– Я будто помню настоящую себя, – наконец ответила она. – Настоящую Карлотту. Я любила ее, но теперь она исчезла. У меня осталось только воспоминание. Как о том, кого я знала когда-то давно.
– Настоящая Карлотта Моран, – четко проговорила доктор Шевалье, – мертва?
– Нет. Она уехала.
– Когда?
– Не знаю.
– Когда вы заболели?
– Может, раньше.
Доктор Вебер внимательно изучал молодую женщину напротив. Он задумался, не повторяет ли она предположения доктора Шнайдермана. Ординаторы, даже самые лучшие, часто намекают пациентам на диагнозы. Он вдруг понадеялся, что Карлотта не вывернет любые случайно сказанные слова. Она казалась очень восприимчивой ко всем врачам и быстро размышляла, пытаясь угадать, что они все думают и почему.
– Эта Карлотта когда-нибудь вернется? – спросил доктор Вебер.
– Иногда мне кажется, что нет.
– Что бы могло ее вернуть?
– Выздоровление.
– И тогда вы станете настоящей Карлоттой?
– Да. Тогда она снова станет целой. И нападения прекратятся. Она и я снова станем едины.
– Очень проницательно, Карлотта, – сказала доктор Шевалье.
Доктор Вебер теперь был уверен, что женщина повторяет неосознанные намеки Шнайдермана. Придется за этим последить.
В зале снова воцарилась тишина. Окна были закрыты, становилось душно. Казалось, все ждали, пока она что-нибудь скажет, но говорить было нечего. Наконец снова заговорил доктор Уолкотт. Он говорил таким выверенным голосом, с такими приятными интонациями, что она чувствовала притворство, и у нее возникли подозрения.
– Что это за восточное создание, Карлотта? – спросил он. – Почему оно вас беспокоит?
– Я не знаю, доктор Уолкотт.
– Каждый раз это одно и то же существо?
– Это не существо. Это человек. И у него есть помощники.
– Послушайте, Карлотта. Хоть он и предстал перед вами, но он реален? Реален так же, как и я? Или реален как-то иначе?
Карлотта покраснела. Ее запутали. Очевидно, доктор Уолкотт спрашивал, сошла она с ума или нет. Это унизительно. Но все же она решила ответить правду.
– Когда он напал первый раз, я думала, он реален. Затем я убедилась, что это был сон. Когда он напал на меня в машине, я решила, что он ненастоящий, но тут он взял руль. А потом, когда я действительно увидела его, понадеялась, что он реален.
– Что вы думаете сейчас? В этом зале, с нами?
Карлотта на мгновение замешкалась.
– Доктор Шнайдерман объяснил мне, что это был сильный сон.
– И вы ему верите?
– Я пытаюсь. Но не верю.
– Почему?
Карлотте казалось, будто ее разрезают на операционном столе. Она не ожидала такого изнурительного осмотра.
– Из-за отметин на теле, – ответила она, ее голос перестал быть таким твердом. – Они на местах, куда я не могу дотянутся сама. Даже во сне. Я не сама себя кусаю.
– Что-то еще?
– Мой дом… там остались порванные шторы, трещины на потолке. Я этого не делала. Билли не делал. Никто не делал. И дети его чувствуют. Они его слышат. Ощущают запах. И Билли…
– Что?
– Он ранил Билли.
Доктор Уолкотт кивнул.
– Да, мы знаем. Но разве вы не описывали, что во время этих нападений будто просыпаетесь?
– Ну да, я говорила доктору Шнайдерману, все вокруг как бы плывет, становится нереальным, а потом все происходит. А после все проходит, и я думаю, не было ли это фантазией или вроде того. А на шее и руках остаются синяки, шторы порваны, дети все видят или слышат. И поэтому даже после нападений я думаю, что все было по-настоящему.
– Ясно.
К Карлотте вернулось самообладание. Ее смущал сам вопрос того, реально это или нет. У нее кружилась голова, потому что она не знала. Тело холодело от самой мысли.
– Вам не кажется странным, что он говорит с вами на английском, Карлотта? – спросила доктор Шевалье. – В смысле, раз он восточной национальности…
– Если честно, доктор Шевалье, странным мне кажется все, – ответила Карлотта.
Доктор Вебер подавил улыбку.
– Он вас оскорбляет, – не сдавалась доктор Шевалье. – Почему?
– Я… я могу объяснить. Может, такой доктор, как вы, леди, не знает, но…
– Продолжайте.
– Ну. Некоторые мужчины, когда они… ну, с женщиной…
– Да?
– Они используют такие словечки. Очень грубые. Но не для того, чтобы обидеть. Это для них способ, чтобы как-то…
– Возбудиться?
– Да. Точно.
– Тогда почему он ранил вас в машине? Почему ранил Билли?
– Он меня предупреждал.
– Предупреждал о чем?
– Не сопротивляться.
Доктор Шевалье внимательно следила за Карлоттой, притворившись, что пьет кофе.
– Почему он нападает на вас, Карлотта? Почему не на кого-то другого?
– Видимо, он меня выбрал.
– Вы не думаете, что у него есть другие женщины?
– Я… я… никогда об этом не задумывалась.
– Никогда?
– Да.
– Но почему вы, Карлотта? Почему он выбрал вас?
– Не знаю, – пробормотала Карлотта. – Видимо, считает меня привлекательной.
Карлотта покраснела.
