о Бакстер задохнулся от кляпа, вставленного похитителями ему в рот. Во всяком случае, такое заключение вынесла судебная экспертиза.
Огден одарил меня суровым взглядом, из тех, что предназначались проституткам, сутенерам да мужчинам среднего возраста, с грустными лицами, часто отирающимся около туалетов.
– К чему ты клонишь, Сент-Ив?
– Просто рассказываю историю.
– Ради чего?
– Видишь ли, этим дело не кончилось. Семья Бакстера осталась не только без денег, но и без кормильца. Третьего похитителя так и не поймали. Двести тысяч исчезли бесследно. А лейтенант два месяца спустя вышел в отставку и уехал на Гавайские острова. В возрасте тридцати восьми лет.
Огден откашлялся.
– Я все помню. Лейтенанту пришлось долго доказывать, что существовал третий похититель. А кто-то высказал предположение, что лейтенант помог Бакстеру умереть. Если того как следует связали и вставили в рот хороший кляп, достаточно было на пять минут зажать ему нос…
– Тем более что смерть Бакстера пришлась весьма кстати, – добавил я. – Потому что лишь он, разумеется, помимо лейтенанта, мог указать число похитителей.
Мы подошли к лифтам, и я нажал кнопку вызова кабины.
В вестибюле был только Чарли. Ночной коридорный куда-то сгинул, а ларьки, табачный и газетный, закрывались ровно в шесть.
– Ты наверх? – спросил Огден.
– Да, пожалуй. Или ты хочешь пригласить меня в участок?
– Нет, хочу убедиться, что ты доберешься до номера в целости и сохранности.
– И на это ты тратишь часть своего выходного?
– Совершенно верно. А тебя интересует, на что я потратил другую часть?
– На что?
– Я ходил на похороны Фрэнка Спиллейси. Ты знал Фрэнка, – в тоне его не чувствовалось вопроса.
– Нет, не имел чести.
– Странно. А я думал, знал. Ты мог бы написать о нем в своей колонке. Он относится к тем людям, что вечно балансируют на острие. А знаешь, как он умер?
– Как?
– Ему воткнули нож в горло, и он изошел кровью.
В его конторе в Никерсон-Билдинг на Парк-авеню. Он продавал простакам участки в пустыне. А кроме основного занятия, у него было и побочное. Знаешь какое?
– Нет. – Я с нетерпением ждал кабины лифта, чтобы улизнуть от Огдена.
– Держал справочное бюро. Ты понимаешь, если кто-то что-то хотел, Фрэнк сводил его с людьми, которые могли это сделать. Многие из тех, что не могли воспользоваться официальными каналами, пользовались его услугами.
– Интересная личность этот Фрэнк. – Я вновь нажал кнопку вызова.
– Хорошие похороны. Собралось много народу. Так говоришь, ты его не знал?
– Нет.
– Это забавно.
– Почему?
– Он тебя знал. В отделе убийств мне сказали, что у него нашли на тебя полное досье.
– Я занимаюсь необычным делом. Может, потому он и составил это досье.
– Возможно. Но парни из отдела убийств нашли еще кое-что интересное в его ежедневнике, который лежал на столе. Туда он записывал все намеченные встречи.
– И что же они нашли?
– Твою фамилию. Похоже, он ждал тебя к четырем часам в тот день, когда его убили. То есть вчера. Но в отделе убийств не придали особого значения этой записи. Согласно результатам вскрытия, Фрэнк умер задолго до четырех часов дня.
Более я не выдержал.
– Чего ты хочешь, Огден? Говори прямо.
Он оглядел пустой вестибюль, наклонился ко мне, постучал пальцем по лацкану моего пиджака.
– Я хочу войти в дело.
– Места для тебя нет.
– Позаботься о том, чтобы оно появилось.
– Это невозможно.
– Двести пятьдесят тысяч – большие деньги.
– Мне не нравятся тюрьмы.
– Какие еще тюрьмы? Ты обменяешь деньги на щит, музей будет счастлив. Но возьмешь меня с собой. А второй обмен произведу я сам. Денежки приплывут к нам, мы их поделим поровну. Кто будет возражать?
– Воры. Им это не понравится.
– Кому они пойдут жаловаться?
– О Боже, они могут написать письмо в любую газету. Его не опубликуют, но отнесут в полицию, и следующие десять лет мне придется видеть небо в клетку.
На лице Огдена вновь отразилась жадность. Его влажные губы зашевелились, поначалу беззвучно, взгляд сощуренных глаз уперся в меня.
– После моего обмена воры не станут никому писать. В этом вся прелесть. Им будет не до жалоб.
Я ответил не сразу.
– Я тебе верю. Ты позаботишься о том, чтобы они никому не пожаловались.
Он вновь оглядел вестибюль отеля.
– Мне пятьдесят три, Сент-Ив. Через пару лет я уйду на пенсию. Сто двадцать пять тысяч скрасят мне жизнь.
– Получи их со своих шлюх, Огден. Не с меня.
– Возьми меня в долю, Сент-Ив.
– Нет.
– У меня есть что предложить взамен.
– Я уже понял, что ты пришел не с пустыми руками.
– Видишь ли, Сент-Ив, – он перешел на шепот, – я знаю, кто воры.
Он радостно улыбнулся, обнажив все тридцать два вставных зуба, покивал, повернулся и зашагал к выходу, в летнюю ночь.
– Мистер Сент-Ив, – крикнул от стойки Чарли, – лифт не работает.
