я только к тому, что, вопреки ограничениям, т. е. законам природы и разума, объективирует всемогущество человеческого чувства, человеческих желаний. Вера освобождает желания человека от уз естественного разума; она одобряет то, что отрицается природой и разумом; она доставляет человеку блаженство, потому что удовлетворяет его субъективные желания. Истинная вера не смущается никаким сомнением. Сомнение возможно только там, где я выхожу за пределы моего существа, переступаю грань моей субъективности, приписываю реальность и право голоса чему-нибудь другому, отличному от меня, где я сознаю субъективность, т. е. ограниченность моего существа и стараюсь расширить ограничивающие меня пределы. Но вере чужд самый принцип сомнения, потому что она считает субъективное объективным, абсолютным. Вера есть не что иное, как вера в божественность человека.
«Вера есть сознание, что Бог наделяет тебя всякими благами. Такой веры, возлагающей все свое упование на Бога, Бог требует в первой заповеди, когда Он говорит: Я Господь Бог твой… это значит: я хочу быть твоим единым Богом, ты не должен искать другого Бога; я помогу тебе во всякой нужде… Не думай, что я твой враг и не желаю помогать тебе. Думая так, ты считаешь меня не тем, что я есть. Будь уверен, что я хочу быть милостивым». «Бог относится к тебе так, как ты относишься к нему. Если ты думаешь, что он гневается на тебя, значит, он гневается. Если ты думаешь, что он не жалеет тебя и хочет ввергнуть тебя в ад, значит, это действительно так. Бог таков, каким ты его себе представляешь». «То, что ты себе представляешь, существует; то, чего ты себе не представляешь, не существует». «С нами происходит то, во что мы верим». «Если мы считаем Бога Богом, то он, разумеется не может быть чертом. Если же мы не считаем его своим Богом, значит, он не Бог а всепожирающий огонь». «Благодаря неверию мы превращаем Бога в черта.[74] И так, если я в е р ю в Бога, значит, у меня есть Бог, т. е. вера в Бога есть Бог человека. Если мой Бог таков, какова моя вера, значит, существо божие есть только сущность веры. Ты не можешь верить в благого Бога, если ты не добр по отношению к себе, если ты не веришь в человека, если он не имеет для тебя значения. Веруя, что Бог существует для тебя, ты веруешь в то, что ничто не может противиться и противоречить тебе. Но веруя, что ничто не может противиться тебе, ты веруешь в то, что ты Бог.[75] Бог не есть другое существо; это только призрак, одно воображение. Бог есть твоя собственная сущность: это выражается уже тем, что Бог, по-твоему, существует для тебя. И так, вера есть только непоколебимая самоуверенность человека, его несомненная уверенность в том, что его собственная субъективная сущность есть объективная, абсолютная сущность, сущность сущностей.
Представление мира, вселенной, необходимости не ограничивает веры. Вера считается только с Богом, т. е. с неограниченной субъективностью. Если в человеке зарождается вера, значит, мир для него перестал или перестает существовать. Поэтому вера в истинную, близкую, ожидаемую кончину этого противоречащего христианским желаниям мира есть проявление сокровенной сущности христианской веры. Эта вера нераздельна с остальным содержанием христианской веры, и уничтожение ее равносильно уничтожению, отрицанию истинного положительного христианства.[76] Сущность веры, проявляющейся во всех своих частях, сводится к существованию того, что желательно человеку. А он желает быть бессмертным, и он бессмертен; он желает, чтобы было такое существо, власть которого превышала бы власть природы и разума, и оно существует. Он желает, чтобы существовал мер, отвечающий желаниям его сердца, мир неограниченной субъективности, т. е. мир невозмутимого чувства, непрерывного блаженства; но тем не менее существует мир противоположный этому субъективному миру; и поэтому он должен прейти — что также необходимо, как необходим Бог, необходима абсолютная сущность человеческого сердца. Вера, любовь и надежда суть христианская троица. Надежда относится к исполнению обетований — тех желаний, которые еще не исполнены, но будут исполнены; любовь — к существу, дающему и исполняющему эти обетования; вера — к тем обетованиям, к желаниям, которые уже почти исполнились, стали историческими фактами.
