– Да, Машка… все-таки она с ним, даже после всего этого, – согласился Костя с едва уловимой печалью в голосе, и уже веселее добавил: – Любовь штука сложная… Эй! – крикнул он, увидав в окнах мелькнувшую фигуру. – Гром, давай закругляться, сейчас ливень хлынет!
– Еще отцовский стол остался, – отозвался Макс сверху. – Я вытащу его, принимайте. Но тут десятерых надо.
Костя с Матвеем бегом ринулись в подъезд, и старый ободранный стол, который весил раз в десять больше, чем ему полагалось, спустя какое-то время оказался на улице. Удивленные новой неожиданной тяжестью, грузчики, кряхтя и проклиная все на свете, принялись затаскивать его в «газель».
Оставались мелочи: куски исчирканного картона на стенах, разбитые зеркала и тряпки, на которые не польстились бы даже бомжи, случайно оказавшись в башне. Макс аккуратно и с достоинством укладывал все эти ценности в сумки, обстоятельно перематывая каждую упаковочной пленкой. Маша оживленно, даже радостно вертелась рядом, шурша мешками, коробками и веревочками, при этом кидая на противоположный угол комнаты ненавидящие взгляды.
А там стояла Тая, наблюдая за тем, как пустеет комната.
На полу и выцветших обоях оставались темные пятна, повторяющие контуры шкафа, стола и кусков картона.
Макс сейчас был похож на разоренного молодого графа, потерявшего и влиятельного отца, и все состояние. Теперь злая судьба гнала его прочь из родового поместья. Впрочем, ни единым взглядом или словом Громов не показывал, что разгневан или подавлен смертью отца, в этом юный некромант был верен себе.
Тая тоже играла свою роль, роль торжествующей новой хозяйки, и вызывающе улыбалась, скрестив руки и всем видом демонстрируя, что ждет не дождется того момента, когда Макс уйдет.
Конечно, можно было сюда не приходить, предоставив Громовым освободить башню, но тогда Макс мог решить, что она его боится или сильно переживает. Тем более, что место около него теперь прочно, если не навсегда, заняла Маша Диканская, которая носилась вокруг юного некроманта с утроенной энергией и заглядывала ему в глаза.
– Вроде все увезли, – Маша обвела опустевшую комнату деловитым взглядом. – Сильно не радуйся, Темнич, еще неизвестно, как все повернется. Хоть бы спросила, как там мать Макса, как там бедная вдова Дарина Михайловна. Но разве тебя интересует кто-то, кроме собственной персоны? Ты же вообще…
Договорить Маша не успела: в башню шумно ворвались Ирка Елесина с кошмарным Бугаевым, которые притащили с собой ворох мусора, включая старый сломанный зонт.
– На лестнице около дверей валялось, а мы подобрали… ваше барахло?! – Ирка демонстративно грохнула все эти вещи на пол, взметнув тучу пыли. – Бардак тут в башне Темничей после всяких проходимцев, нужно будет убраться, полы помыть!
– Это мое, тебя просили ее трогать? – сразу же откликнулась Маша, подскочив к Ирке и выхватив у нее из рук свою сумку. – Она не валялась, а стояла на ступеньках. Нечего было своими руками лапать!
– Протри антибактериальными салфеточками, а потом пойди в хлорке искупайся! – грубо захохотала Ирка, у которой было отличное настроение.
– Елесина, заткнись, – с достоинством посоветовала Маша. – Ты смешна и нелепа. Как и брошенная мнимая победительница.
Впрочем, если Таю болезненно зацепила последняя фраза, то на Ирку произвести впечатление Диканской не удалось. Вообще, пробить Елесину сейчас было невозможно ничем: ни словами, ни одергиваниями.
– Да Громов предал мою лучшую подругу, а не бросил! – взвилась Ирка. – Это разные вещи, ясно?! Ушло ваше время, теперь будет власть Темничей и Елесиных! Отец Таськи скоро придет к власти, и тогда вы попляшете все. Еще у Елесиных будете в ногах валяться…
– Уверена? – поднял брови Макс, с презрением глянув на разошедшуюся Ирку.
– Ира, хватит! – одернула ее Тая, не в силах оторваться взглядом от Макса.
А смотреть на него было мучительно и неприятно. В глубине души ворочалась зависть, рисуя картины, как Макс поселяется в башне Диканских, как Маша утешает его, как они… И очень вовремя пожар ревности остужала память о том, как Макс спокойно ушел тогда от разбитого окна в лес и даже ни разу не обернулся.
Вот он сейчас с непроницаемым лицом подхватывает чемодан с магвещами, идет к выходу. Его худая фигура клонится набок под тяжестью, у двери Макс оборачивается, бросая на нее взгляд, полный равнодушия и чего-то еще, неуловимого. Не сказал ни слова, не попрощался, просто вышел, взяв Машу за руку и уведя за собой.
– Катитесь из нашей башни, неудачники! – вслед им завопила Ирка. – Я вам всем покажу! Теперь я оторвусь за все семнадцать лет своей скуки! Я провалилась на ЕГЭ, но я пойду на кафедру демонофизики! Я – черная ведьма… Мы вас всех сделаем, всем вам покажем! Йес! – и Ирка грузно подпрыгнула, потрясая сжатыми кулачками, как боец, который только что нокаутировал соперника на ринге.
– Кошмар, – туманно высказалась Тая сразу обо всем.
