Апостолос периодически толкал Маркелова локтем в бок и повторял:
— Что я говорил, а?
— Поживем — увидим, — ворчал по-русски Илья Сергеевич. Он вообще никаким боком не был причастен к событиям, связанным с убийством и терактом. Татьяне после того, как она пришла в себя, заявил о полном разрыве отношений. Такое решение зрело давно, но последней точкой стала ее всплывшая связь с Воркутой. Илья Сергеевич просто испугался за себя. Он вел слишком опасную и крупную игру, чтобы держать рядом женщину, услугами которой мог бы при желании воспользоваться любой его конкурент. Рано или поздно она бы узнала слишком много о его бизнесе и стала бы опасной для него. Пока этого еще не случилось, Маркелов принял трудное для себя решение — наступить на собственные чувства. И наступил. В ответ Татьяна привычно обозвала его импотентом и пригрозила, что, когда он в очередной раз приползет к ней на брюхе, она не обратит на него никакого внимания.
— Я вернусь к графу Нессельроде! Он меня спас! Ему я и буду принадлежать! — с вызовом заявила она.
В этот момент Маркелов пожалел о том, что граф до сих пор жив. Но постарался не вынашивать в себе ревности и ненависти к удачливому бездельнику.
К радости пассажиров, формальности закончились. Пришло время действовать полиции. Для начала они арестовали Воркуту и под многочисленными вспышками фотоаппаратов и камерами телерепортеров препроводили его в полицейскую машину. Потом, не позволяя никому покинуть корабль, приступили к допросу свидетелей.
Пожилой комиссар полиции Пирея Виктор Маргелис, старинный приятель Апостолоса, пыхтя от тяжести собственного веса, сидел в кают-компании и старательно записывал объяснения, даваемые Янисом. Апостолос, размахивая тонкой сигарой, прохаживался рядом и с юмором комментировал происшедшие события.
— Виктор, ничего, кроме непреднамеренного убийства, связанного с самозащитой, ты здесь не раскопаешь. Русская дама оказалась садомазохисткой и решила у связанного мужчины сначала выпить кровь, а потом отрезать фаллос. Ты, как настоящий грек, позволил бы ей сделать это? Уверен, никогда. Пришлось стрелять…
— Господин Ликидис, мы во всем разберемся, — вежливо, но довольно официально успокаивал его комиссар.
— Э, да ни в чем вы никогда не разберетесь! У вас ведь практика пьяные дебоши матросов разбирать, а не тонкие сексуальные отклонения новых русских капиталистов. Организатор убийства пойман нами и передан вам в руки. Все отснято на тысячи видеокассет. Проверь хоть весь корабль, больше никакого криминала не обнаружите. Заканчивай свою писанину, и выпьем «Узо».
Комиссар Маргелис задумчиво посмотрел на Апостолоса и более мягким голосом произнес:
— А может, ты и прав… До утра корабль не должен покидать господин Шкуратов. Остальные свободны.
Апостолос отправил Яниса и остался вдвоем с комиссаром.
Полицейский пост был снят. Эта новость мгновенно облетела весь корабль, и те, кто оказался еще в состоянии держаться на ногах, поспешили к трапу. Внизу их поджидали уставшие от безделья репортеры.
Официальный прием, который предполагалось оказать участникам круиза, в связи с чрезвычайным происшествием был перенесен на следующее утро, поэтому большинство зевак разошлись по тавернам и домам.
Татьяна сидела в шезлонге возле бассейна и чувствовала себя бесконечно одинокой. После ее похищения и невероятного спасения она стала недосягаемой звездой круиза. Даже Полина безропотно отдала ей лавры премьерши. Однако в данную минуту о ней попросту забыли. Всегда оживленное общество, окружавшее ее, пропало в ночи. Единственным существом, никуда, как и она, не спешившим, оказалась заплаканная Люба. Она слонялась по кораблю, не решаясь вернуться в каюту к Павлу и отбиваясь от неназойливых, но активных предложений весело провести ночь.
Так случайно встретились две женщины, до той минуты практически не замечавшие друг друга.
— Люба? — позвала ее Татьяна. — Ты что бродишь, точно Нина Заречная?
Девушка решила, что артистка ее с кем-то перепутала, и призналась:
— Я не знаю Заречную, среди наших девочек такой вроде нет.
Этот непосредственный ответ настолько развеселил артистку, что она протянула руку и предложила:
— Посиди со мной. Ты не спешишь?
— Спешила бы. Да некуда.
— Вот и отлично…
Обе толком не знали, о чем бы таком поговорить. Но ощущали некую нужность общения. Их незримо связывал образ графа.
— Он выздоровел? — как бы невзначай спросила Татьяна.
— Кашляет и по ночам бредит… — Любе вдруг показалось неудобным рассказывать о самочувствии Павла. Она же не жена ему и не сиделка.
— Он вообще неспокойно спит по ночам, — подтвердила Татьяна.
Этой фразой она дала понять девчонке, что имеет прав на графа не меньше, а может, и больше.
В результате возникшая напряженность грозила перерасти во враждебность. Люба побаивалась знаменитую соперницу, но не считала, что та обладает безоговорочными правами на графа. Во-первых, артистка уже почти старая, а во-вторых, о ней такое рассказывают, что уши вянут. Татьяна со своей стороны хорошо знала эту любовь к молоденьким провинциалкам, дающую возможность мужикам почувствовать себя учителями в сексе и жизни. Чем глупее девчонка, тем комфортнее себя чувствует мужское самолюбие. Но, к счастью, подобные альянсы распадаются довольно быстро и безболезненно. Бывают исключения, но только в том случае, когда девчонка умнеет столь же быстро, сколь стремительно ее великовозрастный партнер глупеет. Павел, по оценке Татьяны, поглупеет еще не скоро. А потому бояться нечего.
