8. Самым сложным и неразрешимым на данный момент остается вопрос о сущности данного явления. Являются ли они подлинными пришельцами из потустороннего мира? Слугами добра или зла? В какой степени живые люди могут пытаться вступить в контакт с призраками? И может ли живой человек последовать в их мир для познания мироздания? На эти вопросы пока нет ответов.
Посетив нового знакомого через неделю, Сердюков вновь попытался приблизиться к пониманию сущности загадочного явления.
– Надо признать, предмет ваших исследований заинтересовал меня чрезвычайно, хотя я очень далек от мира мистики. Убийцы, насильники, воры и мошенники – тут все очень приземленно. Хотя тайн тоже предостаточно. Вот и в данном деле я скорее склонен видеть некую мистификацию, страшный розыгрыш. Правда, не исключается и нечто другое. Поэтому я и решился попросить вас о помощи, как раз на тот случай, если это выходит за рамки материального и рассудочного восприятия жизни.
– Понимаю вас, господин следователь, и помогу с большой охотой, – живо отозвался Сухневич. – Тем более что у меня имеются особые для того причины.
– Причины? – удивился Сердюков.
– Видите ли, – засмущался собеседник, – вам это покажется чрезвычайно странным, но за все годы, которые я посвятил изучению призраков, – он замялся и покраснел, – собственными глазами я не видел ни одного! Нет, то есть, конечно, я наблюдал разные косвенные признаки их присутствия, особенно на спиритических сеансах, но так, чтобы в чистом, как говорится, виде…
– Да… – разочарованно протянул Сердюков.
– Увы! Вы же теперь знаете, что они предпочитают старинные дома, а то и королевские замки. А ведь это, выражаясь юридическим языком, частная собственность. Не всякого туда пустят. Да и не каждый день они появляются. Удавалось мне ночевать в нескольких местах, где они показывались, но удача обошла меня стороной! Если вы позволите мне помочь вам в этом деле, быть может, и мне повезет, я наконец узрю объект своих изысканий. И чем черт не шутит, не исключено, что разгадаю его природу!
От таких перспектив Сухневич необычайно воодушевился. Сердюков же проклинал себя за легкомыслие. Почему он первым делом не удосужился спросить специалиста по призракам о личном опыте общения с потусторонним миром?
Глава 16
После пышных и трогательных похорон несравненной Тамары Горской прошло уже почти полгода. Она упокоилась на кладбище Новодевичьего монастыря, что на Забалканском проспекте. Оля поначалу приходила на могилу почти каждую неделю, чаще всего с осиротевшими детьми, а то и вовсе одна. Потихоньку боль потери стала стихать, но не отступала. Оля дивилась сама себе, ведь утрата родной и любимой матери не так опустошила ее, как смерть кумира. Жизнь продолжалась, но стала какой-то блеклой, неинтересной. Девушка всерьез задумывалась о каком-либо занятии для себя и все более склонялась к мысли выучиться на фельдшерицу и помогать отцу. Доктор Миронов после смерти знаменитой пациентки тоже долго не мог прийти в себя, хотя весь его опыт подсказывал, что в данном случае медицина была абсолютна бессильна. Он по-прежнему лечил детей Извекова, но они подросли и почти перестали болеть. Визиты доктора становились все реже. Реже бывала в дорогой ей квартире и Оля. Иногда она, как и раньше, прогуливалась с Верой, но та после смерти матери стала совсем непереносима. В доме правила мисс Томпсон, но это, похоже, совсем не радовало гувернантку.
– Теперь ошьень плохо в дом, мисс, ошьень холодно. Нет мадам, нет лубов! – вздыхая, сетовала она при встрече с Мироновой.
Однажды, а дело было в конце лета, Оля снова навестила могилу Горской, на сей раз одна. Ее уже не удивляло, что последнее пристанище любимой актрисы всегда в цветах. Девушка была не одинока в почитании памяти «царицы Тамары». Сюда приходили многие, иные из любопытства – посмотреть на знаменитого вдовца, несчастных сирот и долго потом обсуждать увиденное. Именно это последнее обстоятельство мешало Извекову приходить на могилу жены так часто, как он бы хотел. Порой приходилось спасаться бегством от экзальтированных дам, желающих одновременно оплакать угасшую звезду и получить автограф безутешного вдовца.
В тот день Вениамин Александрович отправился на кладбище, потому что уже не посещал усопшую жену неприлично долго. У могилы он увидел маленькую фигурку и поначалу рассердился, но, приблизившись, облегченно вздохнул:
– Это вы, Оленька? Слава богу, а я подумал, что снова посторонние! Неприятно, знаете ли, горевать на людях, точно на сценических подмостках играешь роль безутешного вдовца! – Он поклонился и поцеловал ей руку.
Девушка поспешно поднялась со скамейки.
– Конечно, Вениамин Александрович, я вас понимаю! – И она заторопилась уходить.
– Оля, не спешите. К вам мои слова не относятся! Вы же не посторонний нашей семье человек.
– Нет-нет, мне неловко вам мешать! Да я, собственно, уже собиралась уходить.
– Тогда подождите меня за оградой. У меня экипаж, я отвезу вас домой, – предложил Извеков.
