Ознакомившись с публикацией, я объяснил:
– Мне, откровенно говоря, все равно, что марксистки, что идеи, однако хотелось бы знать, с какой стати ты вдруг загорелся организацией страховой фирмы? Полагаешь, что при таком упадке деловой активности в Германии дело выгорит?
– Я уверен в успехе! Неужели ты не догадываешься, в чем причина моей уверенности?
Я пожал плечами.
– Ты верен себе, – укорил меня Вилли. – Пока ты валялся на диване и читал всякую дребедень, – он продемонстрировал мне яркую книженцию, которую я приобрел в киоске. – Пока ты строил планы, как бы улизнуть от старого друга…
Сердце у меня остановилось, однако на этот раз у меня хватило выдержки не бросаться в панику, не начинать оправдываться и удержать трезвое восприятие действительности. В подобной догадливости нет никакой мистики. Вилли не доверяет мне, значит, я должен убедить его, что его интересы стали моими интересами.
Между тем Вилли с прежней менторской интонацией крокодила продолжал:
– …я не знал ни минуты покоя. Дельце намечается перспективное. Возможности неслыханные.
Он склонился надо мной и таинственным полушепотом произнес:
– Вспомни прогноз, который ты дал Рейнхарду. Конечно, ты поспешил, но я прощаю тебя. Что сделано – сделано! В следующий раз, когда тебе померещится что-то катастрофическое, ты сначала предупреди меня, и только потом, по нашему обоюдному согласию, делись с другими.
– Ты опять за свое?!
– Да, за твое и за мое, ведь мы партнеры. Пока ты прикидывал, как бы половчее удрать от меня, – выразительно повторил он, – я не поленился обратиться в контору Люфтганзы и поинтересоваться, кто должен был составить компанию товарищу Рейнхарду.
Я сделал круглыми глаза и спросил:
– Кто же?
– В списке пассажиров я обнаружил старого знакомого. Это исключительно богатый человек, поддавшийся на уговоры одной дамы отправиться в Париж по воздуху. Она утверждала, что это «так экзотично, милый». Я проинформировал его, что, по мнению одного знающего человека, в Париж лучше отправиться поездом. Он потребовал назвать мне имя знатока, но я благоразумно промолчал и предложил производителю мыла и одеколона пари на кругленькую сумму. Я очень рисковал, Вольфи, поэтому мне причитается семьдесят процентов гонорара, а ты получишь тридцать, что в цифровом выражение произведет на тебя очень благоприятное впечатление.
Я промолчал, и Вилли продолжил:
– Несмотря на уговоры молоденькой подружки, этот человек послушался доброго совета и предпочел сдать билеты. Сегодня утром он взял в руки газету и с ужасом обнаружил, что при взлете пассажирский «юнкерс» рухнул на землю. Как деловой человек, он тут же позвонил мне и поздравил с выигрышем. Заодно просил поздравить и тебя.
– Ты сообщил ему мое имя?!
– Нет, Вольфи. Для этого человека не существует тайн, у него достаточно средств, чтобы все узнать самому. Но в любом случае для нас, мой милый, это лучшая реклама, так что теперь я с куда большим нетерпением жду рождественских праздников, о которых ты предупреждал Адольфа. Помнишь, ты посоветовал ему держаться подальше от официальных обедов, дружеских пирушек и прочих застолий. Особенно быть осторожным с меню. Ты убедительно подтвердил, что тебе можно доверять, а это значит, что скоро мы избавимся от необходимости отыскивать расчески, шпильки, часы и прочую ерунду в карманах эксплуатируемых рабочих, обездоленных бюргеров и прочей общедоступной швали. Долой дешевые залы и прочие сомнительные заведения! Перед нами откроются двери Берлинского театра, а также небольших, рассчитанных на избранную публику залов в первоклассных отелях.
Я перебил его:
– Кстати, о залах. Вчера мне позвонил господин Рейнхард и пожаловался, что сторонникам его политической доктрины почему-то отказывают в билетах на мое выступление. Он утверждает, что билеты распространяются по списку и исключительно среди приверженцев господина Гитлера, которые почему-то вдруг очень заинтересовались моими психологическими опытами. Рейнхард предупредил, что в таких условиях он вряд ли сможет посетить мой сеанс практической магии. Вилли, или ты разрешишь пустить билеты в свободную продажу, или ты больше никогда не услышишь от меня ни одного прогноза. Уж в этом ты никак не сможешь помешать мне.
Вайскруфт по привычке взял долгую паузу, закурил, насладился дымком, затем поинтересовался:
– Послушай, Вольфи, а нужно ли нам это представление? По сравнению с тем, что мы заработаем на страховых случаях, эта сумма представляется слишком мизерной, чтобы драться за нее. Кстати, я интересовался, билеты раскупаются плохо. Ты скажешься больным…
– Но я не болен!
– Ты упрям, как маленький ребенок. Хорошо, это в последний раз. Все последующие выступления я буду организовывать лично.
– И билеты будут пущены в свободную продажу? – настоятельно потребовал я. – Они не будут распространяться по списку?
– Хорошо, хорошо, – засмеялся Вилли. – Билеты появятся в свободной продаже. Как насчет будущих прогнозов?
Он лукаво посмотрел на меня.
Я вздохнул.
– Это не так просто, Вилли, и ты знаешь об этом лучше других. Я постараюсь дать ответ в ближайшие дни. Когда мне удастся уловить трепетанье небесных сфер.
