Только таким путем мы получаем истинное, самодовлеющее единство божественной и человеческой сущности — единение человеческого существа с самим собой. Но для этого мы должны отрешиться от особой, отличной от психологии и антропологии, религиозной философии или теологии и признать в качестве теологии антропологию. Всякое тождество, которое не есть истинное тождество, не есть единство с самим собой, основано на разладе, на раздвоении, которым оно уничтожается, или вернее, должно быть уничтожено. Всякое такое тождество противоречит себе и разуму, как половинчатость, фантазия, нелепость, которая, однако, кажется тем глубже, чем лживее и извращеннее она на самом деле.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯПротиворечие в Троице
Религия, или вернее, богословие не только объективирует в личное существо человеческую или божественную сущность вообще, но представляет также в образе лица и основные определения или основные ее различия. Поэтому Троица первоначально есть не что иное, как совокупность существенных основных различий, которые человек усматривает в сущности человека. В зависимости от понимания этой сущности, различно понимаются и основные определения, на которых основывается Троица. Эти различия одной и той же человеческой сущности представляются, как субстанции, как божественные личности. В Боге они становятся ипостасями, субъектами, существами, и в этом заключается различие между определениями Бога и такими же определениями человека, в силу закона, что в представление личности человеческая личность переносит только свои собственные определения. Но личность Бога существует только в воображении; поэтому основные определения являются здесь ипостасями, лицами, только для воображения, а для разума, для мышления только определениями. Троица есть противоречие между политеизмом и монотеизмом, между фантазией и разумом, между воображением и действительностью. Фантазия есть тройственность, а разум — единство лиц. Разум усматривает в различных существах различия, а фантазия в различиях усматривает различные существа, уничтожающие единство божественной сущности. Для разума божественные лица суть фантомы, а воображение считает их действительностью. Троица заставляет человека мыслить противоположное тому, что он воображает, и воображать противоположное тому, что он мыслит, т. е. мыслить фантомы существами.[156]
Есть три лица, но они различны не по сущности. Тгеs регsоnае, но una еssentia. Это мы еще можем допустить. Мы мыслим три и больше лиц, тождественных по своей сущности. Так, например, мы, люди, отличаемся друг от друга личными качествами, но по существу, по человечеству, мы все в равной мере люди. И это отождествление производит не только философствующий ум, но и чувство. Этот индивид такой же человек, как и мы; punctum satis; в этом чувстве исчезают все другие различия — богатство или бедность, ум или глупость, виновность или невинность. Поэтому чувство сострадания, участия, есть чувство субстанциальное, существенное, умозрительное. Но три или больше человеческих индивидов существуют отдельно друг от друга, даже если они осуществляют единство сущности еще и путем взаимной любви. Они создают посредством любви нравственную личность, но все-таки каждому из них присуще особое физическое существование. Хотя бы они взаимно дополняли друг друга и не могли обходиться один без другого, все-таки формально каждый из них существовал бы только для себя. Бытие для себя и отдельное бытие тождественны и составляют существенный признак личности, субстанции. Иное мы видим в Боге, и это по необходимости, ибо хотя в нем содержание то же, что и в человеке, но, в силу постулата, оно должно быть иным. Три лица в Боге не имеют нераздельного существования, иначе с небесных высот христианской догматики на нас взирали бы, благодушно и открыто, как боги Олимпа, по крайней мере, три божественных лица в индивидуальном образе, три Бога. Олимпийские боги были действительными лицами в своей индивидуальности: по существу, по божественности они были подобны друг другу: но богом был каждый из них в отдельности: они были истинными божественными лицами. Три лица христианской Троицы, напротив, суть лица только воображаемые, выдуманные, вымышленные — во всяком случае отличные от действительных лиц — именно по тому, что они только воображаемые, только кажущиеся личности, которые в то же время хотят и должны быть действительными лицами. Существенный признак действительной личности, политеистический элемент, в них исключен и отрицается, как безбожный. Но благодаря этому отрицанию, их личность обращается в призрак воображения. Только в истине множественности лежит истина лиц. Три лица христианской Троицы должны бы быть не tres Dii, не тремя Богами, а единым Богом, unus Deus. Три лица кончаются не множественным числом, как следовало ожидать, а единственным: они представляют не только unum, одно, — таковы и боги политеизма — но и единого, unus. Здесь единство простирается не только на сущность, но и на бытие: единство есть форма существования Бога. Три составляют единицу, множественное число обращается в единственное Бог есть личное существо, состоящее из трех лиц.[157]
