– Тридцать два, – ответил Расбах. – Кажется, она проучилась в школе Святой Милдред с подготовительной школы и до самого выпуска.
Мисс Бекк улыбнулась:
– Многие девочки приходят к нам в подготовительную школу и не уходят, пока не поступят в хороший университет. Среди наших учениц очень высокий процент поступивших.
Расбах улыбнулся ей в ответ:
– Нам бы хотелось взглянуть на ее личное дело и, желательно, поговорить с людьми, которые знали ее, когда она здесь училась.
– Сейчас посмотрим, что я могу для вас сделать, – ответила мисс Бекк и вышла.
Она вернулась несколько минут спустя с темно-желтой папкой в руках.
– Да, как вы и сказали, она училась здесь с подготовительной школы и до выпуска. Отличная ученица. Поступила в Корнуэлл.
Работа этой женщины в основном сводится к пиару, подумал Расбах, протягивая руку за папкой. Дженнингс наклонился, чтобы тоже заглянуть в дело. Расбах был уверен: теперь директриса сожалеет, что Энн Конти, репутация которой, возможно, запятнана, когда-то почтила стены школы Святой Милдред своим присутствием.
Пока они с Дженнингсом молча просматривали папку, мисс Бекк что-то перебирала у себя на столе. В основном в папке были одни отчеты об успеваемости со сплошь отличными оценками. Ничего такого, что бросалось бы в глаза.
– Кто-нибудь из ее бывших учителей еще работает? – спросил Расбах.
Мисс Бекк задумалась. Наконец, она ответила:
– Большинство больше здесь не работает, но мисс Бликер только в прошлом году ушла на пенсию. Я видела в деле, что в старших классах она несколько лет вела у Энн английский. Можете поговорить с ней. Она живет недалеко отсюда. – Директриса записала на листке бумаги имя и адрес.
Расбах взял листок и ответил:
– Спасибо, что уделили время.
Они с Дженнингсом пошли обратно к раскаленной машине. Расбах сказал:
– Поехали поговорим с Бликер. Перекусим сэндвичами по дороге.
– Что ты рассчитываешь узнать? – спросил Дженнингс.
– Никогда не рассчитывай заранее, Дженнингс.
15
Они подъехали к дому пожилой учительницы. Дверь им открыла женщина с прямой спиной и цепким взглядом. Она выглядит в точности как учительница английского из частной школы для девочек на пенсии, подумал Расбах.
Мисс Бликер внимательно изучила значки детективов и смерила их взглядом, прежде чем впустить.
– Всегда лучше перестраховаться, – сказала она.
Дженнингс бросил Расбаху красноречивый взгляд, пока она вела их по узкому коридору в гостиную.
– Пожалуйста, садитесь, – предложила она.
Расбах с Дженнингсом сразу же опустились в мягкие кресла. Сама она неторопливо устроилась на диване напротив. На кофейном столике лежал толстый роман «Барчестерские башни» Троллопа серии «Пингвин-классика», и рядом «Айпад».
– Чем могу вам помочь, джентльмены? – спросила она и добавила: – Хотя я, кажется, знаю, почему вы здесь.
Расбах выдал свою самую обезоруживающую улыбку.
– И как вы думаете, почему мы здесь, мисс Бликер?
– Вы хотите поговорить об Энн. Я ее узнала. Она во всех новостях. – Расбах с Дженнингсом обменялись быстрыми взглядами. – Ее звали Энн Драйз, когда она у меня училась.
Ужасное происшествие. Я очень расстроилась, когда увидела по телевизору, – она глубоко вздохнула. – Не думаю, что я многое вам могу рассказать о том, что тогда случилось, потому что я ничего не знаю. Я пыталась выяснить, но никто мне ничего не рассказывал.
Расбах почувствовал, что его охватывает нетерпеливое возбуждение.
– Почему бы вам не начать с самого начала, – сдержанно попросил он.
Она кивнула:
– Энн мне нравилась. Она хорошо успевала по английскому. Не самая одаренная ученица, но прилежная. Серьезная. И тихоня. Сложно было понять, что творится у нее в голове. Любила рисовать. Я знала, что другие девочки над ней издеваются. Я пыталась это прекратить.
– Как именно над ней издевались?
– Как обычно издеваются избалованные богатенькие девочки. У которых денег больше, чем мозгов. Называли ее толстой. Конечно, она не была толстой. Это они были как спички. Нездоровая худоба.
– Когда это все происходило?
– Когда она училась в классе десятом-одиннадцатом. У нас были три девочки – считали себя избранными. Три самые хорошенькие девочки в школе нашли друг друга и объединились в клуб, куда никто больше не мог вступить.
– Вы помните их имена?
– Конечно. Дебби Ренцетти, Дженис Фогл и Сьюзан Гивенс. – Дженнингс записал имена в блокнот. – Этих трех я не забуду.
– И что случилось?
– Не знаю. Сегодня три красотки, как обычно, травят Энн, а назавтра мы узнаем, что одна из них в больнице, а остальные обходят Энн за километр. Сьюзан недели две не ходила в школу. Нам сказали, что она упала с велосипеда и ударилась головой.
Расбах слегка наклонился к ней.
– Но вы ведь в это не верите? Как вы думаете, что случилось на самом деле?
– Точно не знаю. В школу вызывали родителей и беседовали за закрытыми дверями. Дело замяли. Но я уверена, Энн просто надоело это терпеть.
