Известно, что более 40 видов комаров и других мух, а также один клещ, использовались в качестве переносчиков яиц человеческого кожного овода. И, несмотря на свое название, человеческие оводы поражают не только людей[131]. Когда я связался с Томасом Пейпом, куратором и экспертом по оводам из Музея естественной истории в Дании, он объяснил, что эти оводы обитают только в жарких и влажных лесах Нового Света и что крупный рогатый скот и собаки гораздо чаще бывают хозяевами для D. hominis.
«У нас довольно много данных, – продолжил Пейп, – однако окончательного ответа пока нет. Вполне возможно, что первоначальным хозяином D. hominis был один или несколько видов мегафауны, которые вымерли с приходом людей около 11 000 лет назад. Когда местные хозяева исчезли, D. hominis выжил у людей и собак. Коровы и другой домашний скот появились гораздо позже. Первоначальным хозяином вполне мог быть слон, несколько видов которого в доисторические времена бродили по Северной и Южной Америке. Однако сложно это доказать, поскольку у нас в Новом Свете не находили мумий слонов, на которых мы бы увидели следы нашествий оводов». Но у нас есть и Старый Свет. Мамонтовая муха[132] известна по единственной личинке, найденной в желудке шерстистого мамонта возрастом 100 000 лет, обнаруженного в сибирской вечной мерзлоте в 1973 году.
У некоторых оводов более прямой, хотя и не менее дерзкий подход к хозяевам. Носоглоточный овод получил свое название из-за коварной способности вбрасывать личинок прямо в ноздри копытных хозяев, обычно овец или коз. После созревания личинки пробираются в пазухи хозяев, те чихают или фыркают, и личинки падают на землю, где окукливаются. Возможно, вы уже заметили, что часто мухи готовы пожертвовать эстетикой ради личной выгоды.
Несмотря на, мягко говоря, странные, отталкивающие варианты приспособления, они весьма подходят к образу жизни овода. Есть носоглоточные оводы, личинки которых развиваются в горле и пазухах носа оленей, северных оленей, лосей и карибу. Есть овечий носоглоточный овод, лошадиный и верблюжий. Слоны, газели, антилопы и бородавочники также входят в число мишеней овода в Африке. Благодаря специфичности хозяина конкуренции у оводов почти нет, однако в современном антропоцене у такой локализации вида есть недостатки. Ввиду того что сокращается популяция хозяев, носорожий желудочный овод стал одним из самых редких насекомых Африки. То же самое случилось с одной из самых крупных мух Африки, достигающей почти 5 см в длину[133]. Если черные и белые носороги полностью исчезнут, весьма высока вероятность, что не останется и оводов, паразитирующих на них.
Если вы хоть чуть-чуть похожи на меня, то вас наверняка гложет любопытство, вам так и хочется узнать, каково это, когда овод питается вашей плотью. Коллега посоветовал мне обратиться к Робу Воссу, куратору отдела млекопитающих в Американском музее естественной истории, имевшему дело с оводом во Французской Гвиане. Я немедленно связался с ним. Роб согласился встретиться и поделился своим опытом. Все началось во время похода. Роб со своей женой и коллегой Нэнси Симмонс отправились в поход на 10 км от лагеря в тропическом лесу в Ле-О-Клер, где провели неделю, отлавливая летучих мышей, до города Сауль в Центральной Французской Гвиане.
«День был теплый, – сказал мне Роб, – и, пока мы шли, я воспользовался мужской привилегией снять рубашку. Возможно, именно поэтому комары, несущие яйца оводов, садились на мою спину, куда более широкую мишень, чем кожа головы, ноги или руки, то есть более привычные места поражения. Это объясняет, почему паразиты поселились на мне, а не на моих спутниках, которые не снимали рубашек». (Роба и Нэнси сопровождал ассистент-аспирант.)
Роб ничего не знал о своих крошечных гостях до тех пор, пока несколько дней спустя, вернувшись домой в пригород Нью-Джерси, он не начал испытывать «странные чуть заметные покалывающие ощущения». Нэнси осмотрела его и обнаружила три крошечных, безобидных на вид красных пятнышка, напоминающие раздраженные укусы комаров. В течение нескольких дней ощущения становились все более неприятными и красные пятна стали похожи на небольшие ранки. Все еще ничего не понимая, Нэнси делала Робу горячие компрессы, благодаря которым одна из трех личинок погибла. Однако две другие язвы продолжали увеличиваться, и периодические ощущения стали еще более болезненными.
Тогда Роб решил обратиться к дерматологу.
Возможно, сейчас вы задаетесь вопросом: почему, черт возьми, Роб – биолог, специалист по тропикам – не заподозрил, что в нем живут личинки овода? Сам он считает, что на то есть две причины: «Во-первых, во мне никогда раньше не селились личинки оводов и я не знал никого, у кого бы такое было. (Местные жители распознают личинок на ранних стадиях заражения и выдавливают их до того, как они успевают закопаться достаточно глубоко, чтобы это было уже невозможно.) Во-вторых, сам я не видел раны, а жена описала их мне как открытые ранки, поэтому я подумал, что у меня может быть кожный лейшманиоз, протозойное заболевание, которое прогрессирует медленно и довольно легко устраняется. Поэтому я не подумал, что это может быть срочно».
