Вот в таком мире выросла Сьюзен. Несмотря на произошедшие изменения отношения к геям, ее поведение к концу жизни показало, что ей так и не удалось избавиться от стереотипов поведения времен, когда она была молодой. Она спокойно могла объявить о том, что она – лесбиянка, что не повлекло бы за собой никаких социальных и правовых последствий. (Более того, честность укрепила бы ее репутацию борца-радикала.) Но привычка оказалась сильнее. С научной точки зрения претензий к гомосексуализму уже не было никаких, и психологи начинали все лучше и лучше понимать поведение геев. Двое исследователей писали в 93-м: «Сокрытие и выдача себя за гетеросексуала приводит к тому, что человек начинает сам себя ненавидеть, попадает в замкнутый круг лжи, обмана и полуправд, что приводит к ухудшению отношений с членами семьи и друзьями»[1570].
Сокрытие своей сексуальной ориентации имело также и другие последствия. За годы нахождения в клозете у людей появлялись «трудности в вопросе правильного определения того, как оценивают их окружающие, а также в вопросе оценки собственных сил и потенциала»[1571]. Это частично объясняет, почему Сьюзен 40 лет мучилась и не признавала то, что многие о ней уже знали или догадывались. Сокрытие сексуальной ориентации приводило к тому, что людям было сложно воспринимать «свои реальные достижения в качестве отражения собственных возможностей», эти возможности, как и сами люди, не воспринимались как что-то настоящее. В результате геи были слишком зависимы от оценки окружающих.
«Прозрачность, невидимость, потеря собственного голоса, состояние запертости за стенами или другими барьерами – вот некоторые из описаний личного опыта» людей, находившихся в клозете. Все это, как видите, метафоры. Но клозет означал стыд, сокрытие, секретность. Нахождение в клозете приводило к потере собственного голоса и потери способности видеть.
Акоселла говорила, что нахождение в обществе Сьюзен «было похоже на то, что меня заперли в пещере с драконом».
«Со Сьюзен было очень-очень сложно, и она лгала. Лгала много. Несмотря на то что мы не были друзьями, мы вращались в одной социальной среде. Она врала мне так, как ей не следовало бы делать».
СТАТЬЯ АКОСЕЛЛЫ ВЫШЛА 6 МАРТА 2000 ГОДА И БЫЛА ПО ОТНОШЕНИЮ К СЬЮЗЕН ТЕПЛОЙ, ДРУЖЕСТВЕННОЙ И ХВАЛЕБНОЙ.
Автор оценила роман «В Америке» гораздо выше, чем она сама считала, что он того заслуживает, и ни словом не обмолвилась о том, как вела себя с ней Сьюзен. «Это самая неискренняя статья о человеке, которую я когда-либо писала. Если бы я рассказала правду о том, кто такая Сьюзен, текст был бы совсем другим», – говорила Акоселлы. Как ребенок, который видит, как страдает его мать, не рассказывает об этом окружающим, Акоселлу тронула «огромная нужда» Сьюзен, и она была готова ей помочь. Зонтаг сказала, что эссе о ней «экстремально хвалебное, но вульгарное»[1572].
Спустя два месяц в New York Times появился далеко не такой хвалебный материал. Эллен Ли, калифорнийский историк-любитель в возрасте 81 года, обнаружила в тексте романа «В Америке» по крайней мере 12 отрывков, списанных с текстов самой Хелены Моджеевской или работ о ней самой. Напомню, что Хелена была прототипом героини романа, Марины. Ли оказалась специалистом по биографии актрисы и недоумевала: «Зачем писатель такого уровня и престижа, как Сьюзен Зонтаг, использует цитаты из посторонних источников без кавычек и сносок в списке использованной литературы?»[1573]
Зонтаг ответила на обвинения: «Существует более общий аргумент о том, что вся литература является рядом ссылок и намеков. Я делаю различия между писателями и их источниками. Сами источники созданы из источников и в них используются кавычки вокруг слов», – говорила она корреспонденту NY Times. Несмотря на то что общий объем плагиата составил около трех страниц, понятие «источников», по определению Зонтаг, надо трактовать слишком свободно и списанные ею отрывки необязательно считать плагиатом. Она судила (и оправдывала) себя по стандартам, которые сама установила для Марины:
«Большинство правил поведения на сцене, – говорила она им, – применимы и к реальной жизни. («За исключением моментов, – горько и мрачно улыбанулась Марина, – когда они не применимы».) Одно из этих правил следующее: Никогда не признавай совершенную ошибку»[1574].
