– Оська! – Тая зашептала сбивчиво и быстро, заикаясь и торопясь: – Осенька, т-ты пришел! С-спасибо, что ты со мной. С-спасибо, что ты верный, что ты меня не бросил… Знаешь, меня ведь предали. Человек, от которого я этого не ожидала. Он будет хорошо жить, а я умру. Поэтому он меня здесь запер и ушел, и мне страшно. Мне дико страшно, Осенька. Помоги мне! Я пытаюсь выжить, но не знаю как. Давай вместе придумаем, что мне делать… да?
Но ее единственный защитник был слишком слаб: осы сердито жужжали, нелепо атакуя пыльное стекло, хотя рядом в стекле была пробоина.
Тем временем вокруг резко стемнело и похолодало, из-за разбитых стекол послышался тревожный лесной шум, будто налетала гроза.
Потом одна из досок, лежащих на «перекрестке», вдруг выгнулась, встала горбом и поползла, как огромная гусеница. С треском с нее летели в стороны щепки, сыпался мох. Достигнув кирпичной стены, ужасная гусеница попросту вползла в нее, как в кусок мягкого масла, презрев все земные законы физики.
Тая застонала, закрыв лицо руками.
Глава 23Бесконечность
Тот, кто ничего не знает о любви, ничего не знает и о страхе. Что можно знать о страхе в семнадцать лет?
Конечно, каждый чего-то страшится, опасается и избегает. Тая до полуобморочного состояния боялась стоматологов, больших собак, болезней альбиносов, страшилась смерти лет через шестьдесят-семьдесят: в детстве даже плакала, зарывшись под одеяло и силясь представить – как это, если вдруг ее не будет и она исчезнет из этого мира, где же она окажется?
До сих пор страх перед демонами только задевал ее самым краем, проходя мимо. Предвестники демона однажды ночью напугали ее, но пережитое залечилось тогда радостным и неожиданным объяснением с Максом. Все же человеческое сознание имеет странное свойство забывать плохое при первой же возможности. А ее сознание охотно выкинуло и ледяной ужас, и скрученный судорогами живот, и невыразимую боль каждой клетки ее существа…
Такой страх когда-то заставил отца забыть свое собственное имя и проиграть битву с демоном, потерять душу и рассудок, заставил мать броситься спасаться на машине, не глядя, куда она летит.
Тая, скрючившись на полу, корчилась от судорог. Хорошо, что утром перед выходом на экзамен она не поела – сейчас бы стошнило, настолько скрутило желудок. Страх безысходности подходил медленно, захлестывая, как волны прилива заливают берег. Будто беззащитный крохотный человечек стоял на берегу океана, наблюдая, как подходит к берегу гигантская волна цунами, закрывая горизонт мутной полосой.
– Макс будет рад, если я умру, – сквозь стук собственных зубов Тая несла какой-то бред, чтобы не сойти с ума. – Он будет очень рад, будь он проклят… предатель, предатель…
Вспомнился тяжелый том «Психотренировки некроманта», который Тая успела открыть только пару раз и пробежать глазами несколько страниц. Что там было про якоря, о которых иногда говорили ребята с кафедры?
Яркие якоря жизни, которые будут держать на плаву, когда ударит шквал, они помогут не забыть собственное имя. И якорей-то у нее было не так много: глупые какие-то, смешные и детские. Новогодний утренник еще в первом классе, где дети единогласно ее выбрали Снегурочкой, и она, водя хоровод и глядя на сверкающую серебром елку, вдруг и правда поверила, что она – девочка из снега, чей настоящий дом в волшебном лесу…
Ее привычные завтраки перед школой на утренней кухне, когда тетка собиралась на работу, а она разглядывала в своей чашке с кофе таинственные знаки, фотографировала их и выкладывала в Инстаграм, радуясь каждому лайку. Их с Иркой прогулки по городу, когда они часами болтали о чем угодно, проходя Невский проспект вдоль и поперек, умудряясь сунуть любопытные носы в каждый магазин.
Пожалуй, и все, больше якорей не было.
Тая перевернулась на спину, потому что с собой надо было что-то сейчас делать, деться куда-то, вывернуться наизнанку, развалиться на молекулы.
Взгляд, который метался по осколкам бетона и арматуры, вдруг застыл. Все звуки резко исчезли, будто их выключили. Замерло время, замерло все пространство вокруг. Четыре осы, которые упорно бились в стекло, так и застыли черно-оранжевыми шариками, повиснув в воздухе.
Вот он, «фактор зеро», который выключает весь окружающий мир от жертвы демона, именно об этом когда-то рассказал Матвей.
Осы вдруг побелели и полетели вниз, качаясь из стороны в сторону: как четыре большие снежинки. К ним присоединились другие… все больше и больше. И вот уже не было никаких ос – за окнами густыми хлопьями падал снег.
Со стороны послышались голоса, музыка, хлопанье в ладоши. Мимо пронеслись детские короткие шажки, донесся радостный смех. Тая, которая не могла пошевелиться, только косила глаза и наблюдала за происходящим искажением реальности, прекрасно понимала, что все это не происходит на самом деле. Заброшенный советский пансионат вокруг нее ожил, вестибюль зазвенел музыкой и голосами, даже разрушенная мозаика обрела краски.
