Учение о природе в Боге заимствовано у Якова Беме, но в оригинале оно носит более глубокий и интересный характер, чем во втором сокращенном и модернизированным издании. У Якова Беме искренняя, глубокая, религиозная душа: религия является центром его жизни и мышления. Но в то же время в его религиозное сердце проникло то значение природы, которое она приобрела за последнее время благодаря изучению естественных наук, системе Спинозы, материализму и эмпиризму. Он чувствовал природу и пожелал проникнуть в ее таинственную глубину. Но природа испугала его, и он не мог согласовать страх, внушаемый природой, со своими религиозными представлениями. «Я созерцал необъятную глубину этого мира, наблюдал за солнцем, звездами, облаками, дождем и снегом, представлял себе мысленно все творение этого мира, и находил добро и зло, любовь и гнев во всем: не только в людях и животных, но и в неразумной твари: в деревьях, камнях, земле и стихиях… Я убедился, что добро и зло присущи всему: не только тварям, но и стихиям, что безбожники пользуются таким же благополучием, как и люди благочестивые, что варварские народы располагают лучшими землями и наслаждаются большим счастьем, чем народы благочестивые. Это повергло меня в печаль и сильно огорчило. Я не мог найти утешения даже в Писании, с которым я был хорошо знаком. Все это несомненно доставляло радость диаволу, внушавшему мне часто языческие мысли, о которых я не хочу здесь упоминать»[45]. Мрачная сущность природы, не согласующаяся с его религиозными представлениями о творце небесном, действовала на душу Беме удручающим образом, но тем не менее он с восхищением отзывается о блестящей стороне природы. Яков Беме понимал природу. Он понимал и даже ощущал радость минералога, ботаника, химика, одним словом, радость «безбожного натуралиста». Он восхищается блеском драгоценных камней, звуком металлов, запахом и цветом растений, миловидностью и кротостью многих животных. «Это не сравнимо (т. е. откровение Бога в лучезарном мире, процесс, сообщающий различные краски небу и определенный характер каждой твари) ни с чем, кроме драгоценных камней: рубина, изумруда, оникса, сафира, бриллианта, яхонта, гиацинта, аметиста, дельфина, берилла, сердолика, граната и др.». В другом месте он говорит: «Драгоценные камни, превосходящие собою все остальные, как то: рубин, изумруд, дельфин, оникс и т. д., зарождаются там, где загорается свет любви. А этот свет загорается в кротости, в сердце духов рудников, поэтому эти камни так кротки, прочны и красивы». Как видите, у Якова Беме был хороший минералогический вкус. О его любви к цветам и следовательно ботаническом вкусе свидетельствуют следующие места его книги: «Небесные силы рождают небесные светлые плоды и цвета, всевозможные деревья и кусты, убранные прекрасными плодами жизни. Поэтому цветы получают небесную окраску и запах; их вид разнообразен, но каждый из них является по-своему светлым, священным, божественным». Если ты хочешь видеть божественный блеск и великолепие неба, если ты хочешь знать, каковы растения и радость на небе, то посмотри внимательно вокруг себя, постарайся разглядеть земные плоды и растения: деревья, кусты, траву, корни, цвЕты, масла, вина, хлеба, одним словом, все, что доступно твоему исследованию. Во всем этом отражается небесное великолепие».
Яков Беме не мог удовольствоваться деспотическим «да будет» в качестве объяснения природы. Он слишком понимал и любил природу. Поэтому он пытался дать природе естественное объяснение и нашел его только в качествах самой природы, которые производили глубокое впечатление на его душу. Яков Беме — и в этом заключается его существенное значение — мистический натурфилософ, теософический вулканист и нептунист; ибо, по его мнению, все вещи первоначально возникли из огня и воды. Природа очаровала религиозную душу Якова Беме — недаром блеск оловянной посуды напоминал ему о мистическом свете. Но религиозная душа замыкается в себе самой; у нее не хватает силы и мужества проникнуть в действительность вещей; она смотрит на все глазами религии, воплощает все в Боге, т. е. в чарующем, ослепляющем душу блеске воображения, представляет себе все в образе и как образ. Природа вселяла в душу Беме противоречие, и он должен был воплотить это противоречие в самом Боге, так как иначе предположение двух самостоятельно существующих, противоположных первопричин растерзало бы его религиозную душу. Он должен был различать в самом Боге кроткое, благодетельное, и суровое, уничтожающее существо. Все огненное, тяжелое, жестокое, ограничивающее, мрачное, холодное исходит из божественной жестокости, гнева, безразличия и суровости; все кроткое, блестящее, согревающее, мягкое, нежное, снисходительное исходит из кроткого, мягкого, светлого качества в Боге. Одним словом, небо также богато, как и земля; все, что мы видим на земле, есть и на небе;[46] все, что есть в природе, есть и в Боге. Все, находящееся на небе, носит божественный, небесный, — все пресущее земле земной, видимый, внешний, материальный характер, но по существу одно и то же. «Когда я пишу о деревьях, кустах и плодах, ты не должен понимать моих слов в земном, обыкновенном смысле; я не представляю себе, что на небе находятся мертвые, грубые деревья или земные камни. Нет, мое представление божественно и духовно, но в то же время истинно и правдоподобно. Я описываю вещи так, как я их себе представляю. Следовательно, на небе также есть деревья и цветы, но небесные деревья таковы, какими они кажутся моему воображению, они не производят на меня грубого, материального впечатления; земные же деревья таковы, какими они представляются моему чувственному, действительному созерцанию». Различие между теми и другими есть различие между воображением и созерцанием. «Я не намереваюсь, говорит он сам, описывать положение и течение звезд, их сочетание и взаимоотношения, их ежегодное и ежечасное изменение. Все это доказано людьми опытными и мудрыми благодаря долгому и внимательному наблюдению и глубоким математическим вычислениям. Я не изучал этого и предоставляю это ученым. Моя задача заключается в том, чтобы писать, сообразуясь с умом и чувством, а не с созерцанием».
