Руки Падильо быстро пробежались по карманам Андерхилла. Он поднял голову, оглядел лица уставившихся на него людей, выбрал одного.
– Вызовите «Скорую помощь», – обратился он к приглянувшемуся ему молодому человеку. – Он еще жив.
Мужчина повернулся и побежал к аптеке. Падильо встал и попятился в толпу. Я пристроился к нему. Несколько секунд спустя мы уже шли по направлению к Кей-стрит.
– Его ключ у меня, – сообщил Падильо.
– Давай посмотрим, что у него в номере.
Треть «Ласалля» занимали конторы различных фирм, вторую – постоянные жильцы, и лишь остальное отводилось приезжим. В вестибюле не стояли удобные кресла и никто не следил, кто поднимается в кабинах автоматических лифтов. Мы вышли на седьмом этаже и нашли нужную дверь. Андерхилла поселили в однокомнатном номере, который обходился ему в девять долларов в сутки, с двухспальной кроватью, кондиционером и телевизором. Чемодан, довольно потрепанный, стоял в стенном шкафу под еще одним твидовым костюмом и плащом. В карманах адреса мы не обнаружили, так же, как и в чемодане.
Падильо заглянул в ящики комода, я обследовал шкафчик в ванной. Помазок, мыло, зубная щетка, паста, расческа. Все аккуратно разложено. Мысли у Андерхилла, возможно, и путались, но вещи свои он держал в полном порядке.
Адрес нашел Падильо, в одном из ящиков. В маленькой записной книжке. Я переписал адрес, а потом Падильо пролистал книжку.
– Более ничего интересного, – он бросил ее в ящик. – А вот и деньги, – он протянул мне папку с замочком. Внутри лежали пачки пятифунтовых банкнот. Каждая с бумажкой, свидетельствующей о том, что в пачке ровно пятьсот фунтов.
– Семнадцать тысяч, – предположил я.
– Вероятно.
– Мы их возьмем?
– Лучше мы, чем люди Ван Зандта. При случае отправим их его жене, которая поймет, что это за деньги.
– Еще бы, ей же все известно.
– В том числе и адрес их тайной резиденции. Кстати, где она располагается?
– Квартал 2900 по Кэмбридж-плейс, Северо-Запад.
– Ты знаешь, где это?
– Приблизительно. В Джорджтауне.
– Какой же это негритянский район?
– Да, негров там нет уже лет тридцать пять.
– Давай-ка вернемся ко мне. Мне нужно кое-куда позвонить.
Вниз мы спустились на том же лифте и пересекли Коннектикут-авеню. У тротуара, почти напротив «Мэйфлауэр», стояли две патрульные машины с включенными маячками. Трое полицейских задавали вопросы каким-то людям, которые качали головами, показывая, что ничего не знают. Четвертый полицейский что-то измерял рулеткой. Еще один посыпал то ли песком, то ли опилками влажное пятно на мостовой. Ивлина Андерхилла уже увезли. Впервые ли он приехал в Соединенные Штаты, почему-то подумалось мне.
Падильо только поворачивал ключ в замке, когда зазвонил телефон. Он быстро подошел к столу, взял трубку.
– Слушаю, – и тут же передал ее мне. – Это тебя.
Я поздоровался и услышал:
– Вас, похоже, не очень заботит благополучие вашей жены, мистер Маккоркл?
– Наоборот, еще как заботит. Она у вас?
– Да. Пока она в полном здравии. Но вы не следуете полученным инструкциям. Мы не потерпим никаких отклонений.
– Дайте мне поговорить с моей женой.
– Вас же просили никому не говорить о задании мистера Падильо.
– Мы никому не говорили. Передайте трубку моей жене.
– Вы разговаривали с Андерхиллом.
– В номер отеля может зайти кто угодно.
– Чего хотел от вас Андерхилл, мистер Маккоркл?
– Прежде всего он хотел остаться в живых. Передайте трубку моей жене.
– Вы рассказали ему о задании мистера Падильо?
– В этом не было необходимости. Он и так все знал. Чья-то жена ввела его в курс дела. Возможно, ваша. Теперь я могу поговорить с моей?
– Мистер Падильо собирается выполнять наше задание? Вновь хочу вас предупредить, мы настроены серьезно.
– Да, собирается. Но лишь при условии, что вы передадите трубку моей жене. Я должен убедиться, что она жива.
– Очень хорошо, мистер Маккоркл. Вы можете перекинуться парой слов с миссис Маккоркл.
– Фредль... как ты?
– Все нормально, дорогой. Только ужасно устала, – голос ровный, смирившийся с неизбежным.
– Я сделаю все, что смогу. Майк со мной.
– Я знаю. Мне сказали.
– Они обращаются с тобой хорошо?
– Да, дорогой, но... – она вскрикнула и тут же раздался мужской голос:
– До сих пор мы обращались с ней хорошо, мистер Маккоркл. Сами видите, мы шутить не намерены.
И в трубке послышались гудки отбоя.
Глава 8
Я стоял посреди комнаты, уставившись на зажатую в руке трубку. Потом положил ее на рычаг и посмотрел на Падильо.
– Они заставили ее закричать. Причинили ей боль, и она закричала.
Он кивнул и отвернулся к окну.
– Более они не будут мучить ее. Они лишь демонстрировали тебе серьезность своих намерений.