– Девочки, девочки! – молоденькая воспитательница захлопала в ладоши. – Все собираемся вокруг елки, все танцуем! Снежинки, не забудьте исполнить свой номер! Светочка, поправь накидку!
Дети, галдя, устремились к огромной елке, которая высилась посреди зала. Светочки, Леночки и Наташи, со сверкающими от блесток накидками, над которыми ночами трудились мамы и бабушки, толкаясь, начали собираться в хоровод. Тае показалось странным, что у многих детей были повязаны красные лоскутки на шее. Ах да, в советское время так ходили пионеры, ведь и пансионат-то советский…
Грянула новогодняя «В лесу родилась елочка», и детский хоровод потянулся вокруг широких разлапистых ветвей. Забавные в то время были новогодние игрушки: в виде золотой кукурузы, ракет с красными звездами и краснощеких зайцев. Сейчас таких нет – разве что тетка хранит пару елочных «раритетов» на антресолях.
– Снегурочка-а! – радостно позвали детские голоса. – Где Снегурочка?!
– Давайте найдем Снегурочку, дети! – закричала молоденькая воспитательница. – Как ее зовут?
– Она должна быть беленькая вся, но я не помню ее имя! – певучим голоском сказала одна девочка в синем платьице, и толпа детей расступилась, открывая радостную маленькую девочку.
Этот наряд из детства вспомнился прекрасно: тетка героически шила его почти целую неделю. Серебряную ткань принесла Вера Елесина, и они общими усилиями скроили серебряную юбочку и накидку, по краям украсив синим сверкающим дождиком. С распущенными по плечам белоснежными волосами, в этом наряде она была похожа на существо из снега больше, чем настоящая Снегурочка, если бы случайно забрела на этот праздник…
– Как же имя этой девочки, неужели никто не помнит? – продолжала воспитательница. – Ну, дети, как ее имя?
– Не помню… не могу вспомнить свое имя… – Тая, задыхаясь, видела со стороны, как из-за елки выползает нечто бесформенное и жуткое.
У этого нет формы и нет названия, сам страх смерти надвигается на этот маленький островок радости. Дети этого не видят, маленькая Снегурочка не видит – оно за ее спиной. Оно захватывает все вокруг, уничтожая волшебство и смех, ползет черными клубами и вот касается серебряной накидки Снегурочки и беззащитной волны ее белоснежных волос.
Звуки замолкают, девочка замирает на середине танца, так и оставшись стоять с поднятыми руками. Потом раздается сухой треск, и падает на пол серебряная накидка, под которой вот уже несколько секунд никого нет…
Стены потекли вместе со слезами, осознание неотвратимой потери и боли билось изнутри: ее только что убили, еще маленькую, в самый радостный момент ее жизни, но свое имя она так и не смогла вспомнить.
Ноги рванулись куда-то, но тело вязло, как в густом киселе.
Реальность вокруг плыла, став мягкой, как пластилин. Теперь ее окружали стены, вились вокруг назойливыми полупрозрачными слоями. Это обои, очень знакомый рисунок с кирпичами и свечными канделябрами – не лучший выбор тетки, когда та затеяла ремонт в кухне.
Кухня в родной квартире, залитая неестественно оранжевым солнцем, почему-то наклоненная набок, будто покосился весь дом. Занавески на окне накренились, наполовину высыпался сахар из банки. Кухонный стол медленно ехал по наклонной плоскости линолеума, наклонялась и скользила по столу кофейная чашка.
«В моем кофе лик демона, френды…» – как ветер, донеслось вдруг воспоминание о прежней жизни из далекого уже прошлого.
Кофе сейчас прольется, остаются секунды, ведь чашка едет по столу и наклоняется все больше. Что-то поднимается из этой чашки – и этого не должно быть в родном доме. Это – враг, убийца, уничтожитель всего, что ей дорого и важно. Нужно вырваться и отсюда, потому что страшно и мучительно видеть родной дом, но при этом не помнить, кто ты и как твое имя… Как же страшна была сейчас родная кухня, вдруг ставшая адом.
Нужно переставлять негнущиеся, будто совсем чужие ноги, пытаться отойти отсюда в сторону, но мешает головокружение – будто под ногами бездна. Или не бездна, а просто перевернутый, опрокинутый навзничь город. По нему бредут, обнявшись, беловолосая девушка и парень в рубашке, которая кажется чуть сероватой по сравнению с волосами его спутницы.
Как странно было сейчас видеть себя со стороны, и Тая с усилием пыталась догнать этих двух, которые шли впереди. Со спины так хорошо видно, как девушка радостно заглядывает в лицо парня, как охотно смеется над его шутками.
– Не иди с ним, не верь… – вдруг захотелось кричать ей в спину, чтобы она обернулась и услышала. Нужно окликнуть ее по имени, вспомнить его, но имя потерялось в памяти, растворилось и исчезло. – Не верь ему, он предаст тебя, и ты будешь гибнуть! Стой, глупая, остановись…
Но девушка, так и не названная по имени, не слышит, продолжая беззаботно смеяться и идти рядом со своим спутником. Парень подхватывает ее на руки и начинает кружить над опрокинутым небом, и белые волосы ее развеваются, как крылья подстреленного лебедя…