Разум считает эти три лица только фантомами, потому что условия или определения, которые должны утвердить их личность, уничтожаются заповедью монотеизма. Единство отрицает личность; самостоятельность лиц гибнет в самостоятельности единства; они становятся простыми отношениями. Сын не есть сын без отца; Отец не есть отец без сына; св. Дух, нарушающий вообще симметрию, выражает собою лишь отношение их друг к другу. Лица божества отличаются друг от друга только своим взаимоотношением. Существенное свойство Отца, как лица, выражается в том, что он есть отец, а Сына — что он сын. Все другие свойства отца не касаются его личности; в них он является Богом, и как Бог он тождествен с Сыном, как Богом. Поэтому и говорится: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой; Бог одинаков во всех трех лицах. Отец, Сын и св. Дух отличаются друг от друга, но по существу Отец есть то же, что Сын и св. Дух. Другими словами: они суть различные лица, но без различия их существа. Итак личность исчерпывается здесь отношением отцовства, т. е. понятие личности является здесь относительным понятием, понятием отношения. Человек отец именно в своем качестве отца не самостоятелен в отношении к сыну; он без сына не отец; сделавшись отцом, человек опускается до степени относительного, несамостоятельного, безличного существа. Но не будем заблуждаться из-за действительных человеческих отношений. Человек отец не перестает быть во всем остальном самостоятельным, личным существом; ему, по крайней мере, формально присуще отдельное бытие, бытие помимо сына; он не есть только отец с исключением всех других предикатов действительного личного существа. Дурной человек нередко ограничивает свои отцовские обязанности чисто внешними отношениями, не затрагивающими его личного существа. Но различие между Богом Отцом и Богом Сыном исчерпывается отношением между отцом и сыном; личность первого лица основывается только на отвлеченном Понятии отца, отличающем его от сына; а личность последнего точно также основывается только на отвлеченном понятии сына.
Но в то же время эти отношения, как уже сказано, должны быть не просто отношениями зависимости, а действительными лицами, существами, субстанциями. Этим вновь подтверждается истина множественности, истина политеизма,[158] и отрицается истина монотеизма. Таким образом в священной тайне Троицы — долженствующей представлять истину, отличную от человеческого существа — все сводится к иллюзиям, фантазмам, противоречиям и софизмам.[159]
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯПротиворечие в таинствах
Как объективная сущность религии, сущность Бога, так и субъективная сущность ее, по легко понятным основаниям, сводится к целому ряду противоречий.
Существенные субъективные моменты религии суть с одной стороны вера и любовь, а с другой — поскольку религия внешним образом выражается в культе — таинства крещения и причащения. Крещение есть таинство веры, причащение — таинство любви. Строго говоря, есть только два таинства, как и два существенных субъективных момента религии: вера и любовь; ибо надежда есть та же вера, только отнесенная к будущему; поэтому она столь же нелогично, как и св. Дух, обращена в особую сущность.
Тождество таинств с указанной выше, особой сущностью религии выражается прежде всего и независимо от других отношений в том, что основанием их служат естественные предметы или вещи, которым однако приписывается значение и действие, противоречащее их природе. Так, например, субъектом или материей крещения является вода, подобно тому, как вообще материей религии является сущность человека. Но религия, отнимающая, отчуждающая от нас нашу собственную сущность, превращает и воду крещения в совершенно особую, отличную от обыкновенной, воду, которой присущи не физическая, а гиперфизическая сила и значение; это lavacrum regeneration («баня возрождения») очищает человека от скверны первородного греха, изгоняет врожденного беса, примиряет с Богом. Таким образом эта вода только кажется естественной, а в действительности она имеет сверхъестественную силу. Другими словами, вода крещения производит сверхъестественное действие, а все, что действует сверхъестественным образом, есть сверхъестественная сущность, хотя бы только в представлении, в воображении.
Но тем не менее естественная вода есть необходимая принадлежность крещения. Без воды крещение не имеет своего значения и действия. Следовательно, естественное качество имеет здесь само по себе ценность и значение, потому что сверхъестественное действие крещения сверхъестественным образом связывается только с водой, а не с каким-либо другим материалом. Бог, благодаря своему всемогуществу, мог бы связать то же самое действие с любой вещью. Но он не делает этого; он приспособляется к естественному качеству; он выбирает соответствующее своему действию вещество. Следовательно, естественное качество не отвергается сове