– У моей Ирен звездная болезнь, и неизлечимая, – хохотнул Бугаев. – Я не въехал, чего тут происходит, но прикольно эти чудики старье под окнами таскают. Слушай, Таис, мы идем в кафе перекусить, хочешь с нами? Ты-то вообще как?
– Лучше всех, – отворачиваясь, буркнула Тая. – Вы с Ирой идите, мне тут еще прибраться надо, подмести, все окна проверить. Отец когда придет, чтобы свинарника не было.
Ребята вышли, и башня опустела, но Тая медлила и не спешила приниматься за уборку.
«Отец когда придет», – намеренно она сказала это так буднично и небрежно, будто отец просто уехал в командировку и вот-вот вернется.
Потому что страх и сомнения, которые так хотели увидеть у нее Громов и Диканская, подтачивали изнутри. Что дальше будет, каким образом страшное существо вернет ей отца? И вернет ли, вдруг обманет, или что-то пойдет не так?
Пока что все затаилось, затихло в ожидании перемен и новостей. Вальтер Темнич должен был сам вернуться в свой дом, и это событие случится до осени, в течение трех месяцев, как обещал демон.
Борис Громов нелепо погиб, испугавшись разоблачения своего предательства шестнадцатилетней давности, дрогнув перед демоном Темничей. Макс остался без отца, а Братство Некромантов яростно спорило о причинах произошедшего, как и о том, каким образом дочери Темнича самой удалось избежать неминуемой гибели от демона пятого легиона. Готовился всеобщий слет черных магов, и больше всех занимала новость о скором возвращении правителя Братства, которого все уже считали почти забытой историей.
Тая поморщилась, представив, что будет, когда по всем магическим семьям разлетится новость, что дочь Темнича брошена Максом Громовым и от отчаяния навязалась демону. Как будут перемывать ей кости во всех башнях неяви, как будут злословить и насмехаться некроманты, особенно Диканские и Ядвига Феоктистовна.
Можно ведь было как-то иначе составить договор, придумать другие условия, за которые не было бы стыдно. А она потребовала любви у потустороннего существа, не придумав ничего получше, потому что в те секунды только предательство жгло ее и заслонило все перед глазами.
Чтобы не разреветься, Тая резко распахнула окно. Как же хорошо сейчас было глотнуть, будто прохладной воды, этого свежего июньского воздуха! Вверху, где бродили тяжелые тучи, что-то грохотало, остро пахло озоном и дождем.
Из окон башни было видно, как сизая стена дождя опрокидывается на город, деля его на солнечную и дождевую половину. Колесо радуги дрожало над крышами, дальним концом окунаясь в водяную сизую муть.
Макс и Маша, приобняв друг друга, неторопливо брели по тротуару прочь. Шли они намеренно медленно, будто давая возможность долго смотреть им в спины.
Тая вдруг подумала, что именно эту минуту и эту картину она запомнит очень надолго как переломную в своей жизни. Именно эту, а не тот момент, когда она осознала, что Макс обрек ее на гибель, и даже не схватку с собственным ужасом.
Этот тихий, но вечный перелом жизни был спокойным, печальным, как расставание с детской наивностью и иллюзиями.
«Предательство – что это? – размышляла Тая. – Если вдуматься, то предательство – всего лишь чужая правда. Макс защищал свою семью, я – свою. И если ты побеждаешь, это значит, что кто-то проиграл, побежден и несчастен, – такой вот жестокий закон жизни.
Макс просто играл мной, как всегда играл Машей. Я поняла это, а она – нет. Не хочу больше думать ни о какой любви, никто мне не нужен. Главное, что отец скоро вернется. Я победила – и теперь все будет хорошо, очень хорошо…»
Макс уходил по Загородному проспекту вместе с Машей, Ирка с Бугаевым, выкатившись из подъезда, бежали в другую сторону, по Рубинштейна, закрываясь капюшонами и с хохотом пытаясь открыть сломанный ярко-розовый зонт.
И только она, Тая, оставалась одна в этом цветущем июне, в грохочущем посреди города ливне.
Закрыв глаза и высунувшись из окна башни, она подставила лицо дождю, чувствуя, как капли увесисто бьют по щекам и прохладными реками бегут по губам, волосам и спине.
Пусть дождь течет по лицу, смывая жестокие, жгущие болью воспоминания.
Победила, выжила, но привкус победы оказался горьким, с примесью слез.
А еще одиночества.
Любовь разбита – навсегда. Предательство ведь не меняет того, кто предал. Тот, кто предал, был к этому внутренне готов и сделал свой выбор. Сильнее оно меняет того, кого предали. Все драгоценные для памяти минуты, проведенные вместе, падают со своих пьедесталов вниз, как дешевые побрякушки. Обесцениваются слова, жесты, улыбки, обесценилось даже то утреннее небо под их ногами…
Будто в ответ на эти мысли что-то на миг заслонило свет, мягко провело по щекам, коснулось губ. Это было похоже на поцелуй, и Тая вздрогнула, оторвав от лица мокрый кленовый лист: резной и яркий, с оранжевыми прожилками.
Тая вертела лист в руках, удивляясь его неправильной для июня ярко-желтой окраске.
Откуда он взялся здесь?
Будто прилетел специально, чтобы поцеловать и утешить ее.
Будто кто-то хотел напомнить ей о предстоящей осени. Или об осеннем суперлунии, в которое ей предстоит встрет