– А почему дом с воронами? – спросила она, догнав мальчика.
Тот покосился на неё, но всё же ответил:
– Сами увидите.
Она увидела.
Прямо сразу же, как только они вывалились из очередного sottoportego на узкую площадь или кусок широкой улицы, это уж кому как нравится. Здание стояло прямо напротив и притягивало к себе взгляд – асимметрией фасада, совершенно нетрадиционным его украшением, скульптурой…
Вход в здание был смещён вправо, почти до угла, и зажат с обеих сторон узкими ионическими колоннами. Над ним располагалось широкое угловое окно с балконом, на котором в горшке росло лимонное дерево, усеянное плодами. Левая часть фасада была бы вызывающе пуста, если бы не мозаичное изображение ворона, занимавшее её почти полностью и оставлявшее лишь чуть-чуть места для двух крохотных узких окон. Но и этого неизвестному строителю было мало, поэтому наверху, там, где обычно виднеется чердачное окно, восседала уже мраморная птица. Несмотря на белый цвет, по характерному клюву и прочим деталям можно было понять, что это всё тот же Corvus corax, ворон обыкновенный.
– Ка’дель Корво, синьора, – поклонился мальчик.
Лавиния протянула двойной дукат, и в ту же секунду он испарился.
– Что скажете, Пьетро? – спросила она, разглядывая мозаику.
Чёрные перья отливали синевой.
– Честно? Я бы туда просто так не сунулся, – ответил гондольер.
– Почему?
– Да всякое говорят про эту птичку, и хорошего я не припомню…
– Ну, смотрите. Если хотите, можете подождать меня здесь, или давайте я заплачу за потраченное время…
– Я не сказал, что не пойду, синьора, – мягко остановил её молодой человек. – Я сказал, что не сунулся бы просто так. Ну, так мы же по делу!
– Тогда идёмте, нечего тянуть кота… гм… за неподходящие для этого детали.
Взбежав на крыльцо, Пьетро постучал дверным кольцом, на удивление – без вороньей символики. Подождав минуту, потянулся было снова, но тут дверь распахнулась. На пороге стояла пожилая женщина без каких-либо следов былой красоты, в белом длинном фартуке, к поясу которого была подвешена огромная связка ключей.
«Если эта тётка захочет утопиться, ей и груз на шею не понадобится», – мелькнула у Лавинии мысль. Отогнав непрошеные идеи, она шагнула вперёд и сказала:
– Я хотела бы видеть синьора Лючиано Корнаро.
– Как вас представить?
– Коммандер Редфилд, Служба магической безопасности.
– Проходите, – старуха посторонилась, и Лавиния, со следовавшим за нею по пятам Пьетро, вошла в холл.
Здесь всё выглядело точно так, как почти в любом венецианском casa: под ногами – шахматный пол из мраморных квадратов, на сей раз зелёных и белых. Над головой висела гигантская люстра, которая, наверное, в лучшие времена сверкала подобно изумрудам, а сейчас тускло поблескивала сквозь слой пыли. Две статуи, лев и единорог, охраняли красиво изогнутую лестницы на господский этаж.
– Проходите за мной, я доложу синьору, – сказала экономка и пошла к лестнице.
– Я останусь здесь, синьора, – шепнул Пьетро. – Может, разговорю её.
В гостиной, тоже вполне традиционной, изобиловавшей зеркалами и шёлковой малиновой обивкой стен, изрядно потёртой, Лавиния уселась в кресло и приготовилась ждать. Она не знала ещё, о чём будет спрашивать совладельца «Ла Фениче», но разговор этот был явно необходим. Интересно, какой он, Лючиано Корнаро? С досадой она сообразила, что толком не посмотрела досье на него, только заглянула в раздел магических способностей. Ну, ничего неожиданного там не было – маг воды, специализация – защитные сооружения.
«Стоп! – тут госпожа Редфилд мысленно постучала кулаком по собственной голове. – Старая ворона, защитные сооружения! Если он не в курсе того, что именно можно найти в основании принадлежащего ему здания театра, то я съем собственную шляпу!».
Приступ самоуничижения прервал хозяин дома, быстрым шагом вошедший в гостиную.
Лючиано Корнаро был молод и хорош собой; наверняка его тёмные глаза и иссиня-чёрные кудри покорили не одно девичье сердце…
– Синьора коммандер? – Лавиния кивнула в ответ. – Рад знакомству. Как я понимаю, вы не принадлежите к свите Торнабуони?
– Я работаю в Службе магической безопасности Союза королевств, и здесь нахожусь по просьбе местных коллег.
– Здесь – в Ка’дель Корво?
– Здесь, в Венеции. И у меня есть к вам ряд вопросов.
– Боже, как интересно! – насмешливо сказал чернокудрый маг, усаживаясь в кресло.
По мановению его руки между ними возник небольшой столик, а на нём поднос из зелёного, белого и алого стекла, бело-зелёные чашки, сливочник и прочее. Даже чайные ложечки были стеклянными, алыми. Чашки уже дымились кофе, а печенье пахло кардамоном.
– Немного варварски выглядит, правда? – Корнаро, не спрашивая, щедро плеснул в обе чашки сливок. – Но мне нравится. К тому же главный художник моей фабрики обожает именно это сочетание цветов. Итак, синьора, чем скромный венецианский рантье может быть полезен вашей могущественной организации?
