Вдалеке прозвенел звонок. Все посмотрели на часы. Было 10:30. До встречи с деканом осталось пятнадцать минут.
21
Нервные Крафт и Механ взяли с собой фотографии, таблицы и рукописи статей, которые надеялись опубликовать в научных журналах. Они пытались отрепетировать аргументы, чтобы объяснить декану и руководству медицинского факультета природу своего проекта и, в частности, значение понятия «развоплощенная сущность». Молодые люди пришли к выводу, что у них будет больше шансов, если они выберут тактику нападения, а не защиты.
За круглым столом сидел доктор медицинских наук Моррис Халперн, заведующий медицинским факультетом, доктор Генри Вебер и Гэри Шнайдерман, который нервно постукивал пальцами по стопке папок. Внезапно Крафт понял, что Шнайдерман тоже подготовил аргументы. Затем догадался и Механ. Дебаты обещали быть непростыми. Доктор Кули посоветовала им сохранять спокойствие, оставаться собранными и не спорить. Она не доверяла университету, который обычно был на ее стороне.
Декан Осборн был полноватым человеком, который ненавидел конфликты. Он явно хотел бы сейчас оказаться в любом другом месте. Кроме того, он хорошо знал Халперна. Тот умел быть жестким конкурентом, не вел дела с утонченностью, присущей ученым. По сравнению с Осборном Халперн был влиятельным человеком. Карьера Осборна основывалась на его умении угодить. У Осборна уже вспотели ладони.
– Мне жаль, что глава психологического факультета не смог сегодня прийти, – начал Осборн. – Доктор Гордон сказал моему секретарю, что будет на конференции, и попросил передать свои извинения.
Доктор Вебер догадывался, что на самом деле Гордон просто не хотел вовлекаться в подобную междоусобицу. В результате чего Кули осталась совсем одна, без поддержки. Но декан Осборн был пацифистом, мастером по решению конфликтов, так что придется за ним следить.
– У нас возник небольшой вопрос, – начал Осборн. – Он связан с одним и тем же случаем двух кафедр, представленных доктором Вебером с одной стороны и доктором Кули – с другой. Полагаю, лучше сразу перейти к делу.
Осборн повернулся к доктору Веберу, который заговорил приглушенным тоном.
– В нашей юрисдикции находится лечение женщины, страдающей галлюцинациями и сильной тревожностью. Мы диагностировали у нее истерический невроз, пока не заметили быстрый спад сопротивления, и теперь, как мы считаем, он перешел в шизофрению. Она страдает не только от зрительных и слуховых галлюцинаций, но также ее тело покрыто ранами и ушибами в результате тяжелого психотического поведения. Мы настоятельно рекомендовали госпитализировать ее, когда она резко прекратила терапию.
Доктор Вебер сделал паузу. Он заметил, что двое студентов напротив, на которых он до сих пор толком и не смотрел, беспокойно заерзали.
– Ведущий это дело ординатор ходил к женщине домой и увидел, что два студента, указанные в отчете, декан Осборн, обставили ее жилище разнообразными приборами и графиками, чтобы получить физические доказательства галлюцинаций.
Декан Халперн отвел взгляд, пытаясь скрыть улыбку.
– Послушайте, декан Осборн, – настойчиво продолжил доктор Вебер, – поймите нас правильно. Мы не ставим под сомнение обоснованность их эксперимента и право учиться под руководством факультета. Но университет срочно должен разобраться в том, что из-за поддержки заблуждений женщина лишь убеждается в их реальности, а это очень вредно.
– Смертельно, – вмешался Шнайдерман.
– Одну минуту, Гэри, – остановил его доктор Вебер и наклонился вперед, говоря со всей убедительностью своего медицинского опыта, глядя Осборну прямо в глаза.
Осборн заколебался.
– Из-за этих экспериментаторов, – настаивал доктор Вебер, – иллюзии миссис Моран стали настолько осязаемыми, что перенеслись на ее любовника. В прошлую пятницу он ударил ее по голове, уверенный, что бил эту галлюцинацию в темноте.
Осборн сглотнул.
– Университет за это не отвечает, – заметил он.
– Суть не в этом, декан Осборн, – сказал доктор Вебер. – Женщину чуть не убили. Я не хочу рисковать своими пациентами!
Доктор Вебер наклонился и заговорил с Осборном напрямую.
– Ее фантазии подтвердили, – заявил он, – два студента без какого-либо опыта в психиатрии или даже клинической психологии. Я просто обязан потребовать хоть как-то их ограничить.
Осборн понял, что доктор Вебер закончил, и неловко заерзал.
– Декан Халперн, – сказал он, – что-нибудь еще?
– Фрэнк, когда врач несет медицинскую ответственность за пациента, он обязан действовать так, как поступили бы с этим пациентом другие врачи с аналогичной подготовкой. В противном случае его обвинят в халатности. Если пациента становится объектом исследования, должны быть жесткие ограничения. Пациенту нужно все сообщить, передать форму согласия, сформировать конкретную гипотезу, вынести ее на комитет по проверке… Другими словами, эти двое студентов – не ученые-медики, которые ведут одобренный эксперимент.
– Понятно, – отозвался Осборн.
