бождает человека из пасти льва.
Промысл есть преимущество человека; в нем выражается ценность человека в отличие от других естественных существ и вещей; он исключает человека из связи с мировым целым. Промысел есть убеждение человека в безграничной ценности его существования — убеждение. при котором он отрекается от веры в реальность внешних вещей. Следовательно, вера в Промысел тождественна с верой в личное бессмертие, с той только разницей, что здесь в отношении времени безграничная ценность определяется, как бесконечная продолжительность существования. Кто не имеет особенных притязаний, кто равнодушен к себе, кто не отделяет себя от природы кто считает себя частицей преходящего целого, тот не верит в промысл, т. е. в особый промысл. А между тем только особый Промысел есть Промысел в смысле религии. Вера в Промысел есть вера в собственную ценность. Отсюда вытекают благотворные последствия этой веры, но в то же время и ложное смирение и религиозное высокомерие, которое хотя не надеется на себя, но за то возлагает заботу о себе на Бога, — вера человека в самого себя. Бог заботится обо мне, стремится к моему счастью, к моему спасению; он хочет доставить мне блаженство. Я сам хочу того же, следовательно, мой собственный интерес есть интерес Бога, моя воля — его воля, моя конечная цель — его цель, и любовь его ко мне — мое обожествленное себялюбие.
Но вера в Промысел влечет за собою зависимость веры в и Бога от веры в промысл. Тот, кто отрицает промысл, отрицает, что Бог существует, или что то же, что Бог есть Бог, ибо Бог, не промысляющий о человеке, есть смешной Бог, лишенный наиболее божественного, наиболее достойного поклонения, существенного свойства. Следовательно, вера в Бога есть не что иное, как вера в человеческое достоинство,[53] вера в божественное значение человеческого существа. Но вера в (религиозный) Промысел есть вера в творение из ничего, и наоборот. Таким образом творение из ничего не может иметь другого значения, кроме только что рассмотренного значения промысла; и действительно оно не имеет другого значения. Религия выражает это в том, что делает человека целью творения. Все вещи существуют не ради себя, а ради человека. Всякий, кто, подобно благочестивым христианским естествоиспытателям, считает это учение высокомерным, объявляет высокомерным и само христианство. Ибо существование «материального мира» ради человека имеет бесконечно меньше значения, чем тот факт, что Бог, или как выражается Павел, почти Бог, существо, едва отличное от Бога, становится человеком ради человека.
Но если человек есть цель творения, значит, он является не истинным основанием его, ибо цель есть принцип деятельности. Различие между человеком, как целью творения, и человеком, как основанием его, заключается лишь в том, что основание есть абстрактная сущность человека, а цель есть человек действительный, индивидуальный. Человек знает, что он есть цель творения, но не знает, что он является его основанием, ибо он отличает от себя основание, сущность, как другое, личное существо.[54] Но это другое личное существо, эта творческая сущность есть на самом деле не что иное, как освобожденная от всякой связи с миром человеческая сущность, утверждающая себя в своей действительности посредством озорения, т. е. путем установления другого, объективного мира, как существования несамостоятельного, преходящего и ничтожного. Творение обусловливает собой не истинность и реальность природы или мира, а истинность и реальность личности, субъективности в отличие от мира. Здесь речь идет о личности Бога, но личность Бога есть освобожденная от всяких определений и ограничений природы личность человека. Этим объясняется искренняя симпатия к творению и отвращение к пантеистическим космогониям. Творение, как и личный Бог вообще, есть дело личного чувства, а не предмет науки и свободного разумения. Ибо творение служит гарантией, последним мыслимым утверждением личности или субъективности, как сущности особой, сверх и внемировой, не имеющей ничего общего с сущностью природы.[55]
Человек отличает себя от природы. Это отличие является его Богом. Отличение природы от Бога есть отличение природы от человека. Противоречие между пантеизмом и персонализмом заключается в следующем вопросе: Есть ли сущность человека внемировая, или внутримировая, сверхъестественная или естественная сущность? Поэтому все умозрения и споры о личности или безличности Бога бесплодны, суетны, лишены критики и противны. Умозрительные философы, в особенности защищающие личность, не хотят называть вещи своими именами. Они созерцают самих себя, созерцают в интересах своего собственного стремления к блаженству, и не желают сознаться, что только ломают себе голову, тогда как им кажется, что они открывают тайны другого существа. Пантеизм отождествляет человека с природой: с ее внешними явлениями или отвлеченной сущностью. Персонализм изолирует, отделяет человека от природы, приписывает ему значение не части, а целого, делает его абсолютным существом. В этом различие. Следовательно, если вы хотите надлежащим образом уяснить себе это, замените вашу мистическую, извращенную антропологию, называемую теологией, действительной антропологией и размышляйте при свете сознания и природы о различии или сходстве между сущностью человека и сущностью природы. Вы сами соглашаетесь, что сущность пантеистического Бога есть сущность природы. Почему же вы видите сучок в глазу вашего противника и не замечаете бревна в вашем собственном глазу? Почему вы хотите составлять исключение из всеобщего закона? Вы должны признать, что ваш личный Бог есть ваша собственная личная сущность, что ваша вера в сверхъестественность вашего Бога есть вера в сверхъестественность вашего собственного я.