Глава 14
Когда я проснулся в семь утра, за окном лил дождь. Капли барабанили по окну, а я стал у плиты, дожидаясь, пока закипит вода, чтобы выпить чашечку растворимого кофе. Взбодрившись кофе и первой утренней сигаретой, я позвонил в «Истерн Эйрлайнс», где мне ответили после четырнадцатого звонка. Все полеты на Вашингтон отменили. В столице тоже лило как из ведра. Наверное, дождь шел над всей планетой.
Оставалось выбрать между автобусом и поездом. Я позвонил в «Пенсильвания сентрал рейлроуд». Там скучающий мужчина в конце концов сознался, что поезд в Вашингтон отходит в восемь часов и он даже может продать мне билет.
Я набрал номер портье и попросил к телефону Эдди, дневного коридорного.
– Ты получишь два доллара, если через десять минут, когда я спущусь вниз, у подъезда будет стоять такси.
– О Господи, мистер Сент-Ив, я же промокну насквозь!
Я вздохнул.
– Три бакса.
– Идет. Три бакса. Между прочим, та лошадь, на которую вы поставили…
– Выиграла?
– К сожалению, нет.
– Жаль.
– Да, тут уж ничего не поделаешь. Хотите поставить сегодня на другую?
– Нет времени. Эдди, мне нужно такси.
За четыре минуты я оделся, положил в дорожную сумку рубашку, белье, носки, туалетные принадлежности, на это ушло еще две минуты, добавил бутылку виски, постоял минуту у починенного лифта и подошел к стойке через девять минут после того, как закончил говорить с Эдди. Небритый и неумытый.
Чемодан мне отдали, Эдди каким-то чудом удалось поймать такси.
– Я весь промок, – заявил он, принимая от меня три доллара. Вероятно, эту фразу следовало расценивать как благодарность.
Водитель хмыкнул, когда я назвал ему пункт назначения, и ворчал всю дорогу к Пенн-стейшн. Милю, разделявшую отель «Аделфи» и вокзал, мы преодолели за пятнадцать минут, по меркам утреннего дождливого Манхэттэна, должно быть, установили рекорд скорости. В семь сорок я уже стоял у кассы, вслед за женщиной, которая хотела доехать поездом до Катбэнка, что в штате Монтана. Ехать она собиралась не сегодня – на следующей неделе, а может, неделей позже, в зависимости от того, когда родит дочь, но желала заранее получить всю необходимую для дальней поездки информацию. Кассир также оказался неравнодушным к младенцам, и они обсудили, кто лучше для первенца, мальчик или девочка, прежде чем он протянул руку к толстому справочнику, чтобы определить, какие поезда и когда уходят в Катбэнк. Наконец он продиктовал женщине, как ей ехать, она все записала, после чего они вновь поговорили, на этот раз о погоде.
Женщина ушла, и кассир подозрительно глянул на меня, будто я пришел не за билетом, а с каким-то неприличным предложением.
– Вашингтон, место в первом классе.
– Не знаю, есть ли свободные места. – Он взглянул на часы. – Вы припозднились, знаете ли.
– Да уж, так получилось. – Я не стал перекладывать вину на него.
– Первый класс. Это дороже, чем купе.
– Я знаю.
– Но все равно хотите ехать первым классом?
– Хочу. – Мне даже удалось не повысить голоса.
– Ага, один билет таки остался.
– Я рад, что вы меня не подвели.
– Купе обойдется вам в девятнадцать долларов девяносто центов. Это большие деньги.
– Я недавно получил наследство.
– Понятно. – Он протянул мне билет, я ему – двадцатидолларовую купюру. – Как говорится, береги центы, а уж доллары сами позаботятся о себе, – и вслед за билетом он отдал мне десятицентовик.
– Вы это сами придумали? – поинтересовался я.
– Следовал этому правилу всю жизнь. – Он вновь глянул на часы, милый семидесятилетний старичок. – Если вы поторопитесь, то еще успеете на поезд.
Я поторопился, хотя пятидесятивосьмифунтовый чемодан больно бился о мое правое колено. Спешил я напрасно. Состав подали на десять минут позже.
Последний раз услугами железных дорог я пользовался, когда ехал на трансъевропейском экспрессе из Кельна в Париж. Кормили прекрасно, обслуживали еще лучше, поезд летел как на крыльях, в вагоне совсем не трясло. «Пенсильвания сентрал рейлроуд» не баловала пассажиров комфортом. Я заплатил на восемь долларов и тридцать пять центов больше лишь для того, чтобы получить кресло, вращающееся на 360 градусов, которое давало мне возможность в полной мере насладиться городским пейзажем восточного побережья Соединенных Штатов. Я увидел фабрики, свалки, кварталы разваливающихся домов и одну корову.
Я не знаю, когда начался закат американских железных дорог. Некоторые говорят, что в двадцатых годах, но скорее всего после второй мировой войны, когда развернулось строительство скоростных автострад, вновь появились в продаже легковые машины, а полеты на пассажирских самолетах уже никого не удивляли. И по железным дорогам перестали ездить. Вагоны не менялись, работники старели, а молодежь не желала заниматься этим непрестижным делом. И неожиданно где-то в середине шестидесятых годов страна обнаружила, что небеса и автострады забиты до отказа, а рельсы пусты. Во всяком случае, пассажиров по ним не возят. Вот тогда-то пустили скоростной экспресс между Вашингтоном и Нью-Йорком, преодолевающий 227 миль за два часа и пятьдесят девять минут, на час быстрее междугородного автобуса. Со временем трассу предполагали продлить до Бостона.