– Артур! – в совершенном отчаянии завопил дядя Эйнар. – Ты должен выслушать, что я скажу! Ты знаешь, кто все заграбастал? Да вот эти юнцы! – он показал на ребят. – И они как раз собирались привести легавого, когда вы сюда влезли. Никогда бы не подумал, что могу так обрадоваться при виде ваших рож – твоей и Горбоносого. Но именно сейчас вы явились как нельзя более кстати. Словно кто-то вас ко мне послал…
На мгновение воцарилась тишина. Бледное лицо с бегающими глазами повернулось к детям. Калле ощутил приближение неслыханной опасности, гораздо более страшной, чем даже тогда, когда он стоял под дулом пистолета дяди Эйнара.
Мордоворот, которого явно называли еще и Горбоносым, прервал молчание.
– А что? Может, он на этот раз говорит правду, Артур?
– Возможно, – согласился Артур. – Мы это скоро узнаем.
– Давайте я займусь этими молокососами, – предложил дядя Эйнар. – И быстренько выжму из них все, что нам надо.
Лица Андерса, Калле и Евы Лотты чуточку утратили свой румянец. Калле был прав: то, что происходило, было куда опасней войны Роз.
– Артур, – сказал дядя Эйнар, – если до тебя наконец дошло, что я не собираюсь больше водить вас за нос, то тебе должно быть ясно, что больше чем когда-либо мы должны действовать сообща. Разрежьте-ка веревку, – он показал на веревку, стягивавшую его ноги, – и давайте уладим это дело. Сдается, теперь самое время убраться отсюда!
Артур, не говоря ни слова, подошел и разрезал веревку. Дядя Эйнар с трудом поднялся и начал растирать свои онемевшие ноги и руки.
– Это была самая длинная ночь в моей жизни, – сказал он.
Его друг Артур улыбнулся зловещей улыбкой, а Горбоносый издал кудахтающий смешок.
Подойдя к Калле, дядя Эйнар взял его за подбородок.
– Ну как, господин суперсыщик, разве не ты собирался послать за полицией?
Калле не ответил ни слова. Он знал, что игра проиграна.
– Должен сказать тебе, Артур, эти детки на редкость смышленые. Меня бы очень удивило, если бы они по-хорошему честно и откровенно не рассказали бы дядюшке Эйнару, куда они спрятали драгоценности, про которые так ловко пронюхали.
– Здесь их нет, а где они, мы не скажем, – упрямо ответил Андерс.
– Послушайте меня, детки, – продолжал дядя Эйнар. – Вот эти два славных дяденьки, которых вы видите здесь, вчера вечером меня не поняли. Им пришло в голову, будто я знаю, где находятся драгоценности, но не желаю говорить. Поэтому они дали мне ночь на размышления. И как я только что сказал, это была самая длинная ночь в моей жизни. Здесь, в этом подземелье, очень темно по ночам… В самом деле, хоть глаз выколи, да к тому же и холодно. А как плохо спится, если руки и ноги связаны! И смею вас уверить, что и пить тоже хочется. Наверняка куда уютнее спать дома у мамочки, как по-твоему, Ева Лотта?
Ева Лотта смотрела на дядю Эйнара, и в глазах ее было то же самое выражение, как в тот день, когда он мучил ее любимца Туссе.
– Господин суперсыщик, – продолжал дядя Эйнар, – понравилось бы тебе провести одну или, скажем, несколько ночей здесь, в развалинах? А может, и все оставшиеся в твоей жизни ночи?
Калле почувствовал, как легкие отвратительные мурашки страха поползли у него по спине.
– У нас нет времени, – прервал Эйнара Артур. – Вся эта болтовня и так уж слишком затянулась. Послушайте, молокососы! Я детей люблю, разумеется, люблю, но не одобряю тех, которые вбили себе в голову, что им до зарезу нужно сбегать за легавыми, кстати это или некстати. Мы запрем вас здесь, в погребе. Мы вынуждены это сделать. А уж выйдете ли вы отсюда или нет, зависит от вас самих. Либо вы выкладываете драгоценности и тогда проведете здесь не более одной, от силы двух ночей. Как только мы окажемся в безопасности, наш дорогой добрый дядюшка Эйнар напишет и сообщит, где вы, либо…
Он промолчал.
– А может, вы не хотите говорить, где спрятаны драгоценности? Тогда мне бесконечно жаль ваших милых мамочек, я просто думать об этом не смею!
Андерс, Калле и Ева Лотта тоже не смели думать об этом. Калле вопросительно взглянул на Андерса и Еву Лотту. Те согласно кивнули. Ничего другого делать не оставалось. Придется сказать, где находится жестяная коробка.
– Ну же, господин суперсыщик, – подбадривал его дядя Эйнар.
– Нас точно выпустят, если мы скажем, где коробка? – спросил Калле.
– Само собой! – воскликнул дядя Эйнар. – Неужели ты, мой мальчик, не полагаешься на дядюшку Эйнара? Вам надо только остаться здесь до тех пор, пока мы не найдем чуть-чуть более уютное и безопасное местечко, чем этот город. Вдобавок я попрошу дядюшку Артура вас не связывать, и вам тогда здесь будет совсем хорошо. Ну как?
– Жестяная коробка спрятана в белом комоде на чердаке пекарни, – сказал Калле, и, похоже, ему стоило неслыханных усилий произнести эти слова. – Там, где у нас был цирк «Каллотан».
– Великолепно, – воскликнул дядя Эйнар.
