а в бесконечность и истинность своего собственного существа — божественная сущность есть человеческая и притом субъективно человеческая сущность во всей своей абсолютной свободе и неограниченности.
Наша существенная задача выполнена. Мы свели внемировую, сверхъестественную и сверхчеловеческую сущность Бога к составным частям существа человеческого, как к его и основным частям. В конце мы снова вернулись к началу. Человек есть начало, середина и конец религии.
ЧАСТЬ ВТОРАЯЛожная, т. е. богословская сущность религии
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯСущественная точка зрения религии
Существенная точка зрения религии носит практический, т. е. субъективный характер. Целью религии является благо, спасение, блаженство человека; отношение человека к Богу есть не что иное, как отношение человека к своему спасению: Бог есть осуществленное спасение души или неограниченная сила, способная осуществить спасение, блаженство человека.[126] Христианская религия отличается от других религий именно тем, что ни одна из них не выдвигает спасение человека так настойчиво, как она. Поэтому она и называется не учением о Боге, а учением о спасении. Но это спасение не есть мирское, земное счастье и благо. Напротив, наиболее глубокие, истинные христиане утверждали, что земное счастье отвлекает человека от Бога, а земное несчастье, страдания и болезни возвращают его к Богу,[127] и поэтому только они приличествуют христианину. Почему? Потому что в несчастий человек настраивается только практически или субъективно; в несчастий он относится только к тому, что ему необходимо: в несчастии Бог ощущается, как потребность человека. Наслаждение, радость ширят душу человека; несчастие, страдание суживают, сдавливают ее — страдание заставляет человека отрицать истину мира; все, чем очаровывается фантазия художника и разум мыслителя, утрачивает тогда в его глазах свою прелесть, свою силу; он замыкается в самом себе, в своей душе. Такое погруженное в себя, сосредоточенное на себе, успокаивающееся только в себе и отрицающее мир существо, идеалистическое по отношению к миру и природе и реалистическое по отношению к человеку, помышляющее только о необходимой внутренней потребности человека во спасении — есть Бог. Бог, как Бог, в смысле собственного имени, а не в смысле общего метафизического существа, является Богом лишь постольку, поскольку он есть предмет религии, а не философии, чувства, а не разума, потребности сердца, а не свободы мысли, одним словом, он выражает не сущность теоретической, а сущность практической точки зрения.
Религия связывает свои учения с проклятием и благословением, наказанием и блаженством. Верующего ждет блаженство, неверующего гибель и осуждение. Следовательно, религия апеллирует не к разуму, а к чувству, к исканию блаженства, к аффектам страха и надежды. Она не стоит на теоретической точке зрения; иначе она высказывала бы свое учение свободно, не связывая с ним практических следствий, не заставляя верить почти насильно; ибо утверждение, что неверующие осуждены на гибель, есть косвенное насилие над моей совестью. Страх перед адом заставляет меня верить. Даже в том случае, если моя вера свободна по происхождению, к ней все-таки примешивается страх, моя душа всегда охвачена беспокойством; сомнение, принцип теоретической свободы, кажется мне преступлением. Высшее понятие, высшее существо религии есть Бог, поэтому величайшим преступлением считается сомнение в Боге, или, по крайней мере, в том, что Бог существует. А то, в чем я не дерзаю, не могу сомневаться, не беспокоясь в душе и не считая себя преступником, есть не предмет теории, а предмет совести, не сущность разума, а сущность чувства.
Но так как практическая или субъективная точка зрения является исключительно точкой зрения религии, поэтому она считает законченным, цельным человеком только предусмотрительного человека, действующего согласно сознательно поставленным физическим или нравственным целям и созерцающего мир с точки зрения этих целей и потребностей, поэтому все то, что лежит позади практического сознания и составляет существенный предмет теории — теории в смысле объективного созерцания и опыта, разума и вообще науки — выносится религией за пределы человека и природы и воплощается в особое личное существо.[128] Все доброе, особенно же то, что невольно производит впечатление на человека, что не согласуется с расчетом и преднамеренностью, что выступает за пределы практического сознания, исходит от Бога: а все дурное, злое и главным образом все то, что противодействует лучшим человеческим стремлениям, исходит от диавола. Для ознакомления с сущностью религии необходимо познакомиться с понятием диавола, сатаны, злого духа.[129] Отрицание этих существ влечет за собой искажение религии. Благодать и ее действие противополагаются действиям диавола. Все невольные, исходящие из глубины природы чувственные импульсы, все необъяснимые проявления нравственного и физического зла религия объясняет влиянием злого существа, а непроизвольный экстаз, воодушевление влиянием доброго существа, Бога, Святого Духа, благодати. Этим объясняется произвол благодати — жалобы благочестивых людей на то, что благодать то посещает их, то оставляет и отвергает их. Жизнь, сущность благодати, есть жизнь, сущность непроизвольных душевных движений. Сердце есть утешитель христиан. Моменты отсутствия чувства и воодушевления суть моменты, не осененные божией благодатью.