Так они и сидели возле светившегося бирюзой бассейна с недвижной водой.
Ни одна не собиралась первой покидать поле битвы. Шла молчаливая игра.
— Ему сейчас не надо пить, — позаботилась Татьяна.
— Мы вообще не пьем, — успокоила ее Люба.
— В твоем возрасте я тоже не пила… — невесело усмехнулась та.
— Я и в вашем не буду, — ввернула ей девица.
Татьяна так часто шутила по поводу своего преклонного возраста исключительно потому, что никому не позволяла затрагивать эту тему. Люба, не особенно напрягаясь, попала в яблочко. Артистка небрежно закурила и собралась уже размазать девчонку по мраморной кромке бассейна, как вдруг явилось примирение в виде невысокого шара, оказавшегося при ближайшем рассмотрении Петром Кабанюком.
— Девчата! — закричал он, не видя, кто, конкретно сидит под тенью неубранных зонтов.
— Что, хлопчик?! — вырвалось у Татьяны.
— Ой, так не ж наши! — обрадовался тот.
— Как же, ваши… — проворчала артистка. Пожар от искры, брошенной Любой, не успел разгореться по-настоящему.
— А шо вы тут делаете? — полюбопытствовал Кабанюк.
— Да вас, дядька, дожидаемся, — продолжала подыгрывать ему Татьяна.
Он подошел совсем близко и увидел, с кем разговаривает.
— Татьяна, не знаю вас по отчеству, так это вы?
— Я. А отчество вам зачем? Неужто решили на мне жениться?
— Та нет. Для приличия, — смутился Кабанюк и тут же предложил: — А чего вы так сидите? Народ вон в город подался. Слухайте, а давайте я вас приглашу куда-нибудь гульнуть, чего так сидеть на воду дуть?
Татьяна ни с того, ни с сего вдруг рассмеялась. Столько в том предложении было мужской простоты, без позерства и желания произвести впечатление, что ей не захотелось отказываться. А почему бы и нет? Он ведь приглашает не для того, чтобы покрасоваться с нею рядом, а совершенно по-дружески. Она протянула ему руку.
— Ведите меня, котик!
— А подружку? — спросил ради справедливости Кабанюк.
— Вам одной женщины мало? — охнула Татьяна и шлепнула себя по бедрам.
— Ну, а шо ж она тут одна будет сидеть. Нехорошо.
Люба встала и собралась уходить. Он обнял ее за талию.
— Никуда не отпустим. У меня денег и на двух хватит. Чего им в карманах пропадать.
Татьяна подошла к девушке. Ей не хотелось оставлять ее в каюте Павла.
— Милочка, не обижайся на меня. Я же шучу. Мы обязательно должны стать подругами. Я тебе не соперница. Я для тебя история. И не дуйся. Пошли с нами. Павел должен отдохнуть, а нам, молодым и красивым, грех в такую ночь, да еще в Греции, дурью маяться. Тем более, кошелек сам напрашивается.
— А точно, — подтвердил Кабанюк. — На таких дамочек истрачу все, до цента.
Люба несколько растерялась. Она бы побежала к Павлу, но не исключено, что он ее просто прогонит. Лучше продлить неопределенность до утра. И она согласилась.
Кабанюк взял под руки обеих женщин и, гордо вышагивая, повел их к трапу.
По пути они наткнулись на одиноко стоящего у трапа Леонтовича.
— Ой! — испугалась Люба и хотела убежать. Но Татьяна схватила ее за джинсовую куртку.
Леонтович, очевидно, был слегка пьян. Он внимательно посмотрел на них и укоризненно спросил:
— И вы туда же?
— Куда? — не понял Кабанюк.
Леонтович махнул в сторону берега.
— Нас пригласили в таверну! А ты о чем задумался? — беззаботно и лихо спросила Татьяна.
— Каждый раз, когда я попадаю в Афины, задаю себе один и тот же вопрос — зачем я здесь? — грустно заметил Леонтович.
— Та мы ж в Пирее, — поправил его Кабанюк.
Шоумен взглянул на него с сожалением и опять махнул рукой.
— Послушай, котик! Ты же тут все знаешь? — воскликнула Татьяна.
Он утвердительно кивнул.
— Пошли с нами. Вернее, поведи нас куда-нибудь, — предложила она.
— К чему вам я? Здесь везде все открыто…
Кабанюк встрепенулся, обнял Леонтовича и тоном, не терпящим возражений, гаркнул:
— Не отпустим. Ты арестован и никуда от нас не денешься! Приглашаю всех. Счет — мне, удовольствия — вам, мои дорогие!
Леонтович насилу избавился от его объятий и спросил Татьяну:
— Кто этот дикий человек?
— Спонсор, — кокетливо ответила та. — Пошли, Леня. Чего пить здесь? Надоело.
С этим тезисом шоумен согласился. После убийства Ларисы ему стало невмоготу слоняться по замкнутому пространству корабля. Везде мелькало ее лицо. Он убеждал себя, что это галлюцинации. И все равно всматривался в толпу с надежной увидеть Ларису.