Энни говорила: «Я хотела дать многое. Я много дала Сьюзен, но хотела давать еще больше. Я хотела давать больше любви. Я выросла в большой семье и хотела иметь детей. Я хотела двигаться дальше. И в конце концов наши пути разошлись». Она хотела помочь Сьюзен сделать то, о чем та мечтала всю жизнь. «Я счастлива от того, что у меня есть Сара. Что тебе до этого?» Она купила Сьюзен квартиру на rue Seguier в отеле Hôtel Feydeau de Montholon на берегу Сены с видом на Нотр-Дам. «Квартира в Париже была для того, чтобы она там могла писать»[1601], – говорила Энни.
Сьюзен полюбила Сару. Энни сфотографировала их вдовеем на пляже в Лонг-Айленде. Сьюзен, заканчивающая жизненный путь, и Сара, этот путь только начинающая. «Я делала эти снимки и думала: «Так кто же из них ребенок?»[1602] – говорила Энни со смехом.
Спустя два или три года Шогнесси не без помощи Сьюзен получила стипендию в Японии, в стране, в которой родилась ее мать. Шогнесси жила в Токио, куда Сьюзен приехала для того, чтобы судействовать на арт-конкурсе. Бренда была очень рада видеть Зонтаг, которая примчалась на встречу в «возбужденном состоянии» и начала забрасывать Бренду вопросами. «Она говорила быстро-быстро, словно маньяк: «Как тебе здесь нравится? Как тебе здесь нравится? Как тебе Токио?» Я ответила: «Мне здесь очень нравится». Она: «А что именно? Расскажи, что именно тебе нравится? Почему тебе здесь так хорошо?»
До этого с Брендой часто случалось, что в разговоре Сьюзен называла ее глупой или смешной. После нескольких месяцев жизни в Японии Бренда решила ответить, что ей нравится, как древняя культура этой страны совмещается с футуризмом и современностью.
«Она широко развела руками: «Да как тебе такое может нравиться? Это же конец чтения!»
«Что ты имеешь в виду – конец чтения?» – переспросила я. «Это конец чтения! Все, что ты любишь! Книги! Всему этому конец! Это конец чтения!» Я отвечаю: «Чего ты так негативно? Зачем ты хочешь со мной спорить? Я с тобой спорить не собираюсь». Я сама начала на нее кричать. Сцена была очень смешной. На самом деле, если вдуматься, замечание о том, что Токио – это конец чтения, является довольно забавным.
Я начала плакать и потом сделала то, чего раньше никогда не делала. «Знаешь что? Я уже не могу. Я не пойду с тобой на ланч. Я ухожу».
Я повернулась и стала уходить, и она с силой схватила меня за руку: «Не уходи. Не оставляй меня здесь». Я, типа: «Хорошо, хорошо». Тут я поняла, что она не знает Токио и может заблудиться.
А она: «Я была в Японии 100 раз, я здесь знаю все». На самом деле она ужасно испугалась остаться одной на улице. Она сказала потом: «Я не знаю, как вернуться в отель. Не знаю». При этом она жила в большом и известном отеле. Найти этот отель можно было без проблем. Но она очень расстроилась. Она все еще крепко держала меня за руку. Я сказала: «Ладно, ОК. Проехали. Забудем об этом. Пошли на ланч»[1603].
Глава 41Наблюдение за катаклизмами
В НАЧАЛЕ 2001-го СЬЮЗЕН ВМЕСТЕ С ДАВИДОМ ВЕРНУЛАСЬ В САРАЕВО, ЧТОБЫ ОТМЕТИТЬ НАСТУПИВШИЙ МИЛЛЕНИУМ.
Как она говорила, Сараево – идеальное место для встречи нового века. XX век начался в Сараево убийством в 1914 году Франца-Фердинанда и закончился в 1992-м блокадой города. Сенада Кресо, которая к тому времени стала пресс-секретарем боснийского правительства, говорила, что Сьюзен всегда чувствовала себя счастливой в Сараево. Кресо увидела, что Зонтаг находится «в фантастическом настроении… была полна энергией». Они поехали «в один из немногих приличных ресторанов города».
«Мы хохотали до упаду, ели, напились… И впервые за все время знакомства мы с Давидом начали болтать об астрологии. Я читала книги, наподобие «Знаки любви» и «Знаки звезд» Линды Гудмен, и оказывается, что их читал и Давид. Для нее это было полным откровением. Открытием совершенно новой территории»[1604].
Вскоре стало известно о том, что Энни забеременела. В феврале Зонтаг дала в Оксфорде лекцию, которая потом превратилась в эссе «Смотрим на чужие страдания», последней книгой, опубликованной при жизни Сьюзен. В лекции, как и в книге, Зонтаг продолжала обсуждение вопросов, волновавших ее многие годы: о роли писателя и политики, языка и войны, изображения и жестокости. В той книге она писала: «Наблюдение за происходящими в другой стране катаклизмами является одним из фундаментальных переживаний современной жизни».