– Уверен, вы не хотели причинить женщине вред, – добавил Халперн, глядя на доктора Кули. В его голосе послышались нотки сарказма.
– Что ж, – сказал Осборн, поворачиваясь к доктору Кули, – дело довольно серьезное, Элизабет. Я не вижу никаких альтернатив, а вы?
Доктора Кули загнали в ловушку. Анонимность была ее щитом на протяжении тридцати лет психических исследований. С другой стороны, становилось ясно, что их закроют, если она не будет защищаться. На протяжении всего собрания в воздухе витала невысказанная мысль, что ее небольшая кафедра была непрофессиональной и даже вредной, и теперь ей нужно было ее отстоять. Доктор Кули согласится на ограничения Крафта и Механа, но должна убедиться, что с зарождающейся кафедрой парапсихологии больше ничего не случится.
– Ситуация и правда щекотливая, Фрэнк, – спокойно ответила она. – Но я бы хотела кое-что прояснить. Во-первых, у нас есть форма согласия. Мы всегда получаем письменное соглашение от испытуемых. Во-вторых, пациент отказался от терапии до того, как связался с нами. Мы никоим образом не нарушили имеющиеся отношения с врачом.
– Она подписала форму, потому что больна, – возразил Шнайдерман. – И то, что она не приходила пару дней, еще не значит, что…
– Простите, – перебила доктор Кули, – испытуемая сообщила нам, что лечение остановлено. Она даже не отвечала на ваши звонки. Так ведь?
Шнайдерман покраснел.
– Это ее гражданское и медицинское право – говорить с кем угодно и приглашать домой кого угодно. Иначе нас бы там не было. Мы не предлагали ей никакого лечения. В подписанном соглашении четко указано, что мы лишь проводим исследование. Это никак не могло повлиять на ведущееся психиатрическое лечение.
– Но присутствие ваших студентов, Элизабет, – вмешался Осборн, – подтвердило галлюцинации, от которых она страдает.
Доктор Кули замешкалась. Она не хотела защищать свою дисциплину. Именно тогда начинались непобедимые споры. Она попыталась аккуратно обойти эту тему.
– Присутствие моих студентов ее успокаивало, – сказала доктор Кули. – Ей было приятно, что мы интересуемся ее проблемой. Хочу отметить, что самые тяжелые из приступов, которые, как мы теперь понимаем, были ужасными сексуальными кошмарами, полностью прекратились в тот период, когда мы начали устанавливать оборудование и исследовательские энергосети. Поэтому неверно утверждать, что мы усугубили ситуацию. Тогда миссис Моран казалась более уверенной в себе, жизнерадостной и даже уверенной в возможном излечении.
Осборн повернулся к декану Халперну и доктору Веберу, которые смотрели на доктора Кули с уважением, но и с затаенной неприязнью.
– Вы можете на это ответить, доктор Вебер? – спросил Осборн.
– Безусловно, – подтвердил доктор Вебер. – Самый важный этап любого лечения – исчезновение симптомов. И самый опасный. Пациент становится уязвим. Он теряет защиту. Как только мы довели пациентку до этого состояния, появились двое студентов и заявили, что все ее иллюзии – правда. Конечно же она была счастлива. У нее истерика. Так ей не пришлось сталкиваться с основными проблемами. И такими темпами она с ними никогда не столкнется.
Осборн повернулся обратно к доктору Кули. Зарождалась ссора. И Осборн ненавидел открытые конфликты. Они были неподобающими. Мерзкими. Он терпеть не мог резкие эмоции. Споры. Поэтому постарался держаться подальше.
– По-моему, мы отошли от истинной проблемы, – внезапно вмешался Крафт. – Разве суть не в том, что существует больше одной обоснованной точки зрения?
– В каком смысле? – переспросил Осборн, часто моргая.
– Он имеет в виду, – быстро вставила доктор Кули, – что если с психиатрической точки зрения у нее наблюдается дезинтеграция, то она движется к возможному самоубийству или необратимому психическому расстройству. С этой точки зрения будет лучше поддерживать симптомы. Пока она не наберется сил. Поэтому мы помогаем ей и в психиатрическом плане.
«Умно», – подумал Шнайдерман. Доктор Кули разбиралась в психиатрии. Кто она? И почему такая умная женщина поддерживает этих идиотов?
– Фрэнк, – сказал декан Халперн, – правила университета крайне просты. Если ты не врач или ординатор под наблюдением, то не можешь вмешиваться в дела пациентов. Я полностью поддерживаю эксперименты. Но они должны быть ограничены. Речь идет об ответственности университета.
– Понятно, – отозвался Осборн.
– По сравнению с медицинским благополучием пациента, – добавил доктор Вебер, – все остальные вопросы второстепенны.
Осборна убедили окончательно. Пришло время проявить лидерство. Он прочистил горло.
– Полагаю, компромисс можно достичь следующим образом, Элизабет, – решительно заявил Осборн. – Продолжайте свои эксперименты, но не с данным пациентом. Безусловно, ее медицинское и психиатрическое лечение важнее исследований.
Доктор Кули посчитала, что справилась настолько хорошо, насколько было возможно в данных обстоятельствах. Она кивнула.