[1248]. Отношением, заложенным в этих фразах, объясняется, что, хотя она и осталась в издательстве Роджера до конца своей жизни, она затаила на него обиду, даже несмотря на то, что тот предложил ей неслыханные по тем временам 8000 долларов за четыре книги.
«СПИД как метафора» не была одной из этих четырех книг. Книга вышла в начале 1989-го, незадолго до того, как она подписала контракт. На аскетично оформленной обложке не было фотографии автора, потому что у Зонтаг не нашлось недавно снятых собственных фотографий. Сьюзен знала, что ее подруга Шэрон ДеЛано работает с Лейбовиц в Vanity Fair, она попросила Шэрон спросить, не захочет ли Энни снять ее портрет[1249]. Энни согласилась и сделала снимок, на котором Сьюзен с драматично зачесанными назад волосами сидит за рабочим столом и выжидающе смотрит вдаль.
Как часто случалось с Энни, ее «небрежная близость» привела к близости несколько другого плана. Она нашла способ сделать Зонтаг приятное и с энтузиазмом отозвалась о романе «Благодетель», который мало кому нравился. Фотограф воспринимал последовательность фантастических картинок иначе, чем писатель или человек от литературы. Сьюзен произвела на Энни сильное впечатление. «Помню, как я пошла с ней на ужин и жутко вспотела, переживая, что не смогу поддержать разговор, – говорила Лейбовиц. – Частично это, наверное, объясняется тем, что я чувствовала себя очень польщенной тем, что она вообще мной заинтересовалась»[1250].
Стереотип отношений возник на первом же свидании. Спустя пару недель после их встречи Сьюзен наняла новую ассистентку – деловую девушку из Техаса по имени Карла Иофф, проработавшую у Сьюзен несколько лет.
«Одним из первых рабочих звонков, на который я отвечала, оказался звонок от Энни. Сьюзен должна была уезжать в PR-тур для продвижения книги, и Энни спросила: «А у вас есть ее график? Можете отправить в мою студию, и можно я свяжу вас с моими сотрудниками? А как она путешествует? Кто занимается ее билетами? Я хочу сделать ей апгрейд до первого класса».
Сьюзен, как обычно, вела себя крайне уклончиво и не афишировала своих отношений с Энни. «Первые несколько месяцев она вела себя с Энни очень мило, – говорила Карла, – не могу сказать, что ужасно ласково. А потом у меня был с ней момент «О Боже!». Карла считала, что Сьюзен скрывает от нее отношения с Энни, потому что не уверена, что ей можно доверять. «Это просто моя подруга Энни, – говорила Сьюзен Карле. – Вчера вечером ненадолго заходила моя подруга Энни». Карла никак не реагировала на эти слова и волновалась из-за мысли о том, что Сьюзен подозревает ее в гомофобии. Наконец, она набралась храбрости и заявила своей начальнице, что у нее нет необходимости скрывать свои отношения. На это Сьюзен ответила, что Энни – ее подруга, не более.
«Нет, – сказала я ей. – Она тебе цветы приносит, она к тебе прикасается. И вообще. Она за тобой ухаживает». «Ты действительно так считаешь?» – «Да, конечно», – ответила я, и она сказала: «Не знаю, в курсе ли ты, но я была с женщинами».
Карла всегда предполагала, что Сьюзен – лесбиянка, но Сьюзен сказала: «Я не люблю ярлыки. С мужчинами я тоже была». После этого разговора Сьюзен стала позволять себе в присутствии Карлы демонстрировать больше нежности по отношению к Энни, но исключительно в короткие промежутки времени и только когда они были втроем. На людях она гораздо более ласково относилась к Карле, чем к Энни, – Карла была гетеросексуалкой, поэтому представление ее другим людям: «Это мой ассистент, обожаю ее до смерти», не вызывало никаких подозрений. «В отношениях со мной на нее бы точно не навесили никаких ярлыков»[1251].
В 1989-м наличие «ярлыка» или, другими словами, каминг-аут означал совсем не то, что 10 лет до этого. Как писал Эдмунд Уайт, если бы до появления СПИДа Сьюзен открыто заявила о том, что она – лесбиянка, то потеряла бы 2/3 своих читателей. Однако эпидемия СПИДа повлияла на отношение людей к «ярлыкам». Год от года умирали больные: сначала десятки, потом сотни, тысячи и миллионы, и постепенно у людей складывалось новое отношение к геям, что привело к тому, что тот, кто их не признавал, сам получал «ярлык».
К 89-му радикалы начали побеждать. На смену рейгановской администрации, представители которой не особо интересовались вопросом «рака геев», пришла администрация Буша, которая тоже не особо жаловала геев и имела ориентацию на «семейные ценности». Геи умирали от заболевания, с которым боролись бы более активно, если бы оно не было связано с гомосексуалистами. (Только через какое-то время стало понятно, что СПИД – это болезнь, которая не связана с сексуальной ориентацией.) Геи умирали в результате бездействия администраций Рейгана и Буша: 30 % самоубийц-тинейджеров в США были геями[1252]. Ситуация была отчаянной, и люди стали бороться. В 1987 году была основана организация ACT UP (Коалиция по борьбе со СПИДом). Активисты выходили на улицы и выражали протест самым разным подавляющим органам: от католической церкви до Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. В эссе «Болезнь как метафора» Зонтаг выступила против представления о том, что «рак = смерть». Теперь геи-активисты выходили на улицы с плакатами «Безмолвие = смерть».
