начала обрушила на голову Матильды поток грубых оскорблений, густо перемешав свою речь площадной бранью, справедливо полагая, что дамочки подобного роды достойны только таких определений. Затем, зайдясь в истерике, она бросилась на ненавистную злодейку и попыталась вцепиться ей в лицо и шляпу. Несчастную обезумевшую старуху насилу оттащили и долго отпаивали успокоительными каплями. Дорогая парижская шляпа с тончайшей вуалью-паутинкой оказалась совершенно испорченной. Пострадало и лицо Матильды.
И вот теперь известие о возможном уголовном преследовании! Нет, это безумие надо остановить. В конце концов, это несправедливо и жестоко! Никому в голову не пришло пожалеть ее, Матильду, потерявшую любимого человека, с которым она действительно собиралась связать свою беспутную жизнь. Как она ненавидела окружающий мир, и как этот мир ненавидел ее! Но куда податься? Для выезда за границу нужен паспорт, стало быть, надо идти в полицию, чего совершенно не хотелось. Куда же запрятаться, где преклонить голову?
И тут совершенно неожиданно Бархатова поняла, что ей следует отправиться на богомолье по далеким и глухим монастырям. Затеряться в сером невзрачном платке и простой одежде среди многочисленных паломников. Отдохнуть душой, собраться с мыслями. Она кликнула горничную. Когда девушка вошла, хозяйка оглядела ее с ног до головы и приказала принести ее неброские дешевые платья. Та исполнила просьбу, пребывая в глубоком недоумении. Оно еще больше усилилось, когда госпожа изволила облачиться в эти одежды и тотчас же преобразилась до неузнаваемости. Теперь она могла сойти за бедную мещанку или гувернантку. Взамен хозяйка швырнула прямо в руки оторопевшей горничной охапку роскошных платьев и белья.
Спешно паковались дорожные сундуки и саквояжи. Оставалось последнее – навестить незабвенного Кирюшу. Матильда, будь ее воля, дневала бы и ночевала на могиле любимого мальчика. Но, увы, родня похоронила его рядом со знаменитой матерью, на Новодевичьем кладбище, где всегда полно посетителей, скорбящих и любопытствующих, поэтому крайне редко ей удавалось оказаться здесь одной. К тому же почти постоянно она встречала на кладбище Веру Извекову и почему-то никогда самого Вениамина Александровича. Вот и теперь обе женщины подошли к могиле Кирилла почти одновременно. У Матильды даже сложилось впечатление, что девушка тут просто поджидала ее.
Сухо поклонившись, обе дамы выразительно посмотрели друг на друга. Предполагалось, что Бархатовой придется уйти первой. Однако Матильда медлила. Когда еще ей доведется посетить дорогую могилу? Она вздохнула и произнесла:
– Просто удивительно, Вера Вениаминовна, что случай раз за разом сводит нас в этом месте!
– Что может быть удивительного в том, что я постоянно оплакиваю своего несчастного брата, погубленного вами! – холодно ответила Вера, смерив собеседницу надменным взором.
– Вы вправе думать, как вам угодно, и я не собираюсь оправдываться перед вами и вообще перед кем-либо еще! Для меня есть иной суд, и Господь, я верю, простит меня за мои страдания! Ведь вам не понять меня! Мы из разных миров! – Матильда горячилась и одновременно сердилась сама на себя. Зачем она заговорила с этой глупой самодовольной девчонкой!
– О, да! – Вера саркастически улыбнулась. – Мы из разных миров, в этом вы правы! Но мне бы хотелось понять таких, как вы, беспринципных и безнравственных, эгоистичных особ, которые без дрожи швыряются судьбами других людей!
– Вы действительно хотите понять? – Бровь Матильды выразительно изогнулась. – Ну, милая, тут вы неоригинальны, вы повторяете путь своей мачехи. Та тоже очень хотела понять, каково живется столь безнравственным, как вы выразились, особам. Примерить порок на себя! И что же? Он оказался ей впору! Где теперь добродетельная матрона? Ищи-свищи ветра в поле! Так и вы, милая девушка, маетесь от своей добродетели. Не знаете, куда, в какой дальний угол ее засунуть. Я привлекаю вас, вы жаждете приобщиться к моей жизни, она будоражит и манит вас! Не так ли?
Вера покраснела. В глубине души она действительно часто думала о Матильде. Ей рисовались непристойные картины, наподобие тех, которыми частенько развлекаются прыщавые гимназисты для утоления жажды взрослеющей плоти. Она представляла Матильду со всеми ее доступными прелестями и каждого участника драмы. Она думала не только о ее порочности и распущенности. Но и о ее свободе, телесной и духовной, той свободе, которой Вера была лишена напрочь.
– А, вы покраснели! – усмехнулась Бархатова. – Значит, я угадала. Тогда вот вам мой совет напоследок. Отдайтесь первому встречному, иначе вы в скором времени зачахнете на корню, да так, что даже громкое имя вашего папаши не заставит никого полакомиться перезревшим и полусгнившим фруктом!
Вера ахнула от возмущения. Гнев и омерзение переполнили ее.
– Гадкая! Какая вы гадкая! Ненавижу вас! Вы мне омерзительны!
– Пожалуй, это не самое страшное в моей жизни, – спокойно заметила Матильда, – а вы, милое и непорочное дитя своего развратного отца, пропадете, совершенно пропадете!