– Ты уверен, что знаешь, где это, Эйнар? – спросил Артур Редиг.
– Абсолютно! Вот видишь, Артур, разумнее всего для нас действовать сообща! Никто из вас не может подняться на чердак пекарни, не возбудив подозрений, а я могу.
– All right[20], – сказал Артур. – Пошли.
С минуту он разглядывал ребятишек, которые молча стояли рядом.
– Надеюсь, вы сказали правду! Честность – превыше всего, мои юные друзья, это хорошее кредо нашей жизни. Если вы соврали, мы вернемся сюда через час. И тогда уж вам будет так грустно, так грустно!…
– Мы не соврали! – возмутился Калле, злобно тараща глаза из-под нависшей на лоб челки.
Тут к нему подошел дядя Эйнар. Калле притворился, будто не видит его протянутой руки.
– Послушайте, господин суперсыщик, – сказал дядя Эйнар. – Думаю, умнее всего для тебя в дальнейшем предать криминалистику забвению. Кстати, не могу ли я получить обратно отмычку? Потому что, пожалуй, стянул ее ты?
Сунув руку в карман брюк, Калле вытащил отмычку.
– Есть, верно, что-то на свете, что и вам, дядя Эйнар, умнее предать забвению, – угрюмо сказал он.
Дядя Эйнар засмеялся.
– Прощай, Андерс, спасибо за все! Прощай, Ева Лотта, я всегда считал тебя очаровательным ребенком. Передай привет маме, если у меня не найдется времени сказать ей «Адьё»![21]
Он поднялся вверх по лестнице вместе с обоими сообщниками.
Обернувшись, он помахал рукой:
– Обещаю, что наверняка напишу и сообщу, где вы! Если только не забуду!
Тяжелая дверь с шумом захлопнулась за ним.
14
– Это я виноват, – произнес Калле после некоторого молчания, которое показалось им бесконечным. – Это целиком моя вина. Я не должен был впутывать вас в это дело. А быть может, и себя тоже.
– Виноват, не виноват! – сказала Ева Лотта. – Разве тебе когда-нибудь могло прийти в голову, что все так обернется…
Снова наступила тишина, жуткая тишина. Казалось, будто за этими стенами никакого мира больше и не было. Было лишь это подземелье с его наглухо запертыми дверьми.
– Какая жалость, что Бьёрка вчера не было в участке, – сказал наконец Андерс.
– Не говори об этом, – попросил Калле. Затем никто из них целый час не произносил ни слова. Они думали. И каждый из них, верно, думал примерно одно и то же. Всё – сплошные неудачи: драгоценности утрачены, грабители вот-вот удерут за границу! Но в этот миг все казалось им ничтожным по сравнению с тем, что сами они сидят взаперти и не могут отсюда выйти, и даже не знают, смогут ли они когда-нибудь вообще выйти на волю. Эту ужасающую мысль нельзя было даже додумать до конца. А если дядя Эйнар не подумает написать письмо? Ну, а сколько времени идет письмо из-за границы? А сколько можно прожить без еды и питья? И потом, разве для этих бандитов не лучше, чтобы дети навсегда остались внизу в подземелье? Ведь за границей тоже существует полиция, и если бы дети описали ей приметы воров, то дядя Эйнар и его сообщники не чувствовали бы себя в безопасности, зная, что Калле, Андерс и Ева Лотта смогут их выдать, «…наверняка напишу… Если только не забуду!» – это были последние слова дяди Эйнара, и звучали они зловеще.
– У меня есть три булочки, – сообщила Ева Лотта, сунув руку в карман платья.
Все-таки небольшое утешение!
– Значит, мы не умрем голодной смертью раньше вечера, – заявил Андерс. – Есть еще и полковша воды.
Три булочки и полковша воды! А потом?
– Надо кричать и звать на помощь, – предложил Калле. – Может, явится какой-нибудь турист и захочет осмотреть развалины.
– Насколько я помню, здесь прошлым летом побывали два туриста, – сказал Андерс. – Об этом много толковали в городе. Так почему бы им не прийти и сегодня?
Они встали возле маленькой отдушины подвала, через которую пробивался луч солнца.
– Раз, два, три, четыре – давайте! – скомандовал Андерс.
– На помощь… по-мо-о-ощь!
Наступившая после этого тишина показалась им еще более глубокой, чем раньше.
– Небось в Грипсхольм[22] и Альвастру[23] и в другие такие же места они катят! – с горечью произнес Андерс. – А до этих развалин никому и дела нет.
Нет, ни один турист не услышал их зова о помощи, да и никто другой – тоже.
Минуты шли, превращаясь постепенно в часы.
– Если б я, по крайней мере, дома предупредила, что иду в развалины, – казнилась Ева Лотта. – Тогда бы родители наверняка пришли сюда и понемножку отыскали бы нас.
Она закрыла лицо руками. Калле несколько раз проглотил комок в горле и поднялся с пола. Невыносимо сидеть спокойно и смотреть на Еву Лотту. Эта дверь… Нельзя ли как-нибудь ее выломать? Но и одного взгляда хватило, чтоб понять бесполезность любой попытки. Калле наклонился, желая поднять что-то, лежавшее возле лестницы. Подумать только, карманный фонарик дяди Эйнара! Он забыл его в подземелье, какое счастье! Ведь постепенно наступит ночь, темная холодная ночь, и утешительно было знать, что, если нужно, можно всего лишь за несколько мгновений рассеять мрак. Батарейки, ясное дело, надолго не хватит, но, по крайней мере, можно иногда посветить