В ЭТОМ И СОСТОЯЛА СКРЫТАЯ СУТЬ ДАННОГО ЭССЕ. ЗОНТАГ В ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ ВЕРНУЛАСЬ К СВОЕЙ ЛЮБИМОЙ ТЕМЕ – ОПИСАНИЮ СВЯЗИ МЕЖДУ «РАЦИОНАЛЬНОЙ» НАУКОЙ И РОМАНТИЧЕСКИМ УМОМ ХУДОЖНИКА.
Об этом писал и Фрейд, отмечавший противоречия между свободой и подавлением, спонтанностью и логикой, художественным и научным способами воображения. Раньше все эти понятия воспринимались как противоположности. Зонтаг уверена, что этих противопоставлений можно избежать. Художник начнет мыслить как ученый, после чего превратится в хранителя смысла, начнет выполнять функции, которые ранее выполняли ученые и теологи. Художник будет интерпретировать новый и зачастую непонятный мир, соединив в себе функции, которые раньше выполняли разные единицы: бог и священник, творец и истолкователь. У Зонтаг появилось видение критики как искусства и видение критика в роли художника.
Несмотря на то, что Зонтаг писала, что современное искусство сложно понять, лично она его очень любила. Совриск помогал ей, как и другим, «больше видеть, больше слышать, больше чувствовать». В эссе «Единая культура и новая чувствительность» она выразила надежду на то, что искусство будет противодействовать «массовой сенсорной анестезии», появляющейся в результате распространения механизированной жизни. Некоторые произведения искусства не были предназначены для получения от них удовольствия. Такую позицию Зонтаг не поддерживала и именно об удовольствии писала в эссе «30 лет спустя», появившемся в 1996 году.
Как и лучшие примеры трэвел-журналистики, от чтения которых хочется посетить описываемые места, от прочтения этого эссе хочется перенестись в описываемые времена. «Благодаря смелости, преданности, а также отсутствию продажности у художников, работы которых имели для меня значение, мне казалось, что все развивается именно так, как должно развиваться, – писала она. – Мне казалось совершенно естественным, что новый шедевр должен появляться каждый месяц». Она упоминает о том, что «30 лет назад существовало убеждение в том, что мы находимся на пороге великих изменений в культуре и обществе»[692]. В мейнстриме, или, точнее, в мейнстриме прогрессивной мысли, появлялись маргинальные взгляды, последствия которых она тогда не могла предугадать.
«Тогда я не понимала (да и не была способна это понять), что в культуре в целом серьезность находилась на ранних стадиях потери доверия, и некоторые наиболее трансгрессивные или греховные работы, которые мне тогда нравились, повлекут за собой еще более фривольные и коммерческие. Спустя 30 лет подрыв устоев серьезности практически завершен с рассветом культуры, наиболее убедительными и понятными ценностями которой являются ценности индустрии развлечений. Сейчас само понятие серьезности (и достоинства) кажется большинству людей странным и нереалистичным».
Это признание снимает с Зонтаг обвинения в том, что она старалась «уравнять» или «нивелировать» разные культуры. Сьюзен хотела устранить систему волюнтаристских разделений. «Я выступала против иерархий (высокая / низкая), а также противопоставлений (форма / содержание, ум / чувства), потому что они мешали правильному пониманию новых работ, которыми я восхищалась»[693]. От этих, как и от других, иерархий (черные / белые, мужчина / женщина, гетеросексуал / гей, искусство / наука) действительно надо было избавиться. Однако это совершенно не означает, что все иерархии – это зло. Консерваторы от культуры были правы, но немного не в том смысле, в котором они думали. Если консерваторы стремились к сохранению этих иерархий, то это удалось им не больше, чем Сьюзен Зонтаг, Джасперу Джонсу и Джону Кейджу, которые стремились раздвинуть границы иерархий и пересмотреть их по-новому. Консьюмеризм, как с грустью отмечала Зонтаг, победил их всех.
Не будем забывать, что сборник «Против интерпретации» был написан в начале 1960-х годов, когда, как многим казалось, все должно измениться к лучшему. «Не существовало никакой ностальгии, – писала Зонтаг, – и это действительно был момент утопии». Победа над фашизмом, движение за гражданские права и приход к власти Кеннеди помогли поколению Зонтаг смотреть на все позитивно и с надеждой не потому, что это поколение не видело несправедливостей, а потому, что наблюдало, что этих несправедливостей становится меньше.
Как говорили гностики, после тьмы неизбежно приходит свет. Для поколения Зонтаг этой тьмой стал Вьетнам. Во время правления Кеннеди, в администрации которого было много людей, которые, как и Сьюзен, ходили в кино и в галереи на Манхэттене, в Сайгон стали прибывать «советники». По словам писателя Филипа Капуто, эти люди были идеалистами, и именно идеализм помог Кеннеди стать президентом.