Оля согласно кивнула и медленно двинулась по дорожке. Ей очень хотелось оглянуться, посмотреть на знаменитого вдовца. Стоит ли он на коленях, плачет, поправляет цветы? На похоронах он был явно не в себе. Не мог говорить у могилы, суетился во время похорон, раздражался на детей, плакал. Словом, не походил сам на себя. Это и понятно, такая потеря! Оля даже приостановилась, но потом устыдилась и быстро двинулась прочь с кладбища.
Извеков пришел через полчаса, и они поехали домой.
– Вы совсем перестали бывать у нас, – грустно заметил Вениамин Александрович.
Оля не нашлась, что ответить, и только вздохнула.
– Нет уж, милая, вы не вздыхайте, а вот сейчас и пойдемте!
– Прямо сейчас? – изумилась Оля.
– Да, именно теперь! Я настаиваю!
– Но…
– Никаких «но»! – сердито прокричал Извеков и уже совсем другим тоном добавил: – Вы были дружны с Тамарой, а мне дорого все, что с ней связано!
Экипаж приблизился к дому, Извеков подал девушке руку. Положив свою ладошку в его раскрытую ладонь, она почувствовала его теплоту, пульсацию крови и вздрогнула. По ее представлениям, рука безутешного вдовца должна была источать могильный холод. Поднялись в квартиру. Электрический звонок разнесся по безлюдным комнатам.
– Как, никого нет?! – в смятении воскликнула девушка. – А где же дети, где мисс Томпсон?
– Право, вы не поверите, но я, ей-богу, не знаю! – обескураженно пожал плечами хозяин дома. – Впрочем, это теперь частенько происходит. Да вы не стесняйтесь, не стойте на пороге, проходите и располагайтесь, где вам захочется!
Вениамин Александрович взял Олю под локоток и подвел к креслу в гостиной. Заходящее вечернее солнце последними лучами скользило по паркету, словно ища что-то. Оля остановилась посреди комнаты, ощущая волнующие токи прикосновения Извекова.
– Непонятна мне ваша робость, Ольга Николаевна! Ну, что с того, что мы одни? Дети, вероятно, уж скоро придут!
– Доселе такого не случалось, – продолжая испытывать неловкость, пробормотала девушка. – Впрочем, что вы имели в виду, говоря, что это теперь часто с вами происходит? – спросила она, чтобы переменить тему беседы.
– А! – печально протянул Вениамин Александрович. – Это, знаете ли, неудобно даже и объяснять. Раньше, при жизни Тамарочки, я и не ведал, что творится за дверями моего кабинета. Дети росли, как мне казалось, сами по себе, само по себе велось хозяйство, заказывался обед, оплачивались счета, прислуга выполняла свои обязанности тоже вроде бы без особого надзору. Словом, я был избавлен ровным счетом от всех суетных забот. Только творчество было моей епархией. Милая, дорогая жена старалась уберечь мою жизнь от приземленного бытия, чтобы я мог свободно парить в небесных высях! А нынче что делается? Чуть свет – под дверями крик, мальчики дерутся, разнимай, выясняй. Одному подзатыльник, другого в угол, оба в слезах, да и я тоже! Вера меня мучает, все требует внимания, придет в кабинет и сидит, или плакать без причины начнет, или нарядов несусветных требовать. Приходит тут как-то мисс Томпсон, пунцовая вся, и докладывает, что дочь моя уже не ребенок, ей полагается иное белье, надобно заказывать лифы, корсеты, панталоны и прочее. Я ей, мол, возьмите сколько надобно денег и закажите все, что считаете необходимым. Что я смыслю в подобных деликатных материях? Она же мне отвечает: если бы у девочки была мать, то они непременно поехали бы вместе выбирать да примерять, это же целое событие, покупка нового белья и гардероба! Отец же, то есть я, мало уделяет дочери внимания. Она тоскует, дуется, капризничает. Пришлось убивать время, сопровождать их обеих по лавкам и магазинам. К сожалению, гувернантка наша права, и для Веры это был настоящий праздник! Она давно не выглядела такой веселой!
А прислуга! Если бы вы знали, какая морока заказать обед, да чтобы оказалось съедобно! Рассчитаться с прислугой, да ничего не забыть, где вычесть, а где прибавить, заставить их работать засучив рукава! Ведь весь дом кувырком! Везде хаос и беспорядок! Приходится вникать в каждую мелочь, в каждый пустяк! Считать каждую копейку, иначе оберут до нитки! А счета, бог мой, домашняя бухгалтерия – это кромешный ад! Деньги уплывают черт знает куда! Словом, жизнь моя превратилась в сплошной кошмар, бывает, что иногда по нескольку дней я не переступаю порога кабинета, не беру пера! А ведь для художника это болото, медленное умирание!
Вениамин Александрович расстроенно махнул рукой. Оля не заметила, как перестала смущаться. Она ловила каждое слово Извекова и недоумевала.
– Вы, Вениамин Александрович, оттого в таком состоянии пребываете, что, как говорится, упали с небес да на землю. Когда мы с папенькой осиротели, в нашем доме мало что изменилось из того, что относится к хозяйству.
– Ваш отец замечательный человек и талантливый доктор. Его профессия понуждает его к порядку и дисциплине везде и всегда. Да и вы уже вполне взрослый человек, можете сами вести домашнее хозяйство, в отличие от моей Веры, которая еще долго будет ребенком.