Расбах с Дженнингсом вернулись в участок и, покопавшись в документах, выяснили, что две из упомянутых учительницей девочек, Дебби Ренцетти и Сьюзан Гивенс, переехали со своими семьями в другой город сразу после окончания школы. Дженис Фогл, по удачному стечению обстоятельств, до сих пор жила здесь. Когда Расбах повзонил ей, удача его не подвела: она была дома и готова была приехать в участок, чтобы поговорить.
Расбаха вызвали в приемную, когда она появилась ровно в назначенное время. Он вышел ее встретить. Он знал, чего ожидать, но не смог не поразиться ее красоте. Интересно, каково это, подумал Расбах, быть такой красивой в старших классах, когда большинство детей болезненно переживает недостатки своей внешности? Он задумался над тем, как это повлияло на ее дальнейшую судьбу. На секунду ему вспомнилась Синтия Стиллвелл.
– Мисс Фогл, – поздоровался Расбах. – Я детектив Расбах. Это детектив Дженнингс. Спасибо, что зашли. Если не возражаете, мы зададим вам несколько вопросов.
В ответ на его слова она нахмурилась, как будто смирившись с неизбежным.
– Честно говоря, я ожидала, что мне позвонят, – сказала она.
Они провели ее в комнату для допросов. Она, казалось, занервничала, когда ей сообщили о видеокамере, но не стала возражать.
– Вы с Энн Конти – ее тогда звали Энн Драйз – вместе учились в школе Святой Милдред, – начал Расбах, когда со вступлениями было покончено.
– Да, – ответила Дженис тихо.
– Какой она была?
Дженис какое-то время молчала, как будто не была уверена, что сказать.
– Она была славной.
– Славной? – Расбах ждал продолжения.
Неожиданно ее лицо сморщилось и она расплакалась. Расбах, не произнося ни слова, деликатно подтолкнул к ней поближе коробку с бумажными салфетками.
– Правда в том, что она была милой девочкой, а я – конченой стервой. Мы со Сьюзан и Дебби вели себя ужасно. Мне теперь так стыдно. Я вспоминаю, какой была, и мне просто не верится. Мы были так жестоки с ней без всякой на то причины.
– Что значит «жестоки»?
Дженис отвернулась и аккуратно высморкалась. Потом посмотрела в потолок, стараясь успокоиться.
– Дразнили ее. Смеялись над ее внешностью, одеждой. Мы думали, что мы лучше нее – лучше всех остальных, – она посмотрела на него, невесело улыбнувшись. – Нам было по пятнадцать. Конечно, это не оправдание.
– Так что случилось?
– Это длилось несколько месяцев, и она просто терпела. Никогда не огрызалась в ответ и притворялась, что ее это не задевает, но нам казалось, это потому, что она такая убогая. Вообще-то я считала это своего рода смелостью – день за днем делать вид, что все в порядке, когда очевидно, что это не так, но я держала свое мнение при себе.
Расбах ободряюще кивнул, чтобы она продолжала.
Она посмотрела на бумажный платок в руках, тяжело вздохнула и снова подняла глаза на Расбаха.
– Однажды она просто сорвалась. Мы трое – Дебби, Сьюзан и я – по какой-то причине задержались в школе. Мы были в женском туалете, когда зашла Энн. Она увидела нас и застыла. Потом сказала: «Привет», – помахала нам и зашла в кабинку. Должна признать, это требует определенного мужества, – она остановилась, а затем продолжила: – Ну, и мы стали издеваться, – она замолчала.
– Как именно? – спросил Расбах.
– Стыдно признаться. Что-то вроде: «Как там твоя диета? А то ты, кажется, стала еще толще», – и в таком духе. Мы были к ней довольно жестоки. Потом она вышла из кабинки и подошла прямо к Сьюзан. Никто этого не ожидал. Энн схватила ее за горло и ударила головой об стену. Там были бетонные стены, покрытые такой глянцевой краской, бледно-розовые, и удар был сильным. Сьюзан просто упала. Кровь размазалась по всей стене, – лицо Дженис исказила гримаса, как будто она снова была в школьном туалете и смотрела на подругу, лежащую на полу без сознания, и пятна крови на стене. – Я подумала, Энн убила ее.
– Продолжайте, – подбодрил Расбах.
– Мы с Дебби завизжали, а Энн не издала ни звука. Дебби была ближе к двери, поэтому она побежала за помощью. Мне было очень страшно оставаться с Энн наедине, но она стояла между мной и дверью, и я боялась пошевелиться. Энн посмотрела на меня, а глаза у нее были такие пустые. Как будто она была где-то в другом месте. Я даже не знала, видит ли она меня. Это было жутко. Наконец, появились учительница, а потом директриса. Они позвонили в «скорую», – Дженис умолкла.
– Кто-нибудь вызвал полицию?
– Шутите? – она посмотрела на него с удивлением. – В частных школах так не делают. Директрисе главное было избежать огласки. Я знаю, они что-то придумали. Мать Энн явилась в школу, и наши родители тоже, и со всем этим просто… разобрались. Понимаете, мы получили, на что нарывались, это было всеобщее мнение.
Расбах спросил мягко:
– Что случилось после того, как вызвали «скорую»?
– Они приехали, положили Сьюзан на носилки и отнесли в машину. Мы с Дебби и другой учительницей пошли со Сьюзан. Мы с Дебби плакали, у нас началась истерика. Директриса отвела Энн в свой кабинет дожидаться ее матери. Сьюзан увезла «скорая», а мы с Дебби и учительницей остались на парковке ждать, когда подъедут наши родители.