«Мы ехали за границу, полные иллюзий. Благодаря им и нашей молодости появилась пьянящая атмосфера той эпохи. Война манит молодых людей, которые о ней ничего не знают. А надеть форму нас подтолкнули слова Кеннеди о том, что ты можешь сделать для своей страны, они пробудили в нас миссионерский идеализм»[694].
До тех пор, пока губительные последствия этого идеализма не стали очевидны, Сьюзен не интересовалась политикой, что было для человека ее склада вполне естественным. В 1950-е многие писатели, включая битников, писали только о личных переживаниях и драмах человека. Творческих людей не интересовали общественные и политические вопросы. В дневниках Сьюзен политика на Кубе упоминается только в связи с эстетическими вопросами. В Америке ее причастность политическим вопросам была опосредована через эстетику, как в случае с фильмом «Пламенеющие создания».
В 50-х главной целью американской внешней политики была задача сдерживания коммунизма. Мало кто оспаривал необходимость борьбы с ним. Либералы спорили о том, как лучше добиться этой цели, но в целом большинство людей соглашались, что продвижение коммунистов по планете надо как-то остановить. Даже издание Partisan Review поддерживало политику «холодной войны» и поддержку американским правительством «свободных» режимов. Проблема только в том, что определение «свободный» решили применить и к диктатуре южновьетнамского режима.
Еще до того как мнения населения разделились по поводу Вьетнама, в стране существовали новые радикальные слои. «Новые левые» появились в 1962-м[695], еще до начала вьетнамского конфликта. «Новые левые» взяли на вооружение идеи Маркузе о том, как личное освобождение может оказать влияние на политику страны в целом, и обличали капитализм, империализм и расизм. Но тут началась война во Вьетнаме, которая прекрасно подтверждала взгляды «новых левых».
Война расколола левое движение. «Новые левые» критиковали либералов, которые по-прежнему верили в то, что Америка все делает правильно. К 1965-му, когда начались бомбардировки Северного Вьетнама, радикалы стали обвинять либералов в наивности и излишней доверчивости, и взгляды круга людей, в который входила Сьюзен, стали более радикальными. The New York Review of Books – издание, с которым Сьюзен была изначально связана, стали называть The New York Review of Vietnam / Нью-Йоркский обзор Вьетнама. В 67-м на обложке этого журнала была напечатана картинка, демонстрирующая процесс изготовления «коктейля Молотова», – это издание стало самым радикальным в стране.
Зонтаг в отчаянии наблюдала за эскалацией войны и увеличением количества жертв, что подтолкнуло ее впервые в жизни занять активную политическую позицию. 21 февраля 1966-го, через месяц после выхода сборника эссе «Против интерпретации», она вместе с писателями Уильямом Стайроном, Норманом Мейлером, Лилиан Хеллман, Бернардом Маламудом и Робертом Лоуэллом участвовала в литературном чтении в здании мэрии в районе Таймс-сквер. Во время мероприятия на сцену вышел полицейский, не находившийся в тот момент на службе, и спел американский гимн, стоя перед «конструкцией из бамбука, на которой были прикреплены фотографии мертвых солдат и изуродованных азиатских детей»[696]. Аудитория не поддержала патриотический почин блюстителя порядка.
В декабре 1967 года Сьюзен арестовали за то, что она блокировала вход в призывной пункт на Манхэттене, и «похожую на Жанну Д’Арк в штанах и сапогах, повели к полицейскому автомобилю»[697]. В марте 66-го Зонтаг писала: «Писатели должны быть в авангарде несогласного меньшинства, тех, кто боится, тех, кому стыдно, тех, кто говорит: «Нет», тех, кто говорит: «Мы истекаем кровью», тех, кто кричит: «Стоп»[698].
ВСКОРЕ ПОСЛЕ ЭТОГО СЬЮЗЕН НАПИСАЛА ОБЛИЧАЮЩИЙ США ТЕКСТ, КОТОРЫЙ ДОЛГО БУДУТ СЧИТАТЬ ОБЛИЧЕНИЕМ САМОЙ ЗОНТАГ.
Ее враги так никогда и не простили ей эссе «Что происходит в Америке»[699]. Это эссе помнят главным образом благодаря одной фразе: «Белая раса – это рак человеческой истории». Возможно, оборот речи выбран не самым лучшим образом. Зонтаг никогда не извинялась за написанное, но по поводу этой фразы ей пришлось извиниться, хотя извинялась она больше за сравнение, чем за заложенную в нем мысль. Все-таки она была далеко не единственной, кто хотел положить конец войне во Вьетнаме.
Большая часть содержащейся в эссе информации является полной правдой. США как страна действительно появились в результате геноцида американских индейцев и порабощения африканцев. Многие американцы действительно были крайне склонны как к насилию, так и к морализации. Большая часть культуры была безвкусной, а политики – продажными. Однако после прочтения эссе возникает ощущение надежды благодаря появлению нового поколения, в интересах которого она видела