В предисловии к книге «Вымирание: причины и последствия исчезновения видов» (Extinction: The Causes and Consequences of the Disappearance of Species)[558], выпущенной в 1983 году, экологи Пол и Энн Эрлих предложили подходящую аналогию для опасности потери биологического разнообразия. Вообразите себе нашу планету в виде гигантского реактивного самолета. Каждая из миллионов заклепок, скрепляющих фюзеляж, представляет собой отдельный вид. Потеря вида приравнивается к вырыванию заклепки из корпуса реактивного самолета. Сотни, возможно, тысячи заклепок можно было бы выдернуть случайным образом, но самолет продолжал бы функционировать как единое целое. Но если процесс не остановить, куски фюзеляжа начнут расшатываться и дребезжать. Неизбежно, по мере продолжения этого процесса «вымирания», от самолета будут отваливаться куски. Мы знаем, что произойдет дальше: крушение. Вся система выйдет из строя. Разнообразие способствует стабильности. Мы можем наплевательски относиться к планете лишь до тех пор, пока не пострадаем от собственного поведения.
Он вот-вот настигнет нас. Насекомые исчезают быстро. Согласно наиболее точным из имеющихся данных[559], общая масса насекомых сокращается на 2,5 % в год, что в восемь раз быстрее, чем у млекопитающих, птиц и рептилий.
Исследование, опубликованное осенью 2018 года, зафиксировало снижение биомассы летающих насекомых, собранных в 63 местах в Германии за последние три десятилетия, на 76 % (образцы ползающих насекомых не отбирались). Потери в середине лета, на пике численности насекомых, превысили 80 %. Есть мнение, что основной причиной становится использование пестицидов и сокращение подходящей среды обитания из-за ведения сельского хозяйства. Один из соавторов исследования описал последствия так: «Если мы потеряем насекомых, то все рухнет». The New York Times в мрачной редакционной статье назвала это «Армагеддоном насекомых»[560].
Апокалипсис в мире насекомых – это глобальное явление. В 2014 году международная группа биологов подсчитала, что численность беспозвоночных во всем мире с 1980 года сократилась почти вдвое. В нетронутом тропическом лесу Пуэрто-Рико, в зависимости от метода отбора проб, численность беспозвоночных в 2012 году сократилась от 4 до 60 раз, чем была в 1976 году. За это время средняя максимальная температура там повысилась на 2°С[561]. Дэвид Вагнер, эксперт по сохранению беспозвоночных из Университета Коннектикута[562], назвал статью «одной из самых тревожных», которые ему доводилось читать.
Неизвестно, сколько видов мух пополнили растущий список вымирающих видов. Учитывая, что большинство видов по-прежнему не описаны, неясное их число исчезнет еще до того, как мы узнаем об их существовании.
Люди наблюдательные обращают внимание на перемены. Французская переводчица поделилась со мной: «Мы с мужем часто замечали, что даже после длительной поездки теперь на лобовом стекле практически нет насекомых, тогда как в прежние времена приходилось останавливаться каждые пару часов, чтобы убрать брызги крови и различные желтоватые вещества, настолько плотные, что они мешали водителю. Что случилось со всеми этими мухами?»
Влияние самих автомобилей тоже нельзя исключать. В Центральном Иллинойсе провели исследование в течение шести недель, в результате чего зафиксировали гибель более 1800 бабочек. Если экстраполировать данные на весь Иллинойс[563], то получится, что за неделю на дорогах гибнут 20 млн бабочек. При прочих равных условиях в пятидесяти штатах США это означает, что около 1,3 млрд бабочек погибнут из-за водителей в течение трех летних месяцев. Плотность мух, жуков, пчел и ос обычно выше, чем бабочек[564], поэтому, по-видимому, их количество жертв пропорционально.
Точка зрения Арта Боркента, профессионального энтомолога, мало чем отличается от точки зрения французской переводчицы: «Я не знаю никого, кто делал бы то же, что и я, – собирал виды, убивал их и описывал в мельчайших деталях, – и при этом не обладал бы глубоким пониманием смысла жизни, потери, вымирания, которые мы наблюдаем сегодня прямо на наших глазах. Я слышу разговоры специалистов по двукрылым на протяжении многих лет, и есть коллективное ощущение того, что мы облажались, что мы теряем что-то очень ценное и прекрасное, и у нас большие проблемы».