Был в его речи какой-то то ли дефект, то ли акцент, который ужасно мешал Лавинии. Мешал не понимать, а воспринимать. Раздражение поднималось откуда-то изнутри и грозило затопить мозг. Госпожа Редфилд отпила крохотный глоток кофе, отметила, что сварен тот с какими-то не вполне привычными пряностями, откусила печенье и, проглотив его, наконец спросила:
– Вам принадлежит здание театра «Ла Фениче»?
– Да… – Хозяин дома выглядел озадаченным. – Вы хотите говорить о «Ла Фениче»?
– О, синьор Корнаро, я готова побеседовать с вами о чём угодно, что вы сочтёте интересным для моей Службы! Но привёл меня в ваш дома именно вопрос, касающийся театра.
– Да, конечно, здание принадлежит мне, как и всё, что в нём находится, от партерных кресел до прелестных девиц из кордебалета! Наполовину принадлежит, лишь наполовину, – уточнил он, поднял палец.
– И доход от деятельности «Ла Фениче» тоже делится пополам?
– Ну, доходом это назвать трудно, – хмыкнул Корнаро; от неожиданного вопроса он совсем оправился и теперь вовсю развлекался. – Так, сольдо на вино, лира на закуску…[16]
– Прекрасно, – кивнула госпожа Редфилд. – Тогда не сочтите за труд, расскажите поподробнее о доходах, расходах, вашем участии в управлении театром… Да, и, пожалуй, о том, каким образом возник ваш альянс с синьорой Джельтрудой Ригетти?
– Вот как? С Джельтрудой что-то случилось?
– А что, должно было?
– Да нет… – он снова выглядел озадаченным. – Просто… ну, вы понимаете, она уже очень немолода. Даже, прямо скажем, весьма стара. Может попросту в один печальный день не проснуться утром.
– И что это будет означать для вас в плане совладения?
– Понятия не имею! Можете себе представить, даже не задумывался об этом, хотя, наверное, и стоило бы.
– Понятно. Тогда, пожалуйста, заданные мною вопросы. Если хотите, я повторю: доходы, расходы, участие в жизни театра, как вообще доля в этой собственности стала вашей?
Она выложила на столик записывающий амулет и активировала его.
Корнаро вздохнул, глубоко, демонстративно, и начал рассказывать.
Собственно говоря, Лавиния не слишком и вслушивалась в текст, куда больше её интересовали интонации, обертоны речи, которые порой вдруг исчезали, будто голос рассказчика изменялся. «Ложь, – отмечала она. – И снова ложь… Ах, как бы мне хотелось применить против тебя ментальную магию! Но нельзя, пока нельзя…».
Изложить коротко всё, что говорил Лючиано Корнаро, было совсем не сложно: доходов нет, расходы большие, в театре он почти не бывает, долю в собственности и Джельтруду Ригетти в качестве компаньона он получил в наследство от троюродного дядюшки, бездетного и одинокого. В память о дядюшке и тащит этот воз, почти непосильный.
– Хорошо, спасибо, – поблагодарила госпожа Редфилд, когда тот выдохся и умолк.
– Это всё, синьора коммандер? – поинтересовался Корнаро, вновь превращаясь в красавца и щеголя.
– Почти.
– Спрашивайте…
– Расскажите мне о фундаменте здания «Ла Фениче».
Помолчав, он бросил почти равнодушно:
– Не могу.
– Почему? От Службы магбезопасности нет секретов даже у королей.
– И, тем не менее, простите, синьора, но – не могу. Вам придётся всё узнавать самой.
«Да я-то узнала уже, мне любопытно, отчего ты молчишь…», – думала Лавиния, пристраивая под сиденьем кресла подслушивающий амулет. Она выбрала самый чувствительный и рассчитывала, что сможет погулять с четверть часа рядом с Ка’дель Корво и узнать, с кем фигурант станет связываться после этой беседы.
Гондольер ждал её возле ступенек, ведущих ко входу в дом; сидел, развалясь в привычной позе, на старой мраморной скамейке, поглядывал на небо, поплёвывал на каменные плиты. Увидел госпожу Редфилд, он вскочил, подошёл к ней и тихо сказал:
– Ничего почти не вытянул из старой ведьмы.
– Неразговорчива?
– Наоборот, рта не закрывала! Всё теперь знаю про соседку, которая подсматривает, про аптекаря, продающего неправильные лекарства, про цены на ближайшем рынке… Брр! Еле вырвался. Но кое-что про хозяина она сказала, вернее, проговорилась. И сразу рот захлопнула, словно устрица створки.
– Что же?
– С семьёй он в ссоре, вот что. Из клана Корнаро не исторгнут, до этого не дошло, но родня к нему ни ногой, да и сам он из дому почти не выходит и никого не принимает. Почти.
– Почти?..
– Кроме любовниц, двух близких друзей и посыльного по пятницам, – последние слова Пьетро прозвучали так многозначительно, что Лавиния даже остановилась.
– Подробности есть? Тогда помолчи пока, у меня два срочных дела.
Она достала из кармана приёмное устройство, обыкновенную пёструю фасолину, и сунула в ухо. Покосилась на гондольера, подумала и протянула ему вторую, парную.
– Сейчас мы с тобой должны услышать, что он там делает после моего ухода…
Слышно было отлично, словно они сидели под столом в той самой гостиной.