По отношению к внутренней жизни благодать можно назвать религиозным гением; а по отношению к внешней жизни — религиозным случаем. Человек становится добрым или злым не только благодаря самому себе, своей силе, своей воле, но и под влиянием целой совокупности тайных и явных предопределений, которые мы приписываем, как выражался Фридрих Великий, силе, его величества случая», так как они вовсе не покоятся на какой-либо абсолютной или метафизической необходимости.[130] Божия благодать есть мистифицированная сила случая. Этим еще раз подтверждается то, что мы признали существенным законом религии. Религия отрицает, отбрасывает случайность и ставит все в зависимость от Бога, объясняя все из него; но она отрицает случайность только кажущимся образом; она только заменяет его божественным произволом. Божия воля, которая по необъяснимым причинам, т. е. говоря откровенно, по беспричинному, абсолютному произволу, по капризу божества, предопределяет одних на гибель, зло и страдание, а других ко спасению, добру и блаженству, — такая воля в сущности ничем не отличается от силы «его величества случая». Тайна благодатного избрания есть тайна или мистика случайности. Я говорю мистика случайности, ибо на самом деле случайность есть мистерия, хотя и игнорируемая нашей умозрительной философией религии, которая из-за иллюзорных мистерий абсолютного существа, т. е. из-за богословия, забыла истинные мистерии мышления и жизни, а из-за тайны божией благодати и свободы выбора упустила из виду тайну случайности.[131]
Но возвратимся к нашему предмету! Диавол олицетворяет собою все отрицательное, злое исходящее из сущности, а не из воли; Бог есть начало положительное, доброе, исходящее из сущности, а не из сознательной воли. Диавол есть непроизвольное, необъяснимое зло; а Бог непроизвольное, необъяснимое добро. Оба имеют один и тот же источник — только качества их различны или даже противоположны. Поэтому вплоть до наших дней вера в диавола была тесно связана с верой в Бога, и отрицание диавола считалось таким же атеизмом, как и отрицание Бога. И это не лишено основания. Ибо там, где явления зла выводятся из естественных причин, там и явления добра, проявления божества, выводятся из самой природы вещей, а не из сверхъестественного существа, и дело кончается либо совершенным отрицанием Бога, либо верой в другого, религией не признаваемого Бога, либо, что всего обыкновеннее, превращением Бога в праздное, пассивное существо, бытие которого уподобляется небытию; поэтому оно не оказывает никакого влияния на жизнь и только связывается с началом мира, как его первопричина, prima causa. Бог создал мир, вот все, что еще остается от Бога. Прошедшее совершенное здесь необходимо; ибо с этого момента мир продолжает свой путь наподобие машины. Добавление: он творит постоянно, творит и по ныне, есть только добавление внешней рефлексии; прошедшее совершенное вполне выражает здесь религиозный смысл; ибо дух религии есть дух прошедшего, и деятельность Бога обратилась в прошедшее совершенное. Но если религиозное сознание говорит: прошедшее совершенное есть и поныне еще настоящее, то дело резко изменяется, хотя и это положение есть продукт рефлексии, но оно имеет закономерный смысл, ибо здесь Бог вообще мыслится, как существо активное.
Религия вообще уничтожается там, где между Богом и человеком возникает представление мира и так называемых посредствующих причин. Как только сюда замешивается чуждое религии начало, принцип разума — тотчас нарушается мир, гармония религии, основанная только нанепосредственн о й связи человека с Богом. Посредствующая причина есть капитуляция верующего сердца перед неверующим рассудком. Согласно религии, Бог действует на человека посредством других вещей и существ. Но и в данном случае Бог есть единственная причина, единственное действующее и деятельное существо. По смыслу религии, все, что делают тебе другие, исходит не от них, а от Бога. «Другой» есть только призрак, средство, а не причина. Но посредствующая причина есть нечто среднее между самостоятельным и несамостоятельным существом. Бог дает первый толчок, а затем начинается и самодеятельность.[132]