[211], та стала издавать звуки попроще, чтобы не быть столь уязвимой. При этом деревенские лягушки не смогли разнообразить свое кваканье, переехав в город.
Лягушки не единственные, кто поет брачные песни. Кусающие лягушек мошки тоже исполняют такие. Чтобы привлечь партнеров, они быстро взмахивают крыльями. Тут возникает вопрос о том, что появилось раньше: сначала двукрылые стали петь песни ухаживания, а затем расширили свои акустические возможности, чтобы обнаруживать лягушек, или они сначала слушали земноводных, а потом стали «петь песни» для привлечения партнеров? Развитие и использование органа для выполнения второстепенной функции – широко распространенное явление в природе. Например, изначально язык нам был дан, чтобы пробовать еду на вкус, а уже, возможно, потом стал выполнять более важную функцию – формирования речи. У многих млекопитающих хвост служит одновременно сигнальным устройством и мухобойкой. Рыбы используют плавательный пузырь, эволюционировавший для обеспечения плавучести, как орган производства звука. Применение звука у мух при спаривании гораздо более распространено в нескольких семействах комаров и кусачих мошек, чем его использование для подслушивания лягушек. Мне кажется, что мошки намного позже стали использовать навыки акустического поиска партнеров для поиска добычи[212].
Нельзя сказать, что мухи стали охотиться за кровью недавно. Есть свидетельства, что мошки кусали лягушек еще, по крайней мере, в ранний меловой период. Самые старые окаменелости лягушек относятся к раннему юрскому периоду[213], около 200 млн лет назад, а самая ранняя находка питающейся лягушками мошки в куске ливанского янтаря имеет возраст 127 млн лет[214]. Свидетельства многочисленных находок вымерших родственных групп этих представителей семейства Corethrellidae – некровососущих мошек и комаров – и анатомии мух и лягушек говорят нам о том, что питающиеся лягушками мошки и их хозяева взаимодействовали друг с другом на протяжении не менее чем 190 млн лет.
Может быть, кто-то из этих кусачих не гнушался и более крупной добычи? Как насчет динозавров? Боркент описал мне часть расследования, которое он провел с кусачими мошками, сохраненными в янтаре, с точки зрения обитателей парка юрского периода.
В исследованиях, проведенных в 1970-х годах, энтомолог Энтони Даунс из Министерства сельского хозяйства и продовольствия Канады заметил закономерность: у видов мошек, которые пили кровь более крупных животных, были мелкозубые мандибулы (режущие придатки рта) и меньше сенсорных волосков на верхнечелюстных щупальцах (пара похожих на усики сенсорных отростков, связанных со ртом), чем у тех, кто ищет меньшую добычу. Эти волоски функционируют как детекторы углекислого газа[215].
«Предположу, что не нужно отращивать много таких волос, чтобы обнаружить запах огромного зверя, – сказал мне Боркент, – в то время как уловить запах маленькой мыши или птицы сложнее. Набухшие от крови мошки, сохранившиеся в канадском янтаре возрастом 78 млн лет, не редкость. И у некоторых из тех, кого я исследовал, было мало таких волосков: четкий показатель того, что они преследовали гигантов. И поскольку в то время, когда миром правили динозавры, крупных млекопитающих не было[216], можно поспорить, что эти мошки нацеливались на утконосых динозавров и тираннозавров».
Жизнеспособна ли какая-нибудь часть этой законсервированной крови? Основной вопрос здесь заключается в том, сохранилась ли ДНК. Этот вопрос широко обсуждался, когда вышел фильм «Парк Юрского периода». В книге Майкла Крайтона, написанной в 1990 году, по которой был снят фильм, делалось предположение, что ДНК остается жизнеспособной в течение миллиардов лет, благодаря содержимому желудка кровососущей мухи, застрявшей в янтаре. К сожалению, с тех пор уже доказали, что даже в идеальных условиях ДНК полностью деградирует за один-два миллиона лет.
Возможно, найдется другой способ воскресить динозавров, однако, похоже, кусачие мухи здесь не помощники.
Комары, мошка и кусачие мошки, возможно, самые известные кровососы, однако они не монополисты на этом рынке. Точно есть кусачие существа поменьше, но есть и более крупные и быстрые. Есть даже мухи-кровососы, которых так затянул паразитический образ жизни, что они перестали походить на мух.
В качестве небольшой личной жертвы для исследования, проведенного при написании этой книги, я позволил слепню себя укусить. Меня часто кусали слепни, но если я чувствовал укус, то никогда не давал ему закончить трапезу. Подобные краткие встречи научили меня тому, что боль от укуса мухи пропорциональна размеру мухи. Поэтому я полагаю, что слепень довольно редко успешно питается за счет человека, оснащенного чувствительной кожей и руками, которыми он способен прихлопнуть насекомое и которыми он может дотянуться до любой поверхности на теле. Неудивительно, что слепни пугливы, часто взлетают сразу после приземления и, как правило, быстро удаляются, когда приближается рука несчастного.