Учение о природе в Боге делает натурализм основой теизма, именно теизма, рассматривающего высшее существо, как существо личное. Личный теизм мыслит Бога существом личным, отвлеченным от всего материального; он исключает из Бога всякое развитие. Развитие есть не что иное, как самоотделение какого-нибудь существа от состояний и качеств, несоответствующих его истинному понятию. Но к Богу это не применимо: в нем нельзя различать ни начала, ни конца, ни средины; он именно таков, каким он изначала должен и может быть. Бог есть чистое единство бытия и сущности действительности и идеи, деяния и воли. Deus suum Esse est. — В этом смысле теизм согласуется с сущностью религии. Все даже наиболее положительные религии основаны на абстракции; они отличаются друг от друга только предметом абстракции. Даже боги Гомера суть отвлеченные образы, несмотря на всю их жизненность и человекоподобие; они обладают телами подобно людям, но их тела свободны от несовершенств и недомоганий человеческого тела. Первое определение Бога заключается в том, что он есть отвлеченное, дистиллированное существо. Разумеется, эта абстракция не произвольна, она обусловливается существенной точкой зрения человека. Каков он есть сам, как вообще он мыслит, так он и абстрагирует.
В абстракции заключается одновременно оправдательный и обвинительный приговор, хвала и порицание. Богом человек считает то, что он хвалит и превозносит;[47] не божественным то, что он отвергает и порицает. Религия есть приговор. Поэтому существенным определением в религии, в идее существа божия является отделение достойного и недостойного, совершенного и несовершенного, короче, существенного от ничтожного. Самый культ состоит только в постоянном воспроизведении происхождения религии — в критическом, но торжественном отделении божественного от небожественного.
Сущность Бога есть преображенная чрез смерть абстракции сущность человека — отошедший в вечность дух человека. В религии человек освобождается от границ жизни; здесь он сбрасывает с себя все, что его тяготит, раздражает, стесняет. Бог есть самочувствие человека, освобожденное от всего неприятного. Человек чувствует себя свободным, счастливым, блаженным только в своей религии, потому что здесь он верит в свой гений, празднует свое торжество. Обоснование идеи Бога лежит, по мнению религиозного человека, вне этой идеи; истинность же ее — в с у ж д е н и и, согласно которому все несвойственное Богу он считает небожественным, а все небожественное — ничтожным. Если мы вложим обоснование этой идеи в самую идею, то она утратит свое существенное значение, свою истинную цену, свое воодушевляющее влияние. Процесс отделения, разграничения разумного и неразумного, совершенного и несовершенного, личности и природы необходимо переносится в человека, а не в Бога, а идее божества приурочивается не к началу, а к концу чувственности, мира и природы. «Бог начинается там, где кончается природа», ибо Бог есть граница абстракции. Бог это то, от чего я уже не могу абстрагировать, это последняя и следовательно высшая, доступная мне мысль. Id quo majus nihil cogitari potest, Deus est. Легко понять, что эта омега чувственности становится альфой, но главная суть заключается в том, что это омега. Альфа есть только следствие, она есть последнее и также первое. Предикат «первое существо» имеет не космогоническое значение, а лишь значение высшего ранга.
В религии Моисее творение имеет целью сделать Иегову предикатом высшего, первого, истинного, исключительного Бога в противоположность богам языческим[48].
В основе стремления к обоснованию личности Бога посредством природы заключается нечестивое, беззаконное смешение философии с религией, полнейшее отсутствие сознательного и критического отношения к генезису личного Бога. Если личность является существенным определением Бога, если безличный Бог не есть Бог, значит, личность сама по себе есть нечто высшее и реальнейшее. Следовательно, все безличное мертво и ничтожно, и только личное бытие есть жизнь и истина. Природа же безлична, т. е. ничтожна. Истинность личности опирается на ложность природы. Присвоение личности Богу равносильно признанию личности абсолютной сущностью.