НАИБОЛЕЕ ВАЖНЫМ РЕЗУЛЬТАТОМ ГЕЙ-АКТИВИЗМА КОНЦА 80-Х СТАЛА КРИТИКА МОЛЧАНИЯ, СОСТОЯНИЯ, КОГДА ГЕИ СКРЫВАЛИ СВОЮ СЕКСУАЛЬНУЮ ОРИЕНТАЦИЮ.
Эта критика основывалась на предположении, что гомосексуальность является такой же естественной, как и гетеросексуальность. Простота этого утверждения давала результаты, которые только начали проявляться в кризисных условиях тех лет. Геи-активисты стали заявлять, что сексуальность, в отличие от секса, не более интимна, чем принадлежность к числу женщин, афроамериканцев или католиков. Активисты требовали, чтобы жизни геев начали обсуждать точно так же, как обсуждают жизни гетеросексуалов. «Американские СМИ не сообщали о жизни известных геев, потому что гомосексуальность считалась омерзительной, – писал Микеланджело Синьориле в 1993-м, – хуже, чем внебрачные связи, аборты, алкоголизм, разводы, внебрачные дети, то есть всего, что представляет обычные и привычные темы, которые освещает пресса»[1253].
Синьориле вел колонку в недолго просуществовавшем журнале OutWeek и стал известен тем, что рассказывал о жизни известных геев, которые не совершили каминг-аут. Сейчас сложно представить себе, как много шума наделали эти статьи о тех, кто, по общему мнению, был геем. Например, не было никакой сенсации в том, что часто фигурировавший на страницах светской хроники известный коллекционер Малколм Форбс был геем. Однако в СМИ о его сексуальной ориентации не было принято говорить, несмотря на то, что он уже умер, и журналист писал о нем после его кончины в 1990 году. В New York Times обошли острые углы и написали о том, что возникли споры по поводу «недавно умершего бизнесмена»[1254]. Складывалось ощущение, что этот бизнесмен совершил что-то настолько страшное, что об этом вообще нельзя упоминать.
После выхода в Time статьи о Форбсе и его личной жизни подобную тактику стали называть outing. Акивистам это словцо не понравилось. «Ну, не знаю, – говорил Синьориле – мне кажется, что это просто результат обычной репортерской работы»[1255]. Писать в СМИ о сексуальной ориентации людей считалось настолько невежливым, что журналистов, таких как Синьориле, называли маккартистскими аятоллами. Но именно благодаря их усилиям СМИ стали обсуждать роль, которую они играли в поддержании ситуации. Синьориле писал: «У огромного количества СМИ было предвзятое отношение. Подробности жизни лесбиянок и гомосексуалистов сильно искажались»[1256]. В 70-х СМИ более позитивно описывали жизнь геев, но после этого в период президентства Рейгана ситуация изменилась в худшую сторону. Рейган и Буш использовали гражданские движения. Это было экономично: в тот период социально-демогратические вопросы отошли на второй план, выдвинув на первый план вопросы сексуальной ориентации. Синьориле писал, что в 1980-х на экранах лесбиянок изображали не самым положительным образом: «Это было ответной реакцией на движение за права женщин, поэтому независимых и сильных женщин изображали в виде злобных и ненавидящих мужчин лесбиянок. Во время эпидемии СПИДа геев-мужчин также стали изображать гораздо более негативно»[1257].
Сьюзен прочитала роман «Цена соли» 30 годами ранее, и с тех пор, судя по всему, мало что изменилось. В том романе лесбиянка потеряла права на своего ребенка (ее, слава богу, не убили), и это считалось позитивным хеппи-эндом. Геи и лесбиянки должны были бороться с этими стереотипами и показать свое настоящее лицо, рассказывать, какие они на самом деле, и не позволять себя очернять. Сторонники outing считали, что те, кто не совершает каминг-аут, демонстрировали этим представление о том, что гомосексуальность постыдна, а эпидемия СПИДа заставляет всех, в особенности людей известных, продемонстрировать свою позицию в этом вопросе.
Началось обсуждение, в котором победили сторонники выхода из клозета. Их победа была настолько убедительной, что сокрытие своей сексуальной ориентации стали воспринимать в лучшем случае как патетический жест, в худшем – как проявление патологии. Правда, сами геи так к каминг-ауту пока не относились. Впрочем, вскоре они начнут относиться к тем, кто не совершил каминг-аут, как чернокожие относятся к своим «братьям и сестрам» с более светлым цветом кожи, считая, что те «шарят» под белых, или как евреи к мимикрирующим под гоев, меняя фамилию, чтобы попасть в те клубы, куда евреям вход воспрещен. Это была революция, и Синьориле поражался тому, как кардинально и как быстро все изменилось.