Возможность мне представилась жарким июльским днем к северо-западу от Орильи в Онтарио. Мой крылатый противник был довольно мал для слепня, но при том все равно примерно в два раза больше слепней-пестряков, кружащих у меня над головой. Я обнаружил слепня, когда он укусил меня в правую икру. Когда он вонзил ротовые части примерно на миллиметр в мою плоть, я почувствовал боль, но меньшую, чем ожидал. Полакомившись около двух минут, слепень убрал от меня ротовые части, сдвинулся на сантиметр, затем снова начал сверлить. На первой ране появилось маленькое пятнышко крови. Я наблюдал и ждал, а он в это время пил из второго «стакана», затем из третьего. Живот насекомого пульсировал, а глаза, окруженные радужными зелеными ободками, переливались на солнце. Затем он выпустил крошечный шарик жидкости из задней части, как это делают комары, чтобы повысить концентрацию крови. Когда по ноге у меня начала стекать капелька крови из раны от второго укуса, слепень нагло приготовился проделать четвертое отверстие, я решил, что на этом хватит, и прогнал его.
В целом, это был довольно посредственный опыт. По шкале от 1 до 10 я бы оценил боль примерно на 4 балла. По общей шкале неприятных ощущений, без зудящего рубца на теле я оцениваю этот укус ниже укуса комара.
Неделю спустя, когда я вылез из воды передохнуть от подводного плавания на берегу озера Онтарио, я воспользовался возможностью быть укушенным другим распространенным крылатым кровососом: мухи-жигалки. Любой, кто хочет отточить рефлексы, просто обязан провести время с этими хитрыми маленькими кусаками, и я рекомендую посетить скотные дворы, где их множество, или пляжи в середине лета, там тоже велика вероятность их повстречать[217]. Внешне они напоминают своих близких родственников, комнатных мух. Самцы жигалок, как и самки, питаются кровью при помощи жесткого штыкообразного хоботка с острым, усеянным зубчиками кончиком. Они чертовски проворны, по сравнению с ними домашняя муха кажется вялой. Их невероятная скорость и тот факт, что их сложно прихлопнуть, объясняются (частично) тем, что, кусая, они не погружают ротовой аппарат в кожу добычи, как это делают комары. Хоботок, похожий на штык с пилообразным наконечником, остается у поверхности[218], поэтому они могут мгновенно сбежать. Если вы столкнетесь с жигалкой, у вас будет масса возможностей оценить это, потому что их укус редко не сопровождается острой болью, и даже самый яростный удар не помогает отбить атаку.
Боль, причиненная этой удачливой, наевшейся мухой, как и укус слепня, не оправдала ожиданий. Возможно, здесь работает психология, и боль ощущается меньше, если мы готовимся к ней, в то время как внезапное осознание того, что вас кусает муха, ее усиливает. Однако исследования боли от нагревания на людях показали, что болевые ощущения сильнее, когда мы их ожидаем. Я надеюсь, что какой-нибудь проницательный специалист по двукрылым когда-нибудь проверит мою гипотезу, отличную от общепринятой.
Если у сверхбыстрой жигалки может быть полная противоположность, я бы назначил таковой муху, с которой столкнулся во время восьмикилометрового похода в 2018 году вокруг одного из озер Грин-Ривер в Национальном лесу в Бриджер в Вайоминге. Нас с товарищем посетило множество маленьких серо-черных мух, жаждущих крови. Позже я идентифицировал их как кусачих мух Скалистых гор (Symphoromyia) из семейства бекасовых мух Rhagionidae. Больше всего меня поразило, когда я наблюдал за этими кровожадными компаньонами, что они почти полностью игнорировали мою защиту. Я настолько благоговею перед жизнью, что не убиваю насекомых, если только они не нападают на меня постоянно. Однако бекасницы были настолько упорны, что через некоторое время я начал убивать их одну за другой. Я поразился, насколько это было легко, когда я небрежно раздавил одну из них между большим и указательным пальцами совершенно неприкрыто и не торопясь. Мне стало интересно, и я обнаружил, что могу точно так же осторожно поднять такую муху и держать, пока она болтает ногами. Также у меня получилось прижимать мух кончиком пальца, когда они шагала по коже или рубашке в поисках подходящего места для укуса. Я позволил одной из них на несколько секунд впиться челюстями в мою плоть и обнаружил, что она не может самостоятельно освободиться, если ее прижать. Пришлось выселить ее силой. Я задался вопросом, может ли такое равнодушие мух в отношении жизни и смерти быть общевидовой чертой или же просто мухи в конкретном месте и именно в этот день были чем-то сбиты с толку, и обратился ко всегда готовому мне помочь эксперту по кусачим мухам – Арту Боркенту.