еди которых были Фарли Моуэт и Габриэль Гарсия Маркес. Пока Шульц готовился выступать, Зонтаг и Доктороу встали и передали Мейлеру письмо с протестом. Мейлер показал его Шульцу, но не стал зачитывать вслух. Когда Грейс Пейли начала протестовать, Мейлер ответил: «Я пригласил сюда госсекретаря не для того, чтобы вы его обосрали»[1179]. Все, возмутившиеся его словами, наверняка с бо́льшим пониманием отнеслись к развернутому объяснению Мейлера: ПЕН стремится облегчить жизнь писателей в условиях репрессивных режимов, поэтому «чем больше доверия испытывает к нам госдеп, тем эффективней мы можем работать»[1180].
Мейлер за словом в карман не лез, умел шутить, хотя иногда и позволял себе женоненавистнические высказывания. Это, а также и то, что он в свое время пырнул ножом собственную жену, осложнило положение Мейлера по второму вопросу, заключавшемуся в том, что среди 120 приглашенных оказалось всего 16 женщин. Такс писала: «Он объявил, что присутствуют лучшие писатели в мире. Я отсидела весь первый день конгресса и поняла, что лучшие писатели в мире – это белые мужчины». Исполнительный директор ПЕН Карен Кеннерли возразила: «Выбором приглашенных занималась я со Сьюзен и Бартельмом». Действительно, среди приглашенных были известные женщины-писатели: Юдора Уэлти, Джоан Дидион, Дорис Лессинг и Мэри Маккарти, но, к сожалению, они не смогли приехать»[1181].
Мейлер не согласился с тем, что в этом смысле есть определенная проблема и он собирается ее решать. Вместо этого он подлил масла в огонь, заявив репортеру, что «в мире не так-то много женщин, наподобие Сьюзен Зонтаг, которые являются в первую очередь интеллектуалами, а во вторую – поэтами и прозаиками». Что еще сильнее раздразнило гусей, хотя сама Сьюзен отнеслась к этому совершенно спокойно. Писательнице Надин Гордимер она сказала, что «литература – это не работодатель, предоставляющий всем одинаковые условия и возможности работы»[1182]. Многие расценили это утверждение в качестве подтверждения системы меритократии, что на самом деле не соответствовало действительности. Такс вспоминала: «Она тогда не сказала – что вполне естественно можно было бы в этом случае ответить: «Перестань, Норман. Женщин-интеллектуалов вполне хватает, только вот эта занята, а та уже умерла». Она восприняла его слова как заслуженный комплимент»[1183].
В афоризме Зонтаг есть предположение о том, что женщины требуют равноправия исключительно по причине своего пола, а не по причине заслуг. Зонтаг прекрасно знала, что феминистки утверждали, что женщины не пользуются равными привилегиями с мужчинами, и осознавала, что Мейлер шутливо предполагал, что для того, чтобы добиться того положения, где она сама находилась, надо было быть не только очень талантливой, но и (что, возможно, еще важнее) очень удачливой. В терминологии феминисток Зонтаг была «исключительной женщиной», наподобие того, как в белый микрорайон специально допускают одну черную или еврейскую семью. Такое исключение не отменяет правила, а демонстрация гибкости только подчеркивает их силу.
НА САМОМ ДЕЛЕ МЕЙЛЕР ТОЧНЕЕ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ ВЫРАЗИЛ СУТЬ ПРОБЛЕМЫ: «В МИРЕ ЕСТЬ СТРАНЫ, В КОТОРЫХ НЕТ ХОРОШИХ ЖЕНЩИН-ПИСАТЕЛЕЙ».
Как обычно, он выразился самым провокационным образом. Феминистки негодовали, но Мейлер объяснил, что имел в виду следующее: «В этих странах женщин эксплуатируют и подавляют». Женщины не имеют достаточно возможностей получить образование, отсутствуют препараты контроля над рождаемостью и экономические условия, следовательно, любая женщина, которая преодолела эти преграды, должна быть исключительной. После всех этих неурядиц американскому ПЕН-клубу стала срочно нужна женщина-президент. Президентский срок Мейлера истек в июне 1986 года, после чего на этот пост избрали Ортенс Кэлишер, которая тут же начала «цапаться» с Кеннерли, отвечавшей за повседневную работу организации. Кэлишер ушла с поста спустя год, после того как Сьюзен нашла способ разрешить эту конфликтную ситуацию, сохранив при этом достоинство каждого из ее участников. В 1979-м Зонтаг избрали членом Американской академии искусств и литературы, которая искала нового президента, и она рекомендовала академии кандидатуру Кэлишер, после чего сообщила Кеннерли, что готова стать президентом ПЕН, что ей ранее неоднократно предлагали. «Боже, благослови Сьюзен, – Кеннерли вздохнула с облегчением и благодарностью за элегантную идею рокировки. – Как после этого не любить ее вечно?»[1184]
Роль президента была символической. Надо было принимать участие в собраниях, ездить в Вашингтон, писать письма, ставить подпись и отправлять пресс-релизы в СМИ. Зонтаг же устраивала роль конституционного монарха. Свою работу на этом посту Сьюзен начала с международного конгресса ПЕН-клубов, открывшигося в Сеуле 28.08.1988, спустя две недели после смерти Пола Тека. Американский ПЕН-клуб (и поддерживавшие его клубы Австралии, Канады, Дании, Нидерландов, Швеции и Западной Германии) был против того, чтобы конгресс проходил в Южной Корее, в которой шел процесс демократизации, но несколько корейских писателей все еще сидели в тюрьме. После того как все-таки выбрали Южную Корею, Кеннерли за две недели до начал конгресса приехала в Сеул, чтобы подготовить все необходимое для протеста. Этот протест выразился в коктейльной вечеринке в честь писателей-диссидентов, что резко противоречило принципам «тихой дипломатии» и «не конфронтационного подхода», которые исповедовали другие страны[1185].