Дерматолог осмотрел язвы, отметив их идеально круглую форму и чистые края. Сказав, что никогда раньше он не видел ничего подобного, он незамедлительно порекомендовал «специалиста по тропическим болезням», которого я буду называть доктор X. Роб был занят делами, накопившимися за время работы в поле, поэтому записался к доктору X только спустя пару дней.
«Мне показалось, что доктор X был очень рад меня видеть, – сообщил Роб. – Возможно, дерматолог уже успел ему про меня рассказать. После краткого и довольно болезненного из-за возможной инъекции лидокаина осмотра он вызвал медсестру. “Я думаю, у тебя миаз, – сказал он. – Но нужно в этом убедиться”».
Далее со спиной Роба делали что-то, чего он не видел и не чувствовал.
«Точно, вот оно!» При помощи щипцов он преподнес мне большой конический кусочек окровавленной плоти с маленькой личинкой мухи, извивающейся на нем.
«Так вот, я нисколько не брезглив, – сказал мне Роб, – и не испытываю нежелания избегать необходимых хирургических процедур, однако в данном случае это было явное вмешательство без моего ведома. Меня никто не спросил, можно ли отрезать кусок ткани спины, и не было никакого обсуждения вариантов лечения. Я подозреваю, что доктор X просто хотел получить образец для своей коллекции. Когда он объявил: “Теперь давайте вынем вторую”, я сказал: “Нет”».
Перед походом к доктору X Роб начал подозревать, что у него может быть заражение личинкой овода, и он кое-что об этом почитал. Он узнал, что поражения от личинок овода никогда не дают заражения и, как правило, заживают, не оставляя следов. Он также узнал, по крайней мере, о двух биологах, под кожей которых личинки выросли до окукливания. Движимый любопытством ученого и обиженный на доктора X за то, что тот забрал паразита без спроса, Роб сообщил врачу, что спасибо, конечно, но он хочет оставить свою последнюю личинку.
«Он возмущался и негодовал, – сказал Роб, – пытался отговорить меня от принятого решения. Но научный интерес победил страх».
Доктор Х, ворча, зашил разрез.
«Когда я попросил вернуть мне мою личинку, он попросил оставить ему ее, предложив считать, что операция была проведена за счет клиники. Мне по-прежнему жаль, что я принял его предложение».
Вернувшись домой, Роб поделился своим решением с Нэнси, и она, опытный териолог, работающая вместе с мужем, сразу же поддержала его. Так начался своего рода проект, который они назвали «Наблюдение за оводом». Чего они не знали (среди прочего), так это того, что личинки обычно развиваются до восьми недель, а после возвращения из Французской Гвианы прошло всего две. То есть оставалось шесть долгих недель жизни с паразитом, и за это время личинка становилась куда больше по размеру.
«Совместное существование с моей гостьей стало для меня рутиной, – сказал Роб. – Большую часть времени личинка находилась в состоянии покоя, и я почти забывал о ней, но каждые несколько часов ей, похоже, нужно было менять положение, и она ворочалась в своей мясистой постели, после чего дискомфортное ощущение не проходило довольно долго. Я думаю, что его вызывали кольца крошечных крючков, которыми личинки оводов цепляются, чтобы закрепиться в своем убежище, а также с помощью которых они перемещаются по нему вверх и вниз. Значительно менее приятным моментом были периодические выделения коричневатой жидкости с запахом аммиака, которые, как я полагаю, были продуктами выделения и ужасно щипали. Обычно это происходило один раз в начале дня и один раз ночью, как правило, сразу после полуночи».
По мере роста личинки увеличивалась и ее дыхательная трубка. Большую часть времени мне закрывали отверстие, где пряталась личинка, неплотной марлевой повязкой, чтобы выделяемая жидкость не пачкала одежду и простыни; или просто оставляли его в покое. Никто не применял никаких местных антисептиков.
Роб начал испытывать удивительное чувство.
«Между мной и мухой возникло что-то вроде связи. По крайней мере, я чувствовал, что во мне растет новая, отдельная форма жизни и что в наших отношениях есть своего рода договор: я не пытался отделаться от своей гостьи, она же делала все возможное, чтобы не быть навязчивой и не допустить заражения. Как я как-то сказал Нэнси, это было очень похоже на беременность. В последние несколько дней “моей жизни с паразитом” личинка вела себя очень тихо, придвинулась поближе к отверстию убежища (где Нэнси ее хорошо видела), и все признаки движения и выделения прекратились. И вот однажды, снимая потную футболку после пробежки, я почувствовал, как она за что-то зацепилась на спине. Я позвонил Нэнси. Личинка медленно выбиралась наружу, кольцо за кольцом, и я… абсолютно ничего не чувствовал. Возможно, личинка обезболила окружа