(внизу слева, в Греции) и дала себе слово уйти от мужа.
Вернувшись домой, Сьюзен подала на развод, и обезумевший Филип преследовал ее, втягивая Зонтаг вместе с маленьким сыном в публикации в таблоидах. Этот опыт оставил глубокие раны у Сьюзен, которая вскоре начала отношения с бывшей подругой Харриет, Марией Ирэн Форнес. Ирэн не читала ничего, кроме «газет, „Маленьких женщин“ и „Гедды Габлер“», но, по мнению Сьюзен, была гением и вулканически сексуальной: «Она могла заставить кончить и камень», – говорила Харриет. Сьюзен карикатурно изображала свою необеспеченность в собственных дневниках.
Едва прибыв в Нью-Йорк, Сьюзен была очарована новой зарождающейся арт-сценой. Энди Уорхол снял ее для «Кинопроб» – торопливых рефлексий о том, как камера сводит личность к изображению человека. Она также написала эссе о «происшествиях», новом некоммерческом явлении, пионером которого стал Аллан Капроу (внизу, второй слева), части движения, которое тоже отвергало общество, находящееся в рабстве у денег, дрянных знаменитостей и легкой славы, – всего того, что Уорхол прославлял.
Блистательный, неудачливый Альфред Честер (здесь он со своим марокканским бойфрендом) стал первым, кто включил портрет Зонтаг в художественное произведение, которое он назвал «Мери Мандэй». Осенью 1963 года она опубликовала свой первый роман, «Благодетель», в издательстве «Фаррар и Штраус», чей владелец, Роджер Штраус, станет ее собственным самым стойким благодетелем: его любимым автором была Сьюзен Зонтаг. Год спустя она стала знаменитостью, когда «Заметки о кэмпе» вышли в Partisan Review, главном печатном органе нью-йоркских интеллектуалов.
В 1963 году Роберт Сильверс и Барбара Эпстайн выпустили «Нью-Йоркское книжное обозрение», с которым Зонтаг ассоциировалась до конца своей жизни. Вскоре после этого у нее начались мимолетные отношения с Джаспером Джонсом, который сказал: «Не думаю, что я мог с легкостью соотнести чувства, которые испытывал к своей работе, с чем-то Высшим. Ее способность создать такие связи была очень привлекательной».
Художник Джозеф Корнелл, который любил див, разглядел таковую в Зонтаг и присылал ей небольшие подарки: перо, цитату из Джона Донна, письмо XIX в., написанное на греческом языке каллиграфическим почерком. Они встретились всего однажды, в его доме на Ютопия Парквей в Квинсе. «Он был очарован фотографией, – говорила она. – Он был очарован звездами, он был очарован романтикой артиста».
Многие художники ответили на напыщенность и жестокость мира работами, которые объединялись тем, что Зонтаг назвала «эстетикой молчания»: почти пустой холст Марка Ротко, безмолвные музыкальные композиции Джона Кейджа или кинематограф Ингмара Бергмана, в чьей картине «Персона» один персонаж перестал разговаривать в ответ на зверства современного мира, Аушвиц и Вьетнам.
Радость ранних шестидесятых вскоре вылилась в кошмар поколения – Вьетнамскую войну, которая обнажила жестокость Американской империи. Сьюзен была арестована во время антивоенного протеста в Нью-Йорке и уехала в Швецию, чтобы снимать фильм об американских дезертирах во Вьетнаме. Она создала две бергманианские картины, которые стремились избежать мистификаций в повествовании, но преуспели только в том, чтобы озадачить зрителей, и даже актеры, которые играли в фильмах, говорили: «Мы постоянно спрашивали друг друга краем рта: „О чем это?“»
II
В 1965 году Диана Арбус фотографировала Сьюзен и Давида; вероятно, никакое другое изображение не передавало их симбиоз настолько хорошо, как этот снимок. Последовавшая за самоубийством Арбус в 1971 году ее ретроспектива в Музее современного искусства стала самой посещаемой выставкой фотографии в истории. Среди семи миллионов посетителей была и Зонтаг, которую и завораживали, и отталкивали увиденные ею люди, изображенные как уродцы. Ее в высшей степени амбивалентная реакция на Арбус распространилась и на произведения фотографа и завершилась в 1977 году превосходным сборником «О фотографии».
Когда Пол Гудман умер в 1972 году, Зонтаг назвала его «попросту самым значимым американским писателем». Она сочувствовала его амбициям: «Существует ужасное, злобное негодование в адрес писателя, который пытается сделать многое». Когда он умер, Сьюзен оправлялась от разрыва с праздной неаполитанской герцогиней Карлоттой дель Пеццо, одной из «четырехсот лесбиянок» высшего общества Европы (она показана здесь со Сьюзен десятилетием позже).
Подавленная в связи с потерей Карлотты, Сьюзен поехала в Канны, где посетила фестиваль и встретила другую участницу «четырехсот», наследницу Ротшильда и героиню Сопротивления, Николь Стефане (вверху). В Каннах бывшая «Мисс Библиотекарь» водила дружбу с (внизу, слева направо) Луи Маллем, Джоном Ленноном, Йоко Оно и Жанной Моро.