– Это вы пропадете в омуте своего порока! – с ненавистью крикнула Вера.
– Я уже пропала, – вздохнула Бархатова и подошла к надгробию Кирилла. Положила на него руку и несколько секунд стояла, замерев. Потом, не попрощавшись с окаменевшей от негодования и ненависти Верой, быстро пошла к воротам кладбища, за которыми ее ждала пролетка.
Эта встреча не выходила у Веры из головы. Ее замкнутый, зависимый от прихотей отца образ жизни все больше наводил на мысль, что проклятая развратница права! Но где взять его, этого первого встречного, и самое ужасное, как действовать дальше, реализуя совет Бархатовой? Пока девушка размышляла, первый встречный явился в лице бухгалтера Антона Антоновича Яблокова.
Однажды, когда и лето, и дачный сезон были уже на исходе, когда горожане потянулись в петербургские квартиры и количество дачных соседей стало стремительно уменьшаться, Вера, и без того маявшаяся от одиночества и скуки, впав в совершенную меланхолию, удрученно брела по тропинке вдоль залива. Извеков поначалу тоже было собрался прогуляться, но в последний момент набежавшая тучка погасила его пыл. Вера, несмотря на возможность дождя и нежелание отца отпускать ее одну, все же вырвала час-другой мнимой свободы. Ветер гнал волны, жизнерадостными белыми бурунами они набегали на прибрежные камни, слизывали песок, подбираясь под самые корни деревьев. Тропинка петляла среди кустов и высокой сырой травы. Подол ее платья быстро намок, и пришлось высоко поднимать его рукой. Другой рукой Вера придерживала шляпу, которая, хоть и была приколота огромной булавкой, но все равно могла быть сорвана порывом ветра. Выйдя на открытый кусочек берега, Вера остановилась и посмотрела в даль моря. Как хорошо, как просторно, как славно вот так лететь, плыть и не думать ни о чем! Пусть ветер рвет шляпу, равевает унылые мысли! Скоро осень вступит в свои права, и они вернутся в город. Что ждет ее там? Наверное, приедет погостить Павел, он обещал. Но теперь, когда он получил место и стал инженером, он совсем перестал их навещать, и даже более того, уже сторонится семьи. Вера чувствовала, что брат не простил отца, что он во всем винит только его. Смерть Кирилла развела их навсегда. Изредка приезжая в гости, Павел оставался совсем недолго, с отцом говорил мало и почему-то иронично.
Что такое писательство? Миф, пустота, напрасная трата времени! Для чего? Развлекать скучающих дамочек, курсисток, инфантильных олухов, которые ничего не могут сделать своими руками? Вот его, Павла, дело – это настоящее занятие для мужчины! Строительство железных дорог – великая польза для процветания Отечества. Это вам не пустая говорильня о судьбах России! Вера чувствовала, что за рассуждениями брата стоит нечто иное, тут не просто укоризна отцу или нелюбовь к писательскому труду. Но что именно, оставалось для нее непонятным. Несколько раз она порывалась пожаловаться брату на свою жизнь и, быть может, даже попроситься жить вместе с ним, но, к своему глубокому разочарованию, не встретила ни понимания, ни сочувствия. Как это грустно, что от детской любви и дружбы, которые, как ей казалось, существовали раньше, не осталось и следа.
– Ты, сестра, от жиру бесишься, – ответил на ее жалобы Павел. – Скучно тебе, да папенька заедает. Самостоятельности хочешь – так пойди в земские учительницы. Хлебни непосильного труда за жалкие гроши, повозись с сопливыми и грубыми крестьянскими детьми, поживи в глуши с волками, поскучай зимой на печке в грязной избенке, тогда все нынешние горести тебе покажутся просто весельем!
Слова брата показались ей жестокими и несправедливыми. И вообще, он стал какой-то чужой и холодный. Одевался нарочито просто, курил дешевые папиросы, отрастил бороду, которая старила его лет на десять. А однажды он признался сестре в порыве откровенности, что частенько, когда его спрашивают, не сынок ли он знаменитого писателя, он отвечает, что однофамилец. Это покоробило и оскорбило Веру…
За спиной раздался шорох травы и листьев. Девушка испуганно обернулась. За спиной стоял молодой человек. Весь его вид наводил на мысль о том, что он давно тут стоит и следит за ней. В голове пронеслись газетные заметки уголовной хроники о случаях насилия над молодыми девицами, легкомысленно гуляющими в одиночестве. Незнакомец был невысокого роста, одет в светлую недорогую чесучовую пару. Его можно было даже назвать полноватым. Переминаясь с ноги на ногу, он снял шляпу и учтиво поклонился. Ну, слава богу, значит, насиловать ее не собирается! Вера холодно и с достоинством кивнула.
– Мадемуазель, я вас побеспокоил, испугал?
Он произнес это высоким голосом с каким-то мягким выговором.
– Нет, вы не производите впечатления человека, которого следует опасаться, – ответила Вера и на всякий случай двинулась в сторону дороги к дому.
– Однако позвольте сопроводить вас, не стоит молодой даме гулять одной в безлюдном месте. Тем более что мы почти соседи, я живу в поселке, снимаю дачу, и вы, по-видимому, тоже?