ться в Боге?» Киприан. (Ерis. 73. еd. Gersdof.) «Почему же. если человеку дана от Бога свободная воля, прелюбодеяние должно быть наказано по закону, а заблуждения (sacrilegia) разрешаться? Почему неверность души Богу меньшее преступление, чем неверность женщины мужу?» Августин. «Если подделыватели монет наказываются смертью, то как же должны быть наказаны те, которые подделывают (реrverterе) веру?» Paulus Cortesius (In. Sent.Petri. Lib.III. dist. 7.) «Если нельзя оскорблять высокопоставленного и могущественного человека, и оскорбивший его приводится в суд и справедливо наказывается, как оскорбитель чести — то сколь большее преступление, когда оскорбляют Бога? Ведь в мере знатности оскорбленного возрастает и вина оскорбителя». Сальвиан. Но ересь, неверие вообще — ересь есть только определенное, ограниченное неверие — представляется богохульством, следовательно, высшим, наиболее тяжким преступлением. Так, чтобы не приводить других бесчисленных примеров, I. Оесоlampadius пишет Сервету: «Когда я проявляю слишком большую терпимость к тому поношению, которому подвергается Иисус Христос Сын Божий, то мне кажется, что я поступаю не по христиански. Ко всему другому я могу относиться кротко, только не к хуле на Христа». Что такое богохульство? Всякое отрицание представления или определения, в котором участвует честь Бога, честь веры. Сервет пал жертвою христианской веры. Кальвин сказал Сервету еще за два часа до его смерти: «Я никогда не мстил за личные оскорбления» и отступился от него с твердостью библейского настроения; ab haeretico homine, qui pdf 350 pessabat secundum Pauli praeceptum discessi (Там же, стр. 120.) Итак, это никоим образом не была личная ненависть, хотя и она играла роль в этом деле, это была религиозная ненависть, приведшая Серветана костер ненависть, исходившая из сущности безграничной веры. Даже Меланхтон, как известно, одобрял казнь Сервета. Швейцарские богословы, у которых женевцы спрашивали мнение, с змеиной мудростью не упомянули в своем ответе о смертной казни,[217] но согласились с женевцами в том, что Сервет должен быть строго наказан за свое гнусное лжеучение. Следовательно, различие было не в принципе, а только в способе наказания. Даже сам Кальвин был настолько христианин, что пытался смягчить жестокий смертный приговор, вынесенный женевским сенатом Сервету. Позднейшие христиане и богословы продолжали одобрять казнь Сервета. Поэтому мы должны смотреть на эту казнь, как на деяние, имеющее всеобщее значение — как на дело веры и притом не римско-католической, а реформатской, евангелической веры, сведенной на Библию. Правда, большинство светил церкви утверждали, что еретиков не надо принуждать к вере насилием, тем не менее и в них жила злобная ненависть к еретикам. Так, напр., св. Бернгард относительно еретиков говорит: «Веру следует советовать, но не навязывать; но тут же прибавляет, что лучше было бы пресечь еретиков мечом власти, чем допустить распространение их заблуждений». — Если теперешняя вера не совершает подобных громких злодеяний, то только по тому, что, уже помимо других причин, наша вера не есть безусловная, решительная, живая вера, скорее, она — вера скептическая, эклектическая и неверующая, надломленная и ослабленная силой искусства и науки. Где не жгут еретиков в огне этого, или загробного мира, там уже нет в самой вере огня, прежде согревавшего ее. Вера, разрешающая верить иначе, отказывается от своего божественного происхождения и ранга, низводит себя самое на степень лишь субъективного мнения. Не христианской вере, нехристианской, т. е. ограниченной верою любви, нет! а сомнению в христианской вере, победе религиозного скептицизма, вольнодумцам и еретикам обязаны мы религиозной свободою. Преследуемые христианской церковью еретики защищали свободу веры. Христианская свобода есть лишь свобода в несущественном, а главные догматы веры остаются неприкосновенными. Впрочем, если в христианской вере — рассматриваемой в ее отличии от любви, ибо вера и любовь не одно и то же «вы можете веровать и не любить» (Августин) — мы усматриваем принцип, конечное основание насилий христиан против еретиков, возникавших на почве религиозного рвения, то само собой разумеется, что вера не непосредственно и первоначально, а лишь в своем историческом развитии повлекла за собой эти результаты. Тем не менее уже и для первых христиан, и при этом по необходимости, еретик был антихристом (Киприан) — достойным