– Фредль не из крикливых. Она не стала бы кричать, если в увидела бегающую по полу мышь.
– Я знаю. Ей причинили боль. Возможно, заломили руку. Но не более. Нет смысла мучить ее. Она не знает, где спрятаны изумруды.
– Не знаю, долго ли я смогу тут высидеть.
– Мы должны ждать, – возразил Падильо.
– Я хотел бы ждать, одновременно что-то делая.
– Так не бывает, – он подошел ко мне. – Одно ты должен уяснить раз и навсегда: или они ее убьют, или мы ее выцарапаем. Но для этого нужны ясный ум и твердая рука. А если ты будешь все время думать о том, как ей плохо, у тебя поедет крыша.
– Возможно, и поедет, потому что я им верю. Они меня убедили. Крики моей жены действуют на меня. Я бы поверил им, если в они сказали, что намерены выбрать ее мисс министерства торговли.
– Мы подождем, – говорил Падильо отрывисто, словно рубил. – Ожидание – один из методов их воздействия на нас. Они знают, как это тяжело, и рассчитывают, что крик жены заставит тебя дрогнуть, а потому ты будешь хвататься за соломинки, вместо того чтобы методично готовиться к ее спасению. А готовиться нужно, иначе ты не увидишь ее живой. Мы вдвоем уже не такая большая сила. Несколько лет тому назад, возможно, но не теперь. Нам нужна помощь. И мы должны ждать, пока она прибудет.
– Мы подождем, – откликнулся я.
– Вот и отлично. Подождем.
Я заставил себя разлить по бокалам виски и включил телевизор. Показывали викторину для домохозяек. Им предлагалось определить общую стоимость глиссера без мотора, настольного трехцветного ксерокса, ящика крема для загара и кетчупа, потребляемого среднестатистической семьей за год. Я предположил, что все это стоит двадцать девять тысяч четыреста пятьдесят восемь долларов и сорок два цента, но победила домохозяйка из Мемфиса, положившая на все тридцать шесть тысяч долларов. От многоцветного ксерокса я бы не отказался.
– Ты часто смотришь телевизор? – спросил Падильо.
– Случается. Телевидение, как Китай. Если его не замечать, оно только становится хуже.
Падильо попытался оценить следующую группу товаров, но оказался лишь третьим, пропустив вперед блондинку из Галвестона и бабулю из Сент-Пола. Бабуля выиграла доску для серфинга, ходули любопытной конструкции, годовое обучение в школе фотографии, глобус диаметром в четыре фута и японскую спортивную машину. Падильо отметил, что с удовольствием взял бы себе глобус.
Зазвонил телефон. Падильо потянулся к трубке, а я выключил телевизор. Звонили по межгороду, и, когда телефонистка убедилась, что говорит с Падильо, он смог поздороваться с абонентом на другом конце провода. А послушав какое-то время, добавил: «Я звоню насчет должка. Хотел бы получить его сегодня, – и после паузы: – Хорошо. Жду тебя по такому адресу», – и назвал номер дома и квартиры на Фэамонт-стрит, где жила подружка Хардмана. Затем попрощался и положил трубку.
– Ян Димек звонил из Нью-Йорка. Он в Ла Гардия[5]. Чуть опоздал на самолет, так что прилетит следующим.
В течение получаса телефон звонил дважды, и каждый раз разговор продолжался лишь две-три минуты. Падильо не приходилось ни объяснять, ни уговаривать. Он лишь напоминал про должок и называл место встречи.
– Твои друзья? – поинтересовался я.
– Нет, конечно.
– Так кто же?
– Агенты, с которыми мне приходилось иметь дело. Димек – поляк и работает на польскую разведку. Он приписан к польской миссии в ООН, но большую часть времени проводит в Вашингтоне. Магда Шадид работает и на Венгрию, и на Сирию, обе стороны это знают, но продолжают сотрудничать с ней, потому что обходятся ее услуги недорого, да и секретов что у Венгрии, что у Сирии немного. Последний, Филип Прайс, англичанин, и его прикрытие – компания по производству прохладительных напитков.
– А чем они обязаны тебе?
– Все они – двойные агенты. Я их завербовал, и они работают на Дядю Сэма.
– И, если они взбрыкнут, ты шепнешь пару слов их основным работодателям.
– Совершенно верно, только шептать мне не придется. Для этого есть письма, которые отправит при необходимости наш адвокат в Бонне. Прием старый, но действует безотказно.
– Но он же полагает, что ты умер? Он так сокрушался о твоей смерти.
– По моей просьбе. Я звонил ему из Швейцарии.
– Но он же и мой адвокат.
– Сам видишь, интересы клиентов для него превыше всего.
– Англичане не убьют Прайса за то, что он – двойной агент?
– Не убьют, но он потеряет полторы тысячи долларов, которые мы платим ему из месяца в месяц. А деньги он будет получать, лишь находясь на службе у Англии.
– Они знакомы друг с другом?
– Если не лично, то понаслышке. Они же не любители, а профессионалы и в любом деле должны знать, кто есть кто.
– Должно быть, они питают к тебе самые теплые чувства.
Падильо пожал плечами и усмехнулся.
– Они не перебегут на другую сторону только потому, что этого захотела их левая нога. Двойными агентами они стали из-за денег. Работа эта непыльная, и они не хотели бы терять ее. Так что я могу обратиться к ним с просьбой. Один раз. Второго уже не будет.