Днем 11 сентября она тоже была наблюдателем или зрителем. В тот день террористы напали на пилотов и направили авиалайнеры в знаковые объекты США. Один из самолетов, летевших на Вашингтон, в результате борьбы в салоне не долетел до цели и упал в поле в штате Пенсильвания. Два лайнера врезались в башни-близнецы в Нью-Йорке, одно время бывшими самым высокими зданиями в мире, в результате чего башни обвалились. Еще один захваченный самолет упал на Пентагон. Весь мир смотрел по ТВ, как люди выбрасывались с верхних этажей башен-близнецов. Среди наблюдавших за развитием драмы была и Сьюзен, которая находилась в берлинском отеле Adlon.
60 годами ранее бомбардировки Перл-Харбор объединили всю нацию. То же самое, по крайней мере на некоторое время, произошло и после терактов 11 сентября. Однако вскоре стало понятно, что непопулярный президент Джордж Буш (впервые с 1888 года занявший эту должность без получения мандата большинства) использует теракты в своих целях. Президент понимал, что после терактов вся нация поддержит правительство из чувства патриотизма. На какое-то короткое время самый непопулярный президент со времен начала опросов населения получил поддержку 92 % избирателей.
В течение нескольких недель Манхэттен был обклеен объявлениями о поиске пропавших людей, а руины обвалившегося здания дымились. Спустя неделю сенаторам и журналистам стали приходить по почте конверты со спорами сибирской язвы, от чего погибло пять человек. Происхождение конвертов с сибирской язвой так и не раскрыли, что прибавило апокалиптичности. Все считали, что необходимо что-то предпринять. Никто не думал о метафорах.
Или, точнее, почти никто не думал. Спустя два дня после терактов Сьюзен позвонила подруга, Шэрон ДеЛано из The New Yorker, и попросила написать что-нибудь короткое для издания. Сьюзен написала три параграфа.
«Разрыв между монструозной долей реальности, которую мы получили в прошлый вторник, самодовольным бредом и прямым обманом, которые изрыгают ТВ-комментаторы и публичные личности, является удивительным и угнетающим. Те, кто должен следить за событием, объединились в попытке довести умственные способности взрослого населения до уровня детей. Где признание того, что произошедшее не является «трусливым» нападением на «цивилизацию», «свободу», «человечество» или «свободный мир», а нападение на объявившую себя сверхдержавой страну, пожинающую последствия действий и союзнических отношений США? Как много американцев знают об американских бомбардировках Ирака? И если уж использовать прилагательное «трусливый», то не было бы более правильно применить его в адрес тех, кто убивает оттуда, где его не ждет возмездие, а не в честном бою, когда человек рискует жизнью, чтобы убить других. В смысле смелости (являющейся нейтральным качеством) можно говорить все что угодно о террористах, свершивших нападение во вторник, но трусами их точно нельзя назвать.
Наши руководители пытаются убедить нас в том, что все в порядке. Америка не боится. Наш дух не сломлен, хотя этот день станет днем позора, и Америка сейчас находится в состоянии войны. Но все далеко не так хорошо. То, что произошло, не было Перл-Харбором. Нами управляет похожий на робота президент, убеждающий нас в том, что Америка должна высоко держать голову. Сегодня все поддерживают президента. Целый ряд общественных деятелей, членов администрации и не занимающих государственных должностей и являющихся противниками проводимой нынешней администрацией США внешней политики, не находят ничего лучше, как заявить, что поддерживают президента. Есть над чем подумать в Вашингтоне и в других местах, о некомпетентности американской разведки и контрразведки, о вариантах развития американской внешней политики, в особенности на Ближнем Востоке, а также о том, какой может быть умная программа военной защиты. Бурные аплодисменты единодушного и успокоительного одобрения съездов КПСС нам точно не подходят. Единодушное ханжество и оторванная от реальности риторика последних дней американских СМИ и администрации кажется мне недостойной демократии.
Занимающие государственные должности мужи дали нам понять, что считают своим долгом манипулировать нами, а также заниматься шапкозакидательством, надуванием щек и помощью пережить горе. Политика в эпоху демократии требует наличия отличных друг от друга мнений, что приводит к честности, эту политику заменили психоанализом. Давайте горевать вместе, не вопрос. Но минимальное понимание истории поможет нам понять то, что недавно произошло, и то, что может происходить дальше. «Наша страна сильна», – повторяют нам раз за разом. Я почему-то не считаю, что это большое утешение. Кто сомневался в том, что Америка сильна? Вопрос только в том, что это не единственное, чем может быть наша страна»[1605].
Эти строчки оказались самыми взрывными из всех тех, которые она когда-либо написала для печати. Эти слова могли бы быть (и время подтвердило) пророческими. Первую строчку: «Грустному и потрясенному американцу, жителю Нью-Йорка, Америка не казалась такой далекой от признания реальности, чем после получения в прошлый вторник монструозной доли реальности» – вырезали, что, по ее мнению, искажало содержание, которое она хотела вложить в посыл.