Доктор Шевалье немного подождала, а затем ответила:
– Это скажет что-то о вас как о женщине, если он уйдет? Если вас вылечат?
Карлотта чувствовала, что эта врач в твидовой юбке загнала ее в ловушку. Она быстро размышляла.
– Конечно нет, – ответила Карлотта. – Я ненавижу все это. Словно кошмар, от которого я не могу проснуться. Мне плевать, что думает он, я хочу только избавиться от него …
Доктор Вебер подал голос. Он почувствовал, что Карлотта на них разозлилась.
– Разумеется, вы правы, Карлотта, – сказал он. – Мы делаем все, что можем. Но такое нельзя загипсовать или забинтовать. Нам нужно время, чтобы выяснить, в чем именно проблема.
Карлотта смахнула с юбки невидимую нитку.
– Я не злюсь, – отозвалась она. – Но при этом не знаю, чем мне помогут все эти разговоры.
– Да, конечно. Я понимаю…
– Болтовня не помогает. Как с доктором Шнайдерманом.
– Прошу, поверьте, Карлотта. Мы делаем все, что в наших силах.
Карлотта кивнула. Но она казалась отвлеченной, отдаленной. Очевидно, она теряла уверенность в своих возможностях. После еще пары вопросов они встали, по очереди пожали ей руку, и сестра увела Карлотту из зала. Врачи остались сидеть, несколько сбитые с толку внезапным проявлением враждебности и сомнений.
Доктор Уилкс встал, откинул свои седые волосы, и другие врачи посмотрели на него снизу вверх. Казалось, он с абсолютной уверенностью руководил собранием.
– Доктор Шнайдерман, – позвал он, – подойдете к нам?
Шнайдерман подошел из дальнего конца зала. Он неловко сел рядом с доктором Шевалье. Доктор Уилкс покосился на раскрытый блокнот на маленьком столике у двери, перелистывая страницы одну за другой. Затем повернулся к Шнайдерману.
– Что вы думаете о первоначальном диагнозе? – спросил доктор Уилкс.
– Истерический невроз? Я все еще его придерживаюсь. Хоть и с беспокойством.
Доктор Уилкс покачал головой.
– Все изменилось, доктор Шнайдерман.
Воцарилось зловещее молчание. Шнайдерман нервно сглотнул, но промолчал.
– Когда она только пришла, диссоциация была связана только с нападениями. Помните? А теперь пациентка отчуждена от реальности. Она считает нас нереальными, призрачными фигурами. Это первое изменение.
– Да, сэр.
– Сначала во время нападений она слышала лишь ругательства. Теперь она придумала им объяснения. Он хочет заниматься с ней любовью. Зарождающиеся отношения. Мне это не нравится. Это второе изменение.
– Да, сэр. Я понимаю. И все же…
– Вообще-то, она даже гордится этим существом, – сказала доктор Шевалье. – Он подтверждает ее сексуальную привлекательность. Это другое, Гэри.
– Эти перемены очень важны, – сказал доктор Уилкс. – Перед нами не какой-то подросток с кризисом личности. Ситуация крайне нестабильна, в ней нет никакого равновесия.
Шнайдерман задумался, оценил ли трезво опасность, в которой находилась Карлотта. Если нет, то почему доктор Вебер ничего не сказал? Почему не догадался? Или так он хотел позволить ординатору учиться за счет пациента? Ничто из этого не казалось вероятным. Шнайдермана начало подташнивать. Затем он осознал, что врачи терялись так же, как и он сам. До этого момента он предполагал, что у старших коллег есть конечные, четкие ответы, как всегда было на лекциях. Но теперь все они тонули в личных догадках, и лечение Карлотты отдалилось еще сильнее.
– Есть и другое изменение, – продолжил доктор Вебер.
– Какое? – спросил Шнайдерман.
– Сначала нападения были внезапными. Как изнасилования. Вообще-то, она так в начале и думала, верно?
– Верно.
– А теперь она описывает марево вокруг нападения. Она сказала, что все «плывет». Понимаете? Бред стал более продолжительным.
– Я тоже заметила, – согласилась доктор Шевалье. – Но не знала, было ли так раньше.
– Не было, – признал Шнайдерман.
– И перемены не просто нейтральны, – добавил доктор Уилкс.
Шевалье вздохнула. На мгновение она выглянула в окно, будто солнечный свет во дворе мог оживить унылый и заброшенный зал, в котором они сидели.
– Такая красивая девочка, – пробормотал доктор Уолкотт. – Мне больно видеть ее такой.
– Да, – согласился доктор Вебер.
Шнайдерман гадал, какая невысказанная, недоступная ему мысль витала в их головах.
– Вы столкнулись с психотической реакцией, психотическим срывом, доктор Шнайдерман, – сказала доктор Шевалье, глядя в окно.
– Определенно, – поддакнул доктор Вебер.
– Согласен, – вставил Уилкс. – Доктор Уолкотт. Каково ваше мнение?
– Пока не решил.
Шнайдерман наблюдал за ними. В его мозгу текла мысль, подобно холодной реке: а что, если он не справится с этим делом? Доктор заставил себя сосредоточиться на каждом слове.
– Давайте обсудим лечение, – сказал Уолкотт. – Очевидно, произошел положительный перенос.
– Да, – сказал Уилкс. – Это явно.
– Да, – слабо улыбнулась доктор Шевалье. – Она влюбляется в вас, Гэри.