Тем не менее тема плагиата была ей интересна. В ее худлите хватает героев, которые боятся того, что их раскроют, но испытывают судьбу своим безрассудным поведением. Ипполит в «Благодетеле» пытается убить фрау Андерс, судя по всему, только для того, чтобы его поймали. В «Наборе смерти» Дидди признается в убийстве, которого не совершал. В дневниках Зонтаг писала о разных видах плагиата:
«Можно ли считать Брехта плагиатором? В разговоре с Экерманном Гете предложил хороший ответ, который может использовать любой писатель в случае обвинения в плагиате: «Все, что в книге – мое, а взял ли я это из книги или жизни, не имеет никакого значения. Самое главное это то, что я это правильно использовал». Ладно с Брехтом, его метод операции был коллективным. Ну что по поводу Д. Томаса? Его это нисколько не оправдывает»[1575].
Меррилл Родин, который воровал с ней книги в школьные годы, подозревал, что обманы Сьюзен далеко не ограничиваются воровством в магазинах. Позднее Сьюзен советовала Эдмунду Уайту перестать использовать цитаты и «столбить мысли в качестве своих собственных»[1576].
Эллен Ли без особой охоты, но признала объяснения Зонтаг. «Может, правила изменились и сейчас в худлите новые правила», – говорила она в статье Times. Тем не менее Ли шокировало то, что Зонтаг заявила в интервью. «Я думала, что всем понравится, – говорила Сьюзен. – Хелена Моджеевская – уже забытый персонаж, но она была великой. Я показала ее прекрасным человеком. На самом деле она была ужасной расисткой». Для Ли и других американок с польскими корнями это было ложью. Проверенные «источники» свидетельствуют о том, что Зонтаг клеветала, а Хелена Моджеевская, напротив, боролась против расизма[1577].
Этот эпизод нисколько не повлиял на дальнейшее поведение Зонтаг. В своем последнем публичном выступлении в Йоханнесбурге в 2004 году она использовала массу цитат из текстов критика Лоры Миллер. «Иронией судьбы оказалось то, что та лекция была посвящена вопросам моральности и литературы»[1578], – говорила Миллер.
«Несмотря на то что я не жалуюсь на то, как относятся ко мне критики, я их никогда не жаловала, – говорит Марина. – Их исходной точкой является представление о том, что тебя не ждет успех»[1579]. Несмотря на сдержанную реакцию критиков на книгу, роман «В Америке» удостоился Национальной книжной премии. Поговаривали о том, что описание Акоселлой того, как Зонтаг лечилась от рака и была отравлена тяжелыми металлами, повлияло на жюри. Некоторые говорили, что премию Зонтаг дали за многолетние заслуги в области культуры.
Профессор вуза Новая школа Джеймс Миллер вспоминал, что Давид тогда болел и было неизвестно, приедет ли он. Сьюзен нервничала по поводу Давида и премии, и в результате этого стали очевидными некоторые не особо заметные стороны ее характера.
«Никто, повторяю, никто не ожидал, что Сьюзен Зонтаг получит Национальную книжную премию за тот роман… Давид появился перед самым началом, и Сьюзен все еще была в слезах. Она совершенно не ожидала и была потрясена… Она была настолько неуверенной, что, когда к ней пришло признание, она оказалась совершенно не готовой. Она жаждала этой награды, но когда ее получила, все было очень трогательно, и даже то, что в последний момент появился Давид»[1580].
Зонтаг позвонила поэтессе Бренде Шогнесси, с которой незадолго до этого подружилась. «Я никогда до этого не слышала, чтобы она так мягко говорила по телефону, – рассказывала Шогнесси. – Обычно она рявкала». Сьюзен пригласила поэтессу присоединиться к ним в ресторане Russian Samovar, в котором она часто бывала с Бродским. Там были Роджер Штраус и другие ее друзья. Даже если у кого-то и были сомнения в качестве романа «В Америке», они были рады успеху Сьюзен.
«Роджер сказал ей: «Сьюзен, ты знаешь, что на самом деле здесь важно? Знаешь, почему это так здорово? Потому что это значит, что роман «В Америке» никогда не умрет. Он станет бессмертным. И все это благодаря этой премии». Именно это она и хотела услышать. Именно об этом она мечтала. Все мы поняли, что это было ее заветной мечтой. У пианино была оперная певица. Зонтаг пели песни. Это был потрясающий триумф. Мне так повезло, что я там оказалась. Все было необыкновенно прекрасно»[1581].
Глава 40То, чем писатель является
В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ СЬЮЗЕН ЗАВЯЗЫВАЛА НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА И ДРУЖЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ, РАЗВИВАВШИЕСЯ ПО ПОРАЗИТЕЛЬНО ОДНОТИПНОМУ СЦЕНАРИЮ.
Ее друзьями становились люди гораздо моложе, чем она. Чаще всего это были геи или бисексуалы. Часто это были люди из заштатных провинциальных городов, в которых в раннем детстве росла Сьюзен, и точно так же, как и она, они были талантливыми, чаще всего писателями или художниками. Зачастую эти люди не очень понимали, как применить свои таланты, до тех пор, пока в их жизни не появлялась dea ex machina в лице Зонтаг.