Но личность понимается только как нечто отличное, отвлеченное от природы. Разумеется, только личный Бог есть отвлеченный Бог, но он и должен быть таким; это свойство заключается в самом понятии Бога. Бог есть не что иное, как отрешившаяся от всякой связи с миром, освободившаяся от всякой зависимости от природы личная сущность человека. В личности Бога человек празднует сверхъестественность, бессмертие, независимость, неограниченность своей собственной личности.
Потребность в личном Боге объясняется тем, что личный человек только в личности доходит до себя, обретает себя только в ней. Субстанция, чистый дух, чистый разум не удовлетворяют его, кажутся ему слишком отвлеченными, т. е. не выражающими его самого. Человек чувствует себя довольным и счастливым только тогда, когда он бывает у себя, в своей сущности. Поэтому чем индивидуальнее человек, тем сильнее его потребность личного Бога. Отвлеченно свободный ум не знает ничего выше свободы; ему не зачем связывать ее с личным существом; свобода сама по себе, как таковая, имеет в его глазах значение действительной, истинной сущности. Математик или астроном, человек чистого разума, человек объективный, не замкнутый в себе, чувствующий себя свободным и счастливым только в созерцании объективно-разумных отношений, в разуме, лежащем в основе вещей, такой человек считает высшим существом субстанцию Спинозы или другую подобную идею и чувствует глубокую антипатию к личному, т. е. субъективному Богу. Якоби был последователен, по крайней мере, в этом отношении и поэтому является классическим, согласным с собой философом. Его философия была также лична и субъективна, как и его Бог. Нельзя иначе научно обосновать личного Бога, чем так, как обосновали его Якоби и его ученики. Личность утверждает себя только личным образом.
Конечно, можно и даже должно обосновать личность путем естественным, но это будет возможно только тогда, когда мы перестанем бродить в потемках мистицизма, выйдем на свет действительной природы и заменим понятие личного Бога понятием личности вообще. Наша ошибка состоит в том, что мы соединяем природу с понятием личного Бога, сущность которого составляет именно освобожденная, отрешенная от гнетущей силы природы личность. Такое сочетание равносильно тому, как если бы я смешал божественный нектар с брауншвейгским пивом, чтобы придать небесному напитку большую крепость. Конечно, составные части животной крови нельзя извлечь из небесного напитка, питающего богов. Однако продукт возгонки возникает только путем улетучивания материи, как же можно искать в сублимированной субстанции ту именно материю, от которой она отделена? Безличную сущность природы нельзя объяснять из понятия личности. Объяснять — значит обосновывать; но если личность есть истина, или вернее, высшая, единственная истина, то значит, природа не имеет существенного значения и следовательно не имеет никакого существенного основания. Единственным удовлетворительным объяснением является здесь творение из ничего; ибо оно свидетельствует лишь о том, что природа есть ничто, и таким образом точно определяет то значение, которое имеет природа для абсолютной личности.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯТайна Промысла и творения из ничего
Творение есть изреченное слово божие, слово творческое, слово внутреннее, тожественное с мыслью. Изречение есть акт воли, следовательно, творение есть продукт воли. Человек в слове божием утверждает божественность слова, а в творении утверждает божественность воли и при этом не воли разума, а воли воображения, воли абсолютно субъективной и неограниченной. Творение из ничего есть вершина начала субъективности. Вечность мира или материи свидетельствует только о существенности материи; а творение мира из ничего говорит о ничтожестве мира. Начало той или другой вещи непосредственно предполагает ее конец, если не в смысле времени, то в смысле понятия. Начало мира есть начало его конца. Как нажито, так и прожито. Воля вызвала мир к существованию, воля же обратит его в ничто. Когда? Время безразлично. Бытие или небытие зависит только от воли. Воля, утверждающая бытие мира, есть, или по крайней мере, может быть волею, отрицающею его. Поэтому существование мира есть преходящее, произвольное, ненадежное, т. е. ничтожное.
Творение из ничего есть высшее выражение всемогущества. Но всемогущество есть не что иное, как субъективность, освобождающаяся от всяких объективных определений и ограничений и прославляющая свою свободу, как наивысшую власть и сущность. Всемогущество есть способность полагать субъективно все действительное как недействительное, все представляемое как возможное; оно есть сила воображения или сила воли, тождественная с силой воображения, сила произвола[49]. Самое знаменательное, самое сильное выражение субъективного произвола есть прихоть, своенравие. «Богу угодно было вызвать к существованию мир телесный и мир духовный» — неопровержимое доказательство, чю собственная субъективность, собственный произвол рассматриваются, как наивысшая сущность, как всемогущий мировой принцип. Творение из ничего, как акт всемогущей воли, относится поэтому к категории чудес, или вернее, оно есть первое чудо не только по времени, но и по значению — принцип, из которого сами собой вытекают все дальнейшие чудеса. Доказательством этого служит история. Все чудеса оправдывались и объяснялись всемогуществом, создавшим мир из ничего. Тот, кто сотворил из ничего мир, разве не мог превратить воду в вино, заставить осла говорить человеческим языком, из камня извлечь воду? Но чудо, как мы увидим дальше, есть только дело и предмет воображения, следовательно, творение из ничего есть первое чудо. Поэтому учение о творении из ничего объяснялось, как сверхъестественное, недоступное разуму; и в пример приводились языческие философы, утверждавшие, что мир создан божественным разумом из существовавшей ранее материи. Но этот сверхъестественный принцип есть не что иное, как принцип субъективности, достигший в христианстве неограниченного развития. Древние философы не были настолько субъективны, чтобы понимать субъективную сущность в смысле исключительно абсолютной сущности; ибо они ограничивали субъективность созерцанием мира или действительности — мир же быть для них истиной.
Творение из ничего тождественно с чудом, тождественно с промыслом. Ибо идее промысла, первоначально в ее истинном значении, неограниченном неверующим разумом, — тождественна с идеей чуда. Чудо есть доказательство промысла[50]. Вера в Промысел есть вера в силу, подчиняющую все своему произволу и бесконечно превосходящую всякую силу действительности. Промысел нарушает законы природы, изменяет естественный ход событий, уничтожает связь между следствием и причиной. Одним словом, Промысел является той неограниченной, всесильной волей, которая создала мир из ничего. Чудо есть creatio ex nihilo, творение из ничего. Тот, кто превращает воду в вино, делает вино из ничего, потому что сделать вина из воды нельзя: в противном случае превращение воды в вино было бы не чудесным, а естественным. Промысел Божий удостоверяет, доказывает себя только в чуде. Промысел выражает собою то же, что и творение из ничего. Творение из ничего можно понимать и объяснять только в связи с промыслом, с чудом, ибо чудо свидетельствует о том, что чудотворцем является тот самый, кто создал все из ничего, благодаря одной своей воли — Бог, создатель.
Промысл преимущественно относится к человеку. Ради человека Бог поступает с вещами по своему произволу, ради него он уничтожает силу ранее всемогущего закона. Прославление промысла в природе, особенно в мире животных, есть не что иное, как прославление природы, и поэтому оно присуще только натурализму, хотя и религиозному. Ибо в природе открывается только естественный, а не божественный промысл, не тот промысл, который имеет предметом религия[51]. Религиозный Промысл открывается только в чуде, и прежде всего в чуде воплощения, средоточии религии. Мы нигде не читаем, чтобы Бог воплотился в животное ради животных. Такая мысль с религиозной точки зрения нечестива и безбожна. Вообще нигде не встречается, чтобы Бог творил чудеса ради животных или растений. Напротив, бедная смоковница, не приносящая плодов в неурочное время, проклинается только ради того, чтобы показать человеку преобладание веры над природой: бесы изгоняются из человека и вселяются в стадо свиней. Правда, говорится, что «ни один воробей не упадет с кровли помимо воли Отца»; но эти воробьи имеют такую же цену и значение, как волосы на голове человека, которые все сочтены.
У животного нет другого ангела хранителя, другого промысла, кроме инстинкта, внешних чувств или вообще органов. Птица, теряющая зрение, теряет своего ангела-хранителя и неизбежно погибает, если не спасается чудом. Но в Писании, где говорится, что ворон приносил пищу пророку Илии, не упоминается, чтобы когда-нибудь животные кормились иным способом, кроме как естественным. Если человек надеется только на свои силы; на свои чувства и свой разум, то религия и ее защитники считают его человеком безбожным, ибо он верит только в естественный промысл, не имеющий однако никакого значения в глазах религии. Поэтому Промысел относится главным образом к человеку и притом к человеку религиозному. «Бог есть спаситель всех людей, но паче всего верующих».[52] Промысл подобно религии принадлежит только человеку; в нем выражается существенное различие между человеком и животным. Промысел освобождает человека от власти природы. Иона во чреве кита, Даниил во рве львином служат примерами, что Промысл делает различие между (религиозным) человеком и животным. Поэтому если промысл, дающий зверям орудие для ловли добычи и для питания и так изумляющий благочестивых христианских естествоиспытателей, есть истина, то Промысл Библии, Промысл религии есть ложь, и наоборот. Как жалко, смешно и лицемерно желание угодить одновременно природе и Библии! Природа противоречит Библии, Библия противоречит природе! Бог природы наделяет льва силой и органами годными для поддержания его жизни, а в случае необходимости, чтоб задушить и сожрать человека. Бог Библии осво