Чудо есть существенная часть христианства, существенное содержание веры. Но что такое чудо? Это не что иное, как осуществившееся супранатуралистическое желание. Апостол Павел поясняет сущность христианской веры на примере Авраама. Авраам не мог рассчитывать на потомство естественным путем. Иегова обещал ему потомство в виде особой милости. И Авраам верил в это обещание назло природе. Поэтому его вера считается праведной заслугой; ибо необходима большая сила воображения, чтобы признать достоверным то, что противоречит опыту, по крайней мере, разумному, закономерному опыту. Но что же было предметом этого божественного обетования? Потомство: предмет человеческого желания. И во что же верил Авраам, веруя в Иегову? Он верил в существо, могущее исполнить все человеческие желания. «Есть ли что трудное для Господа».[77]
Впрочем, зачем нам брать в пример Авраама. Очевидные доказательства этого встречаются и в позднейшее время. Чудо насыщает голодных, исцеляет слепорожденных, глухих и хромых, спасает людей от опасностей жизни, воскрешает мертвых по просьбе их родственников. Следовательно, чудо удовлетворяет человеческие желания, которые не всегда имеют в виду только себя, как, например, желание воскресить мертвого, но всегда претендуют на чудесную силу, чудесную помощь и поэтому являются сверхъестественными, супранатуралистическими желаниями. Но чудо отличается от естественного и разумного способа удовлетворения человеческих желаний и потребностей тем, что оно удовлетворяет желания человека соответствующим сущности желания, достойным его способом. Желание не считается ни с пределом, ни с законом, ни с временем; оно хочет быть исполненным немедленно. И чудо не заставляет себя ждать! Сила чуда осуществляет человеческие желания моментально, непосредственно, не считаясь с препятствиями. Выздоровление больных не есть чудо; тайна чуда заключается в том, что они выздоравливают по единому слову. Таким образом не чрез достигаемый продукт или объект осуществляет чудо нечто абсолютно новое, невиданное, непредставляемое и немыслимое, и в этом случае оно было бы существенно иной и вместе с тем объективной деятельностью, — только своим методом, своим образом действия отличается чудо от деятельности природы и разума. Но деятельность, которая по существу, по содержанию есть естественная, чувственная и только по способу действия или по форме представляется сверхъестественной, сверхчувственной, — такая деятельность есть только фантазия или сила воображения. Поэтому сила чуда есть только сила воображения.
Деятельность чуда есть деятельность целесообразная. Тоска по умершему Лазарю, желание родственников вернуть его к жизни были побудительной причиной его чудесного воскрешения, а самое дело воскрешения, удовлетворение их желания, было целью. Разумеется, чудо совершилось «во славу Божию, чтобы прославился Сын Божий». Но слова сестер: «Лазарь, друг твой, болен» — и слезы, пролитые Иисусом, придают чуду человеческое происхождение и цель. Смысл этого чуда таков: сила, воскрешающая мертвых, может исполнить всякое человеческое желание.[78] Слава Сына именно в том и заключается, что он признается и почитается, как существо, которое может творить то, чего не может человек, хотя бы и желал. Деятельность целесообразная, как известно, описывает круг: в конце она возвращается к своему началу. Но деятельность чуда отличается от обыкновенного осуществления цели тем, что она осуществляет цель без помощи средств, создает непосредственное единство желания и исполнения и следовательно описывает круг не по кривой, а по прямой, т. е. по кратчайшей линии. Круг по прямой линии есть математическое изображение и символ чуда. Насколько нелепа попытка построить круг по прямой линии, настолько же нелепо желание объяснить чудо путем философии. Чудо также немыслимо, недопустимо для разума, как немыслимо, например, деревянное железо, или круг без окружности. Прежде чем толковать, возможно ли чудо, надо доказать, возможно ли мыслить чудо, т. е. мыслить немыслимое.
Человек считает чудо возможным по тому, что чудо носит характер чувственного события и разум человека обольщается чувственными представлениями, скрывающими за собой противоречие. Например, чудесное превращение воды в вино свидетельствует, в сущности, о том, что вода есть вино, т. е. тождество двух абсолютно противоречивых предикатов или субъектов. Ибо в руке чудотворца нет различия между двумя субстанциями, и превращение есть только видимое проявление тождества вещей противоречивых. Превращение затмевает противоречие, ибо у нас является естественное представление изменения. Но это не есть постепенное, естественное, так сказать, органическое изменение, а изменение абсолютное, невещественное, чистое творение из ничего. В таинственном, роковом акте чуда, в акте, делающем чудо чудом, вода становится вином внезапно, а это равносильно заявлению: железо есть дерево, или деревянное железо.
Акт чуда (а чудо мимолетно) не есть акт мыслимый, так как он уничтожает начало мыслимости, но в то же время он не есть объект чувства, объект действительного или только возможного опыта. Правда, вода и вино суть объекты чувства; я вижу и воду, и потом вино; но самое чудо, внезапно превращающее воду в вино, не есть естественный процесс, не есть объект действительного или только возможного опыта. Чудо есть дело воображения — поэтому оно так и удовлетворяет чувству; фантазия есть деятельность, соответствующая сердцу, ибо она устраняет все удручающие чувство законы и границы и объективирует непосредственное, неограниченное удовлетворение самых субъективных желаний человека.