За исключением 80 страниц эссе «СПИД и его метафоры», роман «Любовница вулкана» был первой книгой после «Под знаком Сатурна», выпущенной 12 годами ранее. За эти годы успела измениться и культура, и она сама. Рецензии на роман были положительными, о романе писали в СМИ, и Зонтаг наслаждалась успехом. Она была счастлива, когда друзья говорили, что роман им понравился. Некоторым из них она отвечала так: «Отлично, тогда перечитай еще раз» или «Когда читаешь второй раз, то он еще лучше». Терри Кастел видел, что она радуется как ребенок:
«К ней подошел официант и спросил: «Я знаю, что вы известная, но все же кто вы?» Ее обрадовал этот вопрос, и она ответила: «Ну, я – Сьюзен Зонтаг. Я – писатель, и вы, возможно, слышали о моем последнем романе «Любовница вулкана». Потом она добавила: «Я напишу на салфетке». Она написала свое имя, словно расписывалась в ученическом альбоме фотографий после окончания очередного класса, не забыв написать и название романа: «Любовница вулкана»[1327].
Зои Хеллер наблюдала, как продавец в газетном киоске узнал Сьюзен, которая очень этому обрадовалась и несколько минут с ним говорила:
«Она сказал, что эта встреча «тронула ее очень по-женски и даже по-матерински». «Я думаю о том, как он стоит и продает газеты, – говорила она. – Может быть, он в детстве не мечтал о том, чтобы стать продавцом газет. Если он знает, кто я, значит, он читает, а может, даже и учился в колледже… Ну, возможно, я расчувствовалась и излишне ему симпатизирую. Просто мне кажется, что он не занимается тем, чем мечтает заниматься, и у него проблемы с самооценкой».
Несмотря на эти примеры, Зонтаг утверждала, что предпочла бы, чтобы на улице ее никто не узнавал. «Людям в это сложно поверить, но, несмотря на внимание, которое оказывают моей персоне, мне совершенно не интересно быть знаменитой»[1328].
В 1996-м ее издательство отмечало 50-летний юбилей. На вечеринке по этому поводу к Зонтаг подошел и представился израильский писатель Давид Гроссман. «Мисс Зонтаг, очень рад с вами познакомиться. Я большой поклонник ваших эссе», – сказал он. «Моих эссе? – она чуть не испепелила его взглядом. – Боже! А вы читали «Любовницу вулкана»?»[1329] Она бы точно не умерла от избытка вежливости. После выхода романа она стала снисходительно говорить о своих эссе, радуясь новому статусу популярного писателя.
«Она начала говорить о своей эссеистике и критических статьях, как будто они не имели никакого значения по сравнению с ее худлитом»[1330], – говорил ее старый приятель Роберт Бойерс. До этого она не скрывала на людях свое недовольство Энни, но потом начала публично «наезжать» на своих старых друзей, совершенно не задумываясь о последствиях. Однажды она выступала в Скидмор-колледж, в котором преподавал Бойерс, который перед ее выступлением сказал длинное вступительное слово. Когда он закончил, на сцену вышла Зонтаг. «Роберт Бойерс все еще не понимает, – прошипела она, – что я – писатель, и все, о чем он рассказывал, я написала только для того, чтобы чем-нибудь занять себя, пока разрабатываются темы худлита». Наезд на Бойерса был совершенно незаслуженным, что ощутили все 300 человек, присутствовавших в зале. После выступления Пег Бойерс потребовала, чтобы Зонтаг немедленно извинилась, и Сьюзен «многословно» извинилась, как ребенок, который не до конца уверен в том, что он что-то сделал неправильно.
В Амстердаме, куда она приехала к выпуску перевода романа, Зонтаг была на сцене с голландским эссеистом Абрамом де Сваном, который высказал не понравившийся ей комментарий по поводу Пиранделло. «Она начала бесконечную тираду, – говорила сидевшая в зале переводчица Энни Райт. – Она настолько долго, просто бесконечно говорила, что это даже обсуждали в голландской прессе»[1331].
«Любовница вулкана» отразилась на психодраме Камиллы Палья, которая вновь проявилась в жизни Зонтаг в 1990 году. За 20 лет, прошедших с их прошлой короткой встречи в Беннингтоне, Палья успела добиться успеха. Она заявила: «Я догоняла эту суку 25 лет и наконец перегнала!»[1332] В 1990-м, за два года до выхода «Любовницы вулкана», у Палья вышел бестселлер «Сексуальные персоны» с подзаголовком «Искусство и декадентство от Нефертити до Эмили Дикинсон», что говорит о том, что у Палья были масштабные амбиции. «Гомерическая похвала» Палья свидетельствует о том, что для многих женщин-интеллектуалов, в особенности молодых лесбиянок, Зонтаг оставалась важной фигурой. Когда Зонтаг начинала, у нее не было женщин – примеров для подражания, и теперь она сама стала примером для подражания молодого поколения. «Совершено очевидно, что в 1990-х я была ее наследницей на троне американской медийной интеллектуальной дивы»[1333], – говорила Палья.
