– Так.
– Читаем далее: «Только воля к “тайне” обладает высшей силой воздействия на человека. Надо только знать соответствующие тексты, ключ к которым хранится в утраченных знаниях древних арийцев». Неужели руководитель германского государства именно так и выражался?..
– Да, Иосиф Виссарионович, но…
Он перебил меня.
– Вот еще: «Будущая война – это война нервов, это война духа, война в потустороннем измерении». Что это, провокация?.. Или: «Тот, кто считает национал-социализм чисто политическим движением, не понимает в нем ничего. Национал-социализм – это больше, чем религия». Что же такое национал-социализм, как не самый реакционный отряд мировой буржуазии? В чем дело, Мессинг? Что за ерунду вы мне подсовываете?!
Во время этой длинной, рассерженной тирады я неустанно молил небо, чтобы Сталин наконец раскурил трубку. К сожалению, наш балабос то ли успел досыта накуриться перед встречей, то ли вообще решил покончить с табакокурением, объявив его буржуазным пережитком, но так и не прикоснулся к лежавшей на столе трубке. Теперь тончайший, смешанный с гарью аромат всего лишь уныло подтверждал былое, в котором преобладали жуткие мысли о вынесенном мне приговоре, и прятал настоящее. Несмотря на отсутствие надежной поддержки, я решил стоять до конца.
– Товарищ Сталин, как же быть с кассиром?
Сталин возмутился.
– Что за проблему вы нашли, Мессинг?! – Он цепко глянул в мою сторону и уже спокойней добавил: – Впрочем…
Вождь, стоя, снял телефонную трубку. Через паузу спросил:
– Лаврентий? Тут у меня товарищ Мессинг. Он жалуется, что твои люди не понимают шуток. Каких шуток? С кассиром, который выдал нашему провидцу сто тысяч рублей. Да, на мелкие расходы.
Пауза.
– Да, это была шутка. Ты шуток не понимаешь?
Вновь пауза. У Сталина начало портиться настроение. Неожиданно он усмехнулся в усы и, повернувшись ко мне, сказал:
– Хорошо. Приезжай, – и положил трубку.
Затем Сталин повернулся ко мне.
– Вот видите, Мессинг. Каждый может совершить ошибку. Кто из нас безгрешен? Для того мы, большевики, и создавали партию, чтобы помочь каждому честному человеку исправлять ошибки. Но вернемся к нашим баранам, то есть к нацистам. Что вы можете сказать по существу?
Я растерялся.
Сталин терпеливо ждал.
Чем Мессинг мог порадовать его? Что я должен сказать «по существу»? Пусть только сунутся, мы дадим им по зубам?
Спасибо за совет. Глупость – одна из самых неприметных «стей», какие только валяются на дороге. Их порой просто не замечаешь, а когда вляпаешься, бывает поздно. Измазаться глупостью – значит, совершить роковую ошибку. Еще вопрос, захочет ли партия помочь отмыться от нее! Груз «ответственности» был невыносим, но жить-то хотелось. Я был просто вынужден придерживаться намеченной линии.
– Я не понимаю, что вы хотите услышать от меня?
Сталин взглянул на Мессинга исподлобья – так Минотавр обычно высматривал очередную жертву. Я невольно отвел глаза. Сталин этого не любил, так что мне пришлось изобразить, будто меня заинтересовала сталинская столовая и обстановка в ней. Просторная, скромно обставленная комната показалась мне подземельем, а стоявший поодаль рояль – страшным орудием пытки. Вот она, крайняя точка, до которой может опуститься такой бедолага, как я.
Неожиданно взгляд вождя смягчился. Он усмехнулся чему-то своему. Нехорошо усмехнулся.
– Действительно, – согласился он, – что я хочу услышать от Мессинга? Кем бы вы ни были, Мессинг, толку от вас мало. Надеюсь, вы знакомились с идейной программой этого героя? Она называется «Майн кампф».
Я отрицательно покачал головой.
– А я познакомился, – продолжил Сталин. – Мы тут издали эту мазню. В «Майн кампф» много чего написано, больше бестолкового, но есть и толковое, но нет ни единого слова о некоей «территории тайны», о каких-то «голосах зовущих». Одним словом, обо всей этой реакционной оккультной ерунде, которой вы пичкаете нас.
Он сделал паузу, взял курительную трубку, принялся вытряхивать оттуда пепел в пепельницу.
– Впрочем, пока не подъехал Лаврентий, объясните, как вы это делаете! Только не пытайтесь вводить в заблуждение.
– Что я делаю?
– Эти штучки-дрючки с угадыванием мысли.
Я не удержался от возгласа:
– Вас, пожалуй, введешь в заблуждение!..
– И все же. Почему Гитлер упрашивал вас примкнуть к движению? Вы же стопроцентный еврей, от вас за версту несет фаршированной щукой.
– Ганусен тоже еврей, – огрызнулся я, – и что?
– Ничего. Я, например, грузин. С точки зрения фюрера мы оба неполноценные особи. Меня, например, он не стал бы упрашивать поруководить нацистской партией.
Я рассмеялся. Чем-чем, а юмором нашего балабоса небо не обидело. Стоило только вообразить, как хромой Геббельс предоставляет Иосифу Виссарионовичу слово на партайтаге в Мюнхене, меня буквально разобрало до печенок.
