам руководителем, то ее не избежать. Вы не пугайтесь, товарищ Мессинг, руководитель осознал, он притих, но выложиться придется по полной.
Вольф не без испуга спросил:
– Опять туда?
Я кивнул.
– Что вы хотите от меня?
– Можем ли мы доверять одному занятному, на наш взгляд, человеку? Ведет ли он себя искренне или ваньку валяет?
– Если он валяет ваньку, предупреждаю, я не смогу дать положительного ответа. Я буду молчать.
– Это ваше право, Вольф Григорьевич. Его у вас никто не смеет отнять.
– Да ну?! – удивился заметно погрустневший экстрасенс.
– Я же сказал «не смеет», а не «не может».
Мессинг погрозил мне пальцем и по-родственному поинтересовался:
– Как дочка, Николай Михайлович?
– Такая красавица растет!.. Она испекла вам пирожки, предупредила – «это доктору Айболиту! Только ему!..» Нам на праздники выдали по три килограмма муки…
– Вас неплохо снабжают, Николай Михайлович…
– В меру, Вольф Григорьевич. Чтобы мозги шевелились.
– Не прибедняйся, Николай. Я-то знаю, какие у тебя мозги. Впрочем, что мы все о делах да о делах… Может, сходим поужинаем?
– Обязательно. Там вы поделитесь со мной, не обижают ли вас местные, жутко идейные тыловики?
– За тыловиков спасибо. Теперь они обходят меня стороной, как, впрочем, и ваши коллеги из местного управления НКВД. Стоит им только услышать о Мессинге, они теряют дар речи. Еще ни разу не вызывали.
– Вот и хорошо, а вы говорите, что от Лубянки мало пользы.
Это был незабываемый вечер воспоминаний…»
Далее на три страницы шел многословный отчет о разговоре, состоявшемся в гостиничном ресторане. Тем читателям, кто знаком с ранее опубликованными материалами по делу В. Г. Мессинга[18], сообщаю – в этом документе было много интересного, однако пристальный интерес к Густаву Крайзе не позволяет мне тратить время на побочные, пусть и самые добрые антимонии.
Глава 6
Из воспоминаний Н. М. Трущева:
«…Нарком встретил «старого дружища» как ни в чем не бывало. С порога предупредил:
– Кто старое помянет, тому глаз вон?
– А кто забудет, тому – оба, Лаврентий Павлович.
– Согласен, хотя в этой формулировке отчетливо просматривается контрреволюционный душок. Пятьдесят восмая, пункт четырнадцатый, саботаж, не так ли, товарищ Мессинг? – затем нарком показал гостю папку. – С делом будете знакомиться?
– Ни в коем случае, Лаврентий Павлович.
– И правилно. Менше знаешь – крепче спишь. Трющев ввел вас в курс дела?
– Так точно, товарищ нарком.
Берия удивленно посмотрел на Мессинга.
– Правилно отвечаете, Мессинг. Всегда бы так.
– К сожалению, «всегда» не получается.
– Хорошо. Можете идти».
Из отчета В. Ф. Мессинга после разговора с военнопленным Густавом Крайзе:
«…расскажите о себе.
– Вы не помните меня, господин Мессинг?
Я удивленно взглянул на подследственного.
– Не-ет… Впрочем, подождите… Может, Бранденбург, тридцатый год? Или тридцать второй?..
– Я был вашим индуктором. Именно в Бранденбурге! Мне было двенадцать лет и я во все глаза следил за вами. Вы сами выбрали меня. Я водил вас по залу, мы отыскивал портмоне, расчески и даже записку, предупреждавшую какого-то важного господина, что некая дама просила его перенести встречу, так как в назначенный час муж будет дома. Все смеялись, а господин, радостно потрясая запиской, во всеуслышанье заявил, что действительно в назначенный срок муж оказался дома. Вспоминаете?