Изобилие насекомых, их разнообразие и жизненно важный вклад в здоровые функционирующие экосистемы указывают на то, что сокращение численности насекомых отражается на популяциях других существ в той же экосистеме. То же самое относится и к насекомоядным ящерицам, птицам и лягушкам[565], снижение численности которых указано в упомянутом выше исследовании в Пуэрто-Рико. Если посмотреть на север, то с 1970 года общая популяция диких птиц в Северной Америке сократилась почти на треть, или примерно на 3 млрд особей. Это сокращение охватывает широкий спектр видов и мест обитания, не только исчезающие виды, но и обычных птиц, тех, что живут буквально на заднем дворе каждого дома. То же самое относится и к морской флоре и фауне, половину которой мы потеряли с 1970 года, и если вы изучали историю коммерческого рыболовства, то знаете, как многого мы лишились и до того. Неудивительно, что американский философ Джефф Локвуд заметил: «Если отсутствие чего-то заставляет сердце любить это, люди должны быть к настоящему моменту по уши влюблены в природу». Я не видел статистики, более красноречиво свидетельствующей о том, насколько глубоко мы погрузились в эпоху антропоцена, чем эта: из всей биомассы наземных позвоночных на Земле дикие животные составляют всего около 3 % от общего числа, тогда как люди составляют четверть, а домашний скот – остальные три четверти. Соотношение практически не меняется, если мы возьмем только млекопитающих (без рыб, птиц, рептилий или амфибий)[566]: 60 % домашнего скота, 36 % людей, а все остальные – слоны, бегемоты, киты и дельфины, жирафы, грызуны, летучие мыши, обезьяны и т. д. – всего 4 %! И мы оставляем за собой не только следы человеческих ног; это и отпечатки копыта свиньи, коровы или козы, трехпалые отпечатки лап курицы или индейки – животных, которых мы выращиваем в астрономических количествах, чтобы убивать и есть.
Невозможно представить себе, что могло бы сильнее изменить жизнь на Земле, чем так называемое Шестое Великое вымирание – дело наших рук. Подавляющее и все еще растущее присутствие человека порождает множество угроз природе: рост городов и разрушение среды обитания; загрязнение воздуха и воды; интенсификация сельского хозяйства, особенно животноводства; коммерческое рыболовство и аквакультура; охота и браконьерство; и давно существующая, но только недавно широко признанная чрезвычайная климатическая ситуация.
Как биолог, зарабатывающий на жизнь в основном тем, что пишу и рассказываю о животных и их удивительных способностях, я считаю их своими клиентами и друзьями и как любой проницательный компаньон стараюсь не причинять им вреда и не убивать их. Есть исключения. Я уничтожил клещей после того, как обнаружил, что они впились в меня, и у меня началась болезнь Лайма. Я лечился сам и лечил своего теперь уже взрослого ребенка от вшей, а также вычесывал и убивал блох у кошек. Я убил немало кусачих двукрылых, в основном комаров, когда они пытались выпить из меня кровь. Я прихлопывал мошек и мокрецов. Однажды, когда во время прогулки на каноэ меня преследовали слепни-пестряки и садились на голову, я считал удачные удары и насчитал более 100 убийств. (С тех пор я обнаружил, что шляпа отлично работает против пестряков.) И в редких случаях мне удавалось перехитрить осеннюю жигалку, кусающую меня за лодыжки.
Но это исключения, а не рутина. Мое эмпирическое правило заключается в том, что я пытаюсь устранить их только в целях самообороны. Если известно, что они жаждут моей крови, это честная игра. Даже тогда я часто предпочитаю проявлять сдержанность. Бесчисленное количество раз я не убивал комаров, и, хотя я могу попытаться поймать назойливого слепня, убивать его очень не хочется. Какими бы гнусными ни были их намерения по отношению ко мне, я стараюсь проявлять уважение к их законному месту в паутине жизни.
Я не одинок. Возможно, вы один из все большего числа людей, рассматривающих насекомое не как вредителя или угрозу, а как собрата по планете. Эта точка зрения больше распространена в восточных религиях, чем в западных. Табличка на входной двери в медитационный центр Випассаны гласит: «Пожалуйста, не убивайте в помещении насекомых». «Когда я вижу насекомых в своем доме, я не убиваю их», – говорит нейробиолог Кристоф Кох, вспоминая, какое влияние оказало на него буддийское учение, когда он узнал о том, что чувствительность, согласно этой религии, способность чувствовать присутствует на разных уровнях жизни.
Этический подход «живи и давай жить другим» набирает обороты в западной культуре. High Park Mothia, группа добровольцев, состоящая в основном из энтомологов-любителей, с 2016 года устанавливает световые ловушки в Хай-парке Торонто, а затем фотографирует улов. На данный момент они задокументировали более 900 видов мотыльков, в том числе один вид, не встречавшийся в регионе более 100 лет и считавшийся локально вымершим.
У группы строгая политика: «не собирать и не убивать»[567]. Мне было любопытно узнать почему, и я обратился к директору Mothia Тейлор Лидал, профессиональной выгульщице собак и владелице компании TinyHorse, которая производит снаряжение для ездовых собак и собачьи упряжки.