СЬЮЗЕН НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛА «НЕКОНФРОНТАЦИОННЫЕ ПОДХОДЫ». ПОЭТОМУ И РЕШИЛАСЬ НА СКРОМНУЮ КОКТЕЙЛЬНУЮ ВЕЧЕРИНКУ, КОТОРУЮ ОДНА КОРЕЙСКАЯ ГАЗЕТА НАЗВАЛА «НЕЛЕГАЛЬНЫМ СБОРИЩЕМ».
На вечеринку пригласили 150 человек, включая друзей и родственников сидевших в тюрьмах писателей. Присутствующие зачитывали отрывки из произведений авторов и рассказывали об их судьбе. Когда Сьюзен сообщили, что корейское правительство восприняло вечеринку как оскорбление, она ответила: «Мы – писатели и должны помогать другим писателям. Быть тихими и вежливыми гостями – не наша работа. Работа писателей – говорить». Это мероприятие настолько не понравилось властям, что президент Кореи Ро Дэ У отказался выступать на конгрессе, хотя планировал это сделать[1186].
Протест американского ПЕН-клуба был замечен. В корейской тюрьме с 1987 года сидел поэт Сан-Ха Ли за стихотворение о зверствах американских солдат по отношению к гражданскому населению во время войны в Корее. В тюрьму пришел адвокат поэта и сообщил, что Зонтаг хочет сделать Ли почетным членом американского ПЕН-клуба.
«Находясь в Нью-Йорке, Зонтаг неоднократно требовала от корейского правительства его освобождения… Момент был не очень удобный – в тот год в Корее должны были пройти Олимпийские игры, и правительство не хотело раздражать международное сообщество и общественное мнение. И власти дали ей какое-то обещание о том, что меня отпустят, вот что мне сказал адвокат. Пока я находился в тюрьме, Сьюзен Зонтаг несколько раз требовала разрешение встречи со мной, на что власти ответили отказом»[1187].
Правительство хотело побыстрее «замять» этот вопрос: в октябре выпустили на свободу одного издателя, потом отпустили трех человек в декабре, а Сан-Ха Ли – в 1990-м[1188]. Правда, запретили выезжать из страны.
«Я смог выехать за границу только спустя 10 лет. В 2000-м отправился в Японию. Сьюзен Зонтаг умерла от рака в возрасте 71 года в 2004-м, и я так и не смог познакомиться с ней. Периодически она появлялась на экранах ТВ, потом я увидел книгу «Смотрим на чужие страдания», и она напомнила мне о том, как развивалась моя мысль, как я пошел правильной дорогой и какие глубокие следы я после себя оставил»[1189].
Конгресс в Сеуле был репетицией следующего важного события, в котором принимала участие Зонтаг. То, что она была активисткой, имела репутацию неустрашимого человека, была президентом американского ПЕН-клуба, помогло ей оказаться в центре событий одной из самых интересных литературных саг нашего времени. В День св. Валентина 1989 года аятолла Хаменеи, высший духовный лидер Ирана, огласил смертный приговор Салману Рушди за роман «Сатанинские стихи», выпущенный в Лондоне спустя месяц после возвращения Сьюзен из Сеула. Аятолла не читал роман, но само его наказание наводило мысли на случай, произошедший с пророком Мухаммедом, когда сатана соблазнял его произнесением имен трех языческих богинь.
Автора романа обвинили в богохульстве и была объявлена фатва (или в другом написании «фетва», вскоре это слово стало употребляться так часто, что его не надо было выделять курсивом). В результате фатвы погибли 60 человек. Взрывали книжные магазины в США и Англии. В норвежского издателя Рушди, а также в переводчиков на турецкий и итальянский языки стреляли и ранили их. Его переводчик на японский был убит. Сам Рушди в течение многих лет скрывался под охраной полиции и неоднократно унизительно «извинялся» перед иранскими властями. Кроме этого, у Рушди возникли и другие проблемы: его покинули коллеги-писатели, которые придерживались «умеренного и неконфронтационного подхода», что, по сути, сводилось к обвинению Рушди в том, то он сознательно провоцировал этот инцидент. «Мне кажется, что никто из нас не может вести себя дерзко по отношению к великой религии без последствий для самого себя», – заявил умудренный жизненным опытом Джон Ле Карре. Антисемит Роальд Даль назвал Рушди «опасным оппортунистом», который «точно знал, что он делает, и не может от этого факта отвертеться. Сенсациолизм действительно может сделать невыдающуюся книгу бестселлером, но мне кажется, что это дешево»