На всякий случай.
К счастью, барон Алекс-Еско фон Шеель обладал двумя наборами отпечатков пальцев, один из которых никак не мог быть известен гестапо. Это было важное преимущество в борьбе с «оппозиционером» из военной разведки, запросившим за сведения о моем отце такую сумму, которая с головой выдавала его «оппозиционность».
Судя по переданному в радиосообщении досье, этот пронырливый информатор, пытавшийся еще в те далекие времена разыграть с моим отцом партию в грязные шахматы, имел контакт с британской разведкой. Наши люди в Лиссабоне надежно зафиксировали его встречу с человеком из МИ-5. Эта была интересная деталь, которую следовало учитывать, имея дело с таким законченным негодяем, как Штромбах. Как побочную цель Трущев поставил задачу собрать на него убойный компромат. Со своей стороны, он также обещал что-то подкинуть.
Мы встретились в полдень в ресторане гостиницы «Заксенхоф», расположенной неподалеку от Ноллендорфплац.
Рослый, снисходительно-вальяжный, с породисто-аристократическим лицом, Август Вильгельм Штромбах менее всего походил на зарвавшегося вымогателя, скорее на знающего себе цену сутенера, торгующего самым ходовым в ту пору товаром – продажными тайнами. Мелкими уличными секретками он не занимался, в его прайс-листе числились только солидные особы. Например, государственные, военные или партийные. Как опытный торговец он понимал, удовольствия от обладания такого рода тайнами должны стоить очень дорого. Эти радости не идут ни в какое сравнение с утехами от мелких оперативных секретов.
Мы с Толиком сомневались, отважится ли Штромбах после того скандала, который Алекс закатил Ротте, явиться на встречу.
Любовь к деньгам восторжествовала. В ту пору, дружище, когда перспективы скоропостижной кончины тысячелетнего рейха вполне определились, такое случалось часто. Наступали смутные времена, по-нашему Gotterdammerung[31], когда в ожидании неизбежного краха кое-кто из крыс начинал терять голову. У моего информатора это проявлялось в безудержном стремлении подзаработать, тем более что возможность срубить щедрый гонорар за вполне безобидные, даже по тем временам, архивные материалы будоражила активнее некуда.
На встречу Закруткин отправился в военной форме. С виду – вылитый Алекс-Еско фон Шеель, красавец-гауптман, миллионер и добряк, технический эксперт из Управления вооружения сухопутных сил! Глаза глупые-глупые, зато форсу!.. Это вконец раззадорило хитроумного мастера плаща и кинжала. Почуяв запах денег, доблестный майор позволил себе расслабиться, и разговор получился интересный.
Первым делом Штромбах попер на Ротте. Он сразу открестился от штурмбаннфюрера и предупредил, что с «толстяком» лучше не связываться.
– Господин барон, кому как не мне, известно, как этот доктор Фауст умеет обделывать делишки! Ради своей безумной мечты он готов на все. Он рвется к цели, невзирая ни на какие запреты! Еще в университете он продемонстрировал незаурядные навыки в умении плести всякого рода интриги. Он только выглядит простачком, однако внешний облик обманчив. Мясистый нос, румяные щеки, чрезмерное потение – это не более, чем маскировка. Он хитер и пронырлив, как шакал. Мне это известно лучше, чем кому-либо другому.
Здесь майор сделал паузу, видимо, ожидая расспросов о Ротте, о его «безумной мечте», об «умении плести интриги». Штромбах был готов выложить самую свежую информацию на этот счет, от которой потом не отвертишься.
К его разочарованию, Толик ответил, что мечты господина Ротте его не интересуют. Пусть его подозрительно румяными щечками займутся товарищи по партии. Сейчас его напрямую занимает судьба отца. Точнее, вопрос, нельзя ли с помощью этих документов добиться от имперского правительства – или от вашей конторы – более солидной компенсации за проведенные в стране большевиков годы?
За героизм, наконец!
Такой подход был особенно близок Штромбаху. Он плавал в нем, как рыба в воде.
– О чем вы говорите, господин Шеель! Кого сейчас удивишь героизмом, когда тысячи и тысячи наших солдат ежедневно совершают подвиги во имя великой Германии! Честь им и хвала! Что касается вашего отца, здесь все изложено, – и майор подвинул к Анатолию тоненькую папку. – Как вы собираетесь их использовать, это ваше дело. Впрочем, я мог бы помочь вам. За дополнительное вознаграждение, естественно, и без всякого участия толстяка.
Толик между тем не спеша перелистывал вложенные в папку листы.
Один из них привлек его особое внимание. Заголовком служил шокирующий «Призыв к борьбе за свободу, за хлеб и мир».
Ниже черным по белому были напечатаны ужасающие слова: «Интересы германского народа безжалостно приносятся в жертву войне. Эта политика угрожает чудовищной катастрофой не только Германии, но и всему миру… Немецкий народ жаждет мира. Он не желает ставить на карту самое существование Германии…»
Дальше читать не было необходимости. Прочитанного вполне хватало на виселицу.
Первый взял салфетку, осторожно, двумя пальцами зажал страницу и продемонстрировал Штромбаху.
– Я не понимаю, какое отношение к моему отцу имеет этот документ?