Насмешки Палья над Зонтаг услышали и подхватили в желтой прессе. Палья сравнивала себя с Евой Харрингтон из картины «Все о Еве». Она заявила, что «верит в языческое публичное действо» и «второсортные литературные распри»[1334], поэтому свое наступление на Зонтаг сравнила с известными противостояниями прошлых лет:
«Я обожаю разногласия между Уильямом Ф. Бакли и Гором Видалом, который грозился того ударить. Гор Видал и Норман Мейлер, Мэри МакКарти против Лилиан Хеллман. По мне, это просто чудо. Я обожаю желтую прессу, и мне нравилось нападать на Зонтаг при помощи колонок сплетен и светской хроники»[1335].
Перепалка действительно попала в желтую прессу. О ней писали в New York Post под заголовком «О «кошмарном сне» Зонтаг»[1336], и случилось это после того, как Камилла назвала Сьюзен «высшим символом буржуазного вкуса» и «интеллектуальной королевой», у которой «отсутствует интеллект».
СЬЮЗЕН ЗАЯВИЛА, ЧТО НЕ ЗНАЕТ, КТО ТАКАЯ КАМИЛЛА ПАЛЬЯ.
Во время одного интервью ее спросили, действительно ли она не знает Камиллу Палья. «Простите, мы разве не по-английски говорим?»[1337] – переспросила Зонтаг. Тот же самый журналист показал вырезку из этого интервью Палья, которая прокомментировала ее так:
«Это похоже на фильм «Поворотный пункт», в котором Энн Бэнкрофт обходит молодая конкурентка… Она не смотрит ТВ, ей не нравится рок, ее обошли… Она оказала мне огромную услугу. 1992-й был прекрасным для меня годом, потому что она и Жермен Грир вышли из тени, и тут люди поняли, каким интересным человеком я являюсь».
Позднее Палья высказала сожаление о том, что Зонтаг не участвовала в публичном дебате в стиле кэмп. «Читателям было бы очень интересно», – сказала она. О перепалке Зонтаг – Палья написали газеты во всем мире. «Мне кажется, что полезно устраивать публичные женские бои, подобные мужским. Я сама могла бы писать ее реплики! Но она совсем не захотела играть в эту игру»[1338].
«Моим героем во времена колледжа был Энди Уорхол», – говорила Палья. По правилам Уорхола неучастие Зонтаг в игре было самым лучшим в ней участием. Роль Зонтаг только подняла престиж Палья. Кто лучше может сыграть «мисс Мандарин» и «интеллектуальную королеву», чем Зонтаг? Сьюзен только фыркнула на нападки Палья, и шум в желтой прессе в конечном счете только укрепил ее собственную репутацию своенравной дивы.
Зое Хеллер она сообщила, что делала вид, что не знает, кто такая Палья. «Однажды я была на вечеринке и услышала, как кто-то переспросил: «А кто такая Гертруда Стайн?» Мне ужасно понравился такой вопрос. И я использовала эту тактику с Палья»[1339]. Хотя, в конечном счете, это было шоу Палья, в котором Зонтаг чуть ей подыграла. Спустя несколько месяцев Зонтаг уехала в Сараево и устроила свое собственное, еще более интересное шоу.
Часть IV
Глава 34Серьезный человек
С падением Берлинской стены даже самый закоренелый циник должен был признать, что мир постепенно становится более справедливым. По ТВ показывали, как толпы людей разрушают стену и изгоняют тиранов, что являлось подтверждением американской веры (одновременно наивной и полной надежд) в то, что людям суждено жить свободными, а также и в то, что история – это процесс поступательного прогресса. Коммунизм пал, появились новые либеральные правительства. Именно в тот период пало много диктатур в Латинской Америке, в 1993 году было подписано соглашение в Осло, обещавшее мир между израильтянами и палестинцами, а с выходом из тюрьмы Нельсона Манделы подошла к концу эра апартеида в Южной Африке.
Произошли серьезные глобальные изменения, свидетельствовавшие о том, что вскоре наступит пора мира и демократии. Высмеять такое представление о мировом порядке было легко, что Зонтаг часто и делала. В «Проекте путешествия в Китай» она цитировала американского сенатора, заявившего в начале прошлого века о том, что «с Божьей помощью мы перестроим Шанхай, который будет подниматься и подниматься, пока не станет таким же высоким, как Канзас-Сити»[1340]. В течение нескольких лет казалось, что поступь прогресса не остановить, а такие события, как те, что произошли на площади Тяньаньмэнь, были исключениями из правил. В 1992 году вышла книга «Конец истории и последний человек» Фрэнсиса Фукуямы. Многим казалось, что история, по поводу которой ранее у людей не было больших надежд, решила измениться к лучшему.