Зонтаг обнаружила «навязчивую тему фальшивой смерти» в своих работах. Благодаря дружбе с Питером Худжаром (слева), одним из величайших фотографов эпохи, она начала уходить от этой темы. В Палермо Худжар снимал своего бойфренда, Пола Тека, в склепе, полном иссушенных тел. «Тела можно было бы использовать для украшения комнаты, как цветы», – изумлялся Тек. Сьюзен и Николь поехали в Израиль во время Войны Судного дня; ее третий фильм, «Земля обетованная», был полон тел, физического свидетельства страдания – темы, которую она обходила в своих прежних работах.
В 1975 году 42-летней Сьюзен диагностировали рак груди 4 степени; никто не ожидал, что она выживет. После изнурительного лечения она улетела к своей матери в Гонолулу. Волосы Сьюзен полностью побелели, и мать отправила ее к парикмахеру, который ее преобразил. Образ, который получился, – черные волосы с белой прядью, – стал одним из канонических образов эпохи. Вернувшись домой в 1978-м, она написала эссе «Болезнь как метафора», размышления о раке; когда работа была опубликована, ее снимали в офисе FSG.
В неопубликованном эссе Зонтаг критиковала Жан-Поля Сартра (вверху слева), чей разум она назвала «одним из наиболее плодотворных, щедро одаренных умов этого века», за разрушение этого ума амфетаминами; она не упомянула тот факт, что сама десятилетиями употребляла этот наркотик. Она также атаковала и гитлеровскую кинематографистку Лени Рифеншталь (внизу, в центре); в свою очередь, Зонтаг, как и одну из ее героинь, Ханну Арендт (вверху справа), критиковали феминистки, называвшие ее «исключительной женщиной», которую не сдерживают социальные и экономические барьеры, ограничивающие других женщин.
Иосиф Бродский, русский поэт и нобелевский лауреат: «Меня всегда впечатляло то, как он наслаждался, впечатляя людей, наслаждался тем, что знал больше, чем они, наслаждался тем, что имел более высокие стандарты, чем они», – говорила Сьюзен. В его любимом городе, Венеции, Сьюзен встретила танцовщицу и хореографа Лусинду Чайлдз, которая снялась в главной роли в ее последнем фильме, «Неуправляемый тур». Она любила Лусинду (здесь ее снимал фотограф Роберт Мэпплторп) до конца жизни и говорила о Бродском на ее смертном одре.
Будучи публичной интеллектуалкой, Зонтаг принимала участие в бесчисленных панельных дискуссиях, включая эту (в центре) в 1982 году, на которой произнесла реплику: «Коммунизм и фашизм с человеческим лицом». В следующем году Сьюзен Зонтаг сыграла роль вездесущего комментатора Сьюзен Зонтаг (внизу) в фальшивой документалке Вуди Аллена «Зелиг». Позже, будучи президентом PEN, Зонтаг была вовлечена в поддержку Салмана Рушди, на которого нападали исламские фундаменталисты, организовав данную дискуссию (вверху, слева направо), с участием Гэя Тализи, Э.Л. Доктороу и Нормана Мейлера.
Она во многом отреклась от этой роли во время революции, вспыхнувшей из-за СПИДа, которая потребовала от гей-сообщества воздержаться от метафор и говорить о себе более прямо (внизу). Она никогда не признала своих длительных – и стабильно напряженных – отношений с Энни Лейбовиц (вверху справа). «Ты хороша, но ты можешь быть лучше», – говорила ей Сьюзен. «Я бы сделала что угодно, – говорила Энни, – чтобы угодить Сьюзен».
Осада Сараево, самая продолжительная в современной истории, началась в 1992 году. С большим риском для себя Сьюзен с Давидом (вверху в центре) и режиссером Харисом Пашовичем (вверху слева) поехали туда и поставили пьесу «В ожидании Годо» – без электричества, при свете свечей (в середине) и с голодающими актерами, которым они проносили драгоценные буханки хлеба (внизу). Это было искусство, схожее с боем быков, сыгранное «в мире жертв чумы, которых Арто сделал истинными героями современной драматургии».
Сьюзен с труппой «Годо». Верхний ряд, слева направо: Милиана Жироевич, Нада Дуревска, Сьюзен, Адмир Гламочак, Изудин Баджрович. Второй ряд: Ирена Миламухич, Инес Фанкович, Велибор Топич. Нижний ряд: Сид Беджтович. «Аудиторию нельзя было обмануть, – говорил Топич. – Ты не знаешь, будешь ли ты жив через пять минут, или десять, или на следующий день. Так что их не обманешь. Я играл перед ранеными людьми, я играл перед слепыми детьми, в больнице, на втором этаже, пока людям отрезали ноги на полу, перед людьми, которые буквально расставались с жизнью, пока я играл».
В 1998 году, после двадцати пяти лет без рака, у Сьюзен произошел рецидив; к 1999 году, когда была снята эта фотография, она оправилась, но уже никогда не была совершенно здорова. В 2000 году Зонтаг опубликовала свой последний роман, «В Америке», а 11 сентября 2001 года она была в Берлине, парализованная картинами ужаса, передаваемыми CNN. Она написала короткую статью для New Yorker, в которой нарушила свой собственный принцип: «Ты не имеешь права высказывать свое мнение публично, если только ты не присутствовал там». Три абзаца о теракте 11 сентября 2001 года стали самой противоречивой вещью, которую она когда-либо написала.