Майор насторожился, бросил беглый взгляд на предъявленный листок.
– Простите, барон, произошло досадное недоразумение. В заказанный вами материал случайно попала бумага из недавно порученного мне расследования. Это воззвание написано врагами рейха. Прошу вернуть его…
Он осторожно взялся за нижний обрез листа, потянул бумагу на себя, однако Первый держал крепко.
– Простите, господин майор, сначала я должен лично разобраться…
В следующий момент Анатолий сделал испуганное лицо, бросил взгляд за спину майора и воскликнул:
– Was ist das?!
Штромбах не удержался, обернулся и выпустил документ. Анатолий тут же убрал его в папку и насмешливо глянул на вымогателя.
Тот, почувствовав себя не в своей тарелке, некоторое время судорожно моргал, потом начал суетливо прощаться.
– Куда же вы спешите, майор? – спросил Анатолий. – А гонорар? Я захватил с собой чек.
Майор помрачнел и, поколебавшись, вернулся за столик. Принимая чек и возвращая расписку, он хмуро напомнил:
– Я надеюсь, барон, вы уничтожите этот документ?..
– Зачем же его уничтожать, господин майор. Тем более теперь, когда он побывал в ваших руках. Это надежная гарантия, что со мной ничего не случится. Если вдруг я исчезну, этот грязный листок попадет в нужные руки.
– Что вы, барон! Я даю слово офицера!..
– Кстати, если мне понадобятся дополнительные сведения, я не исключаю, что соглашусь обменять на них этот пасквиль.
В пансионе мы внимательно изучили подсунутый компромат и, не сговариваясь, пришли к выводу – маловато. Штромбах всегда сможет вывернуться, так что в сложившейся ситуации и при неясных перспективах листок лучше спрятать.
Кто их знает, «оппозиционеров»?
Мало ли что может произойти при бомбежке.
В этот момент раздался условный стук в дверь. Толик как был в моей форме, так и вышел через запасной выход.
Я впустил любимую женщину.
Поцеловал ее.
Магди вздохнула и обвинила меня в том, что я «ни капельки не люблю» ее, а только «использую».
Я охотно подтвердил.
– Безусловно, использую, потому что люблю.
Мы занялись обоюдным использованием. Наконец, отдышавшись, Магди спросила.
– Что здесь делал этот несносный большевик? Какую пакость вы задумали на этот раз?
У нее был отменный нюх и редкая женская проницательность. С этим ничего не поделаешь.
Я закурил.
– Нет, дорогая, на этот раз допрос буду вести я. Ты расскажешь мне все. Расскажешь, что творится в университете, спускаешься ли во время бомбежки в убежище или рассчитываешь на удачу? Или на клятвы Геринга – ведь это он присягнул, что ни одна бомба не упадет на города рейха. Почему ты ни словом не обмолвилась, что Ротте осмелился занять у тебя деньги?
– Я не предала этому значения. Он не в первый раз выманивает у меня то двести, то триста марок. Правда, всегда по просьбе отца. Он и дает мне всю сумму.
– Так кто кого использует? С какой стати генерал оказывает помощь подчиненному, да еще таким странным способом?
– Ты интересуешься по заданию своих хозяев или из любопытства? А может, ты ревнуешь? – обрадовалась она.
– Ты не ответила на мой вопрос! Ротте шантажирует твоего отца?
– Нет, я бы заметила. У них исключительно служебные отношения. Ротте буквально стелется перед папой, как бы смешно это ни звучало, принимая в расчет его жирную тушу и отвисшие щеки. Он не устает благодарить отца. При этом он постоянно обещает результат. Однажды я их застала в отцовском кабинете, и Ротте клятвенно обещал представить «результат» к июлю. Насколько мне известно, это связано с каким-то особо засекреченным проектом, которым тот руководит. Отец с начала войны опекает его. Скажу больше, опекает не без ведома высокого руководства. С ведома самого высокого руководства. Однажды отец не без гордости признался, если Ротте добьется успеха, в руках фюрера окажется самое мощное оружие за всю историю цивилизации. Враги рейха в несколько дней будут поставлены на колени. Помню, отец тогда еще руки потер – ради этого стоит попотеть, не так ли, Франц?
– Когда это было?
– Год назад, весной сорок третьего года. Я никогда не видала отца таким возбужденным. Что бы мне ни говорили, он любит меня. Моя мама умерла, когда мне было три года, и после ее смерти я всегда ощущала его заботу. Мы с тобой, Алекс, товарищи по несчастью. Может, поэтому ты стал мне дорог. Когда твоя мами покинула своего маленького сынишку, я поклялась, что буду всегда заботиться о тебе, чего бы это ни стоило, ведь ты такой храбрый и ловкий. Ты спас мою Пусси. Я решила, это знак небес, а ты продался ужасным большевикам. Втянул меня в их скверные делишки. Если бы не эта клятва!.. Я могу понять твоего дружка, он сражается за родину, а ты?!
– Магди, не начинай снова. У меня уже нет сил оправдываться. Я только спрошу у тебя – разве, помогая мне, ты совершила что-то постыдное? Разве я хоть раз заставил тебя пойти против совести?