Балабос терпеливо дождался, пока я успокоюсь, потом спросил:
– Представили, как я выступаю на съезде в Мюнхене?
У меня руки вспотели. Кто из нас телепат, я или он?
– Иосиф Виссарионович, я и в самом деле не могу понять, что вы хотите услышать от меня? Лаврентий Павлович, например, предлагал мне свое покровительство, если я соглашусь угадывать мысли отдельных несознательных граждан. Беда в том, что если даже мне и удастся что-нибудь угадать, эти сведения никак нельзя использовать в суде в качестве доказательства.
– Эту ошибку мы исправим, – пообещал вождь.
Я прикусил язык – такого поворота не мог бы вообразить даже самый опытный провидец, но отступать было некуда.
– Я готов помочь всеми силами, но я не знаю, что вас интересует. Да, я встречался с фюрером. Да, он произвел на меня впечатление своей горячностью и устремленностью за горизонт обычного. Да, он предлагал мне сотрудничество, но, поверьте, мне никогда в голову не приходило последовать на его зов. Эта была бы верная гибель. Если бы я позволил себе что-нибудь подобное, я очень скоро лишился бы не только дара, но и головы.
Затем не удержался и выпалил:
– Гитлер нападет на Советский Союз 22 июня!
Сталин как ни в чем не бывало, ткнул меня трубкой.
– Какого года?
Я от отчаяния всплеснул руками.
– Не знаю. Не могу знать!
– Не можете или не хотите, Мессинг?
Я, стоя на краю бездны, попытался убедить его:
– Просто не знаю. Существует такое состояние, называется сулонг. Оно сродни гипнотическому сну. Когда я погружаюсь в него, меня посещают видения. Они чаще всего не привязаны к какому-то определенному месту, ко времени.
– То есть вы не можете сказать к какому дню месяцу или году они относятся?
– Именно! – обрадовался я. – Картинки могут быть привязаны к событию, но разобрать, что это за событие, с чем оно связано, тоже чрезвычайно трудно. Это удается очень редко. Прибавьте плохое знание языков, а то и вовсе их незнание. Незнание нравов, обычаев, моды, устройства жизни, наконец. Это нелегкая работа, Иосиф Виссарионович.
Наконец товарищ Сталин закончил набивать трубку и закурил.
– От таких прогнозов мало толку. Чем же вы отличаетесь от шарлатана? Как я могу вам верить?
– Вот и я говорю, товарищ Сталин, зачем мне верить? Это что-то вроде сновидения, все зыбко, фрагментами, цитатами, чаще всего не связанными между собой. Все плывет и подрагивает, причем, далекое будущее мне дается легче, но что касается завтрашнего дня, это практически невыполнимая задача. По-видимому, это происходит потому, что чем ближе к тебе это самое будущее, тем больше альтернатив. Те, кто заявляют, что способны угадать номера выигрышных лотерейных билетов, лгут. Например, до войны в Польше выступал известный медиум Шиллер-Школьник. Он брался предсказывать номера, на которые должны выпасть выигрыши в ближайшем розыгрыше. Когда мне об этом рассказывали, я задал только один вопрос: почему эти номера не купит сам провидец, хотя бы для того, чтобы иметь возможность бросить свою сомнительную и рискованную профессию?
– В том, в чем вы сейчас признались, есть известная логика, но вот в чем загвоздка, Мессинг. В отличие от всех прочих шарлатанов и мошенников, ваши так называемые вещие сны имеют странное свойство сбываться, и это говорит в вашу пользу. Ответьте, как вы сами относитесь к своим прогнозам? Какой процент ошибок допускаете?
Что я мог ответить? Я выговорил так, как оно есть.
– У меня не бывает ошибок, товарищ Сталин.
– То есть вы хотите сказать, что они все сбываются?
– Да.
– Все без исключения?
– Да, если все идет напрямую.
– Как это?
– Не помню, когда это было, в тридцать пятом или в тридцать шестом году. Одна женщина в Польше спросила меня о судьбе сына. Она предъявила его письмо. Я сразу угадал, что человек, написавший его, умер. Пришлось огорчить бедную женщину. Через полгода, а может, через год я вновь приехал в этот городок. Остановился в гостинице, тут ко мне ворвался молодой человек и начал скандалить. Он кричал, что я едва не погубил его мать. Дело едва не дошло до рукоприкладства. Я попросил его успокоиться и сообщил, что готов извиниться перед ним, только сначала надо разобраться, как вы, Иосиф Виссарионович, любезно выразились, в существе дела. Он пригласил в номер мать, которая тоже выразила свое неудовольствие ошибочным предсказанием. Я никак не мог понять, в чем дело, пока не попросил сына этой женщины написать что-нибудь своей рукой. Он исполнил мою просьбу. Я взглянул на написанное, и все стало ясно. Я спросил молодого человека, кто написал то злополучное письмо. Он признался, что это сделал его товарищ. У него в то время болела рука. Где теперь ваш товарищ? Он умер, признался молодой человек…
– Я понял, – перебил меня вождь. – Толку от вас мало… Скажите, в этом году немцы высадятся в Британии?
– Нет, Иосиф Виссарионович, – решительно заявил я. – Ни в этом, ни в следующем году этого не будет. Это вообще никогда не случится. Я ни разу не видал фашистов в Британии, а вот англичан во Франции видал.