Вили восхищенно произнес:
– Хорошо сказано – трепетанье небесных сфер! Ты к тому же поэт, Вольфи. Учти, на просмотр списков пассажиров, на обработку клиентов и прочие организационные мероприятия требуется не менее двух дней. Не забудь также о страданиях матушки-земли, вынужденной терпеть тяжесть пассажирских поездов и асфальтовые оковы дорог. А также о проливных дождях и ураганах.
– Я обязательно учту твое пожелание, только в будущем мы будем делить гонорар исключительно пятьдесят на пятьдесят.
Мы ударили по рукам.
Глава 4
За всю карьеру у меня не было более скандального выступления, чем сеанс, состоявшийся в середине декабря в пригороде Берлина Шарлоттенбурге. Район был аристократический, так что сначала публика вела себя сдержанно, хотя преобладание коричневых рубашек сразу бросалось в глаза. Всем отчаянно захотелось взглянуть на мага, к которому благоволил вождь движения. Красные явились хотя и небольшой, но сплоченной группой. С их появлением страсти неожиданно и резко накалились. Послышались выкрики: «Вон отсюда, продажные большевистские шкуры! Будущее Германии – это наше будущее!..» – на что сторонники экспроприации экспроприаторов ответили гневной отповедью: «Проклятые буржуазные подпевалы! Вы хотите за нашими спинами сговориться с эксплуататорами и кровопийцами из Промышленного союза!»
Утихомирились они на удивление быстро, по команде, что не удивительно для Германии. Коммунистов приструнил Рейнхард. Кому подчинились наци, я не сумел разглядеть. Впрочем, ясновидения в данном случае не требовалось, так как перед началом первого отделения Вилли имел со мной инструктаж. В самом доверительном тоне он предупредил, что в зале присутствует «очень высокопоставленное лицо».
Он сделал многозначительную паузу, затем наставил на меня указательный палец, тем самым демонстрируя, что доверяет мне, и сделал ценное признание:
– Сам руководитель берлинской партийной организации, – и прошелся передо мной, наглядно подволакивая ногу.
Нетрудно было догадаться, кого он имел в виду.
– В отличие от Штрайхера, – напомнил Вилли, – этот господин твой горячий поклонник. Стоит ли разочаровывать его и давать пищу крикливым демагогам, которых в нашем движении немало. Они готовы с водой выплеснуть и ребенка!
В таком доверии партийца к врагу нации и грязному еврейскому плутократу не было ничего странного, ведь за пару дней до выступления я выполнил свое обещание и представил Вилли список ожидаемых мною авиакатастроф. Затем покаялся, что насчет ближайших землетрясений, потопов и длительного, убивающего тысячи людей голода в небесной канцелярии пока ничего не слышно, разве что на Яве в ближайшее время произойдет извержение вулкана, а Япония нападет на Китай.
– Жаль, – прокомментировал эти сведения Вайскруфт. – От Явы и Японии в ближайшее время доходов ждать не приходится. Что ж, будем ориентироваться на авиакатастрофы.
В списке был указан рейс на Кенигсберг, имевший посадку в Варшаве. Этот вылет был особенно важен для меня, так как аэроплан должен был отправиться в полет сразу после моего выступления в Шарлоттенбурге.
Вилли отнесся к этому прогнозу с полным доверием.
Я перевел дух – умный, умный, а дурак. Решил тягаться с самим Мессингом. Да я, если хотите знать…
С высоты четырнадцатого этажа вынужден прервать поток клеветы, извергаемый на монитор автора. К сожалению, долговязый фантазер довольно точно изобразил наш разговор, особенно лихорадочно-радостный настрой, который охватил меня при ощущении, что Вилли ничего не заподозрил. Только об этом никому ни слова.
Но вернемся в зал.
Получив команду, тут же все – и левые, и правые – приняли независимый вид, уселись по стойке «смирно» и принялись дружно аплодировать.
Вилли Вайскруфт вышел на сцену и объявил о начале представления. Для начала он предложил выбрать пять человек, которые должны были составить комиссию для наблюдения за медиумом. Моему удивлению не было предела, когда на сцену без всякого шума и пыли вышли два коммуниста и три нациста. Для меня так и осталось загадкой, каким образом господа Геббельс и Рейнхард сумели сговориться между собой. Не иначе они обладали способностями общаться в сфере оккультного. А может, все дело в традиционном немецком воспитании, требующим повиноваться старшему и не устраивать из мухи слона по всяким пустякам?
Все равно, эта гремучая смесь коммунистов с фашистами вызвала у меня недоброе предчувствие, и, когда пришла необходимость спуститься в зал для поиска спрятанного предмета, я испытал страх. Я опасался плевка в лицо, пинка в зад, толчка в спину или, что еще хуже, удара по голове. Нельзя сбрасывать со счетов и грязную провокацию, на которые ни левые, ни правые никогда не скупились. Если кто-то из членов наблюдательной комиссии решил спрятать что-то политически заостренное, например, красную звездочку или значок со свастикой, скандала не избежать. Однако консенсус был найден, и когда из нагрудного кармана коричневой рубашки какого-то громадного штурмовика (к нему и подойти было боязно) я извлек тюбик дешевой губной помады и продемонстрировал его публике, в зале поднялся неимоверный хохот.