проклятия — погибшим, которого Бог ввергнул в ад, т. е. осудил на вечную смерть. «Слушай, сорная трава уже проклята и осуждена на огонь. Зачем же еще подвергать еретика многим пыткам? Разве ты не знаешь, что он и так уже осужден на самое тяжкое наказание? Кто ты таков, что хочешь схватить и наказать того, кто уже подвергся наказанию от всемогущего Господа? Зачем обвинять вора, уже осужденного на повешение Бог уже распорядился, чтобы ангелы в свое время казнили еретиков». Лютер. (Ч. XVI, стр. 132.) Поэтому, когда государство, мир стали христианскими, христианство мирским, а христианская религия государственной религией, тогда первоначально лишь религиозное или догматическое уничтожение еретиков обратилось в политическое, действительное уничтожение, а вечное наказание адом — в наказание временное. Поэтому, если определение ереси и отношение к ней, как к наказуемому преступлению, составляет противоречие с христианской верою, то таким же противоречием с нею является христианский государь и христианское государство; ибо христианское государство есть только такое, которое мечем приводит в исполнение приговоры веры, для верующих обращает землю в небо, а для неверующих в ад. «Мы показали что задачу религиозных государей составляет наказывать с должной строгостью не только прелюбодеяние или убийство или иные подобные преступления, но также и осквернение религии». Августин. «Государи должны служить Господу Христу, содействуя законами, чтобы слава Его преуспевала. — Где светская власть встречает позорные заблуждения, умаляющие славу и честь Господа Христа, препятствующие блаженству людей и возбуждающие в народе раскол… где такие лжеучители не хотят уступить и отказаться от своей проповеди: там светская власть должна воспротивиться всему этому, в сознании, что задачей ее является обязанность направить свой меч и всю свою мощь на поддержку учения и богослужения в чистоте и неприкосновенности и на сохранение мира и согласия». Лютер. (Ч. XV, стр. ПО — 111). Следует еще заметить, что Августин оправдывает применение принудительных мер для насаждения христианской веры, так как и апостол Павел был обращен в христианство чрез чувственно-осязательный акт насилия — чудо. Бонне. Тесная связь между наказанием временным и вечным, т. е. политическим и церковным, явствует уже из того, что те же самые основания, которые приводились против светского наказания еретиков, приводятся и против наказания муками ада. Если ересь или неверие не могут быть наказуемы, так как они являются только заблуждением, то и Бог не может наказывать их адом. Если принуждение противоречит сущности веры, то и ад противоречит ее сущности, ибо страх перед ужасными последствиями неверия муками ада принуждает к вере, вопреки совести и воле. Бемер предлагает ересь и неверие исключить из числа преступлений, так как неверие есть только прегрешение против Бога. Но Бог в смысле религии ест не только религиозное, но и политическое и юридическое существо, царь царей, истинный глава государства. «Нет власти не от Бога: начальник есть Божий слуга». Рим. 13, 1. 4. Поэтому, если юридическое понятие величества, царского достоинства и чести применимо к Богу, то последовательно и понятия преступления применимо к прегрешению против Бога, к неверию. И каков Бог, такова и вера. Где вера является еще истиной, и притом публичной истиной, там она не сомневается, что ее можно требовать от каждого и что каждый должен быть обязан верить в нее. При этом надо еще заметить, что христианская церковь в своей ненависти к еретикам зашла так далеко, что по каноническому праву даже подозрение в ереси считается преступлением: «По каноническому праву существует особое преступление — подозрение, состав которого было бы тщетно искать в гражданском праве». Бемер.
Заповедь любви к врагам распространяется только на личных врагов, а не на врагов Бога, не на врагов веры.
«Разве не заповедал нам Господь Христос любить и врагов своих? Почему же Давид хвалится, что он не ходит на совет нечестивых и не сидит в их собрании?… Ради их личности я должен их любить; а из-за учения их я должен их ненавидеть. Следовательно, я должен их ненавидеть, или должен ненавидеть Бога, который хочет, чтобы повиновались слову его… Чего я не могу любить одновременно с Богом, то должен я ненавидеть; если только они будут что-нибудь проповедовать противное Богу, то вся моя любовь и дружба к ним должна исчезнуть; я буду ненавидеть тебя и не