В творении, как везде, истинная сущность его затемняется общими метафизическими или даже пантеистическими определениями. Но достаточно обратить внимание на любое определение, чтобы убедиться, что сущность творения есть самоутверждение человеческой сущности в отличие от природы. Бог создает мир вне себя: сначала этот мир является только идеей, планом, решением, затем он становится деянием и отделяется от Бога, как отличный от него и до некоторой степени самостоятельный объект. Но также и человек, отличающий себя от мира и считающий себя отдельной от него сущностью, то же полагает себя вне мира, как сущность постороннюю; и такое самоотделение и отличение составляют единый акт, Поэтому отделяя мир от Бога, мы полагаем Бога в себе самом, отдельно от мира. Бог, отделенный от мира, есть существо субъективное.[56] Конечно, когда вступается лувая рефлексия, тогда можно отрицать различие между вне и внутри, как конечное, человеческое различие. Но мы не должны считаться с отрицанием разума, неправильно толкующего или вовсе не понимающего религии. Отрицать это различие значит разрушать основу религиозного сознания, уничтожать возможность, даже сущность творения, основанного только на реальности этого различия. Кроме того, если мы будем понимать нахождение мира вне нас не в действительном смысле, то пропадет эффект творения, величие этого акта для сердца и фантазии. Делать, творить, производить — значит объективировать, воплощать что-либо субъективное, невидимое, несуществующее, чтоб другие, отличные от меня, существа могли познавать его и наслаждаться им. Где нет действительности или возможности бытия вне меня, там не может быть и речи о деянии, о творчестве. Бог вечен, а мир имеет начало; Бог существовал, когда не было еще мира; Бог невидим и неосязаем, мир осязаем, материален, следовательно, он существует вне Бога; ибо материя, как таковая, масса, вещество не может быть в Боге. Мир находится в таком же смысле вне Бога, в каком дерево, животное, мир вообще находится вне моего представления, вне меня, как отличная от моей субъективности сущность. Поэтому чистое, неподдельное учение религиозного сознания встречается только там, где принимается такое перенесение себя вне мира, как, напр., у древних философов и теологов. Умозрительные теологи и философы нового времени, напротив, примешивают к религии разные пантеистические определения, хотя и отрицают самый принцип пантеизма, и таким образом производят на свет абсолютно противоречивое, невыносимое существо.
Итак, творец мира есть сам человек, убежденный в собственной ценности, реальности и бесконечности благодаря сознанию, что мир сотворен, что он есть акт воли, т. е. бытие несамостоятельное, бессильное, ничтожное. Ничто, из которого возник мир, есть его собственное ничто. Говоря: мир сотворен из ничего, ты мыслишь самый мир, как ничто: ты устраняешь все пределы твоей фантазии, твоего чувства, твоей воли. Ибо мир есть предел твоей воли, твоего сердца: лишь мир стесняет твою душу, лишь он служит преградой между тобой и Богом — твоим блаженным, совершенным существом. Следовательно, ты субъективно уничтожаешь мир. Ты мыслишь Бога существующим только для себя, т. е. просто неограниченной субъективностью, душой, которая наслаждается только собой, не нуждается в мире и не знакома с тяжелыми узами материи. В глубине своей души ты желаешь, чтоб не было мира; ибо где мир, там материя, а где материя, там утеснение и гнет, пространство и время, ограничение и необходимость. Но тем не менее мир и материя существуют Как же выйти из этого противоречия? Как забыть о мире, чтобы он не мешал тебе наслаждаться неограниченностью твоей души? Для этого ты делаешь самый мир продуктом воли и придаешь ему произвольное существование, колеблющееся между бытием и небытием и готовое уничтожиться в каждый момент. Мир или материю — они нераздельны нельзя объяснить актом творения, да и неразумно предъявлять к творению такое требование. Ибо в основе творения лежит мысль: не должно быть ни мира, ни материи; поэтому конец мира ожидается ежечасно и с нетерпением. Здесь мир в своей истинности вовсе не существует; он служит только пределом для человеческой души и личности. Истинный, действительный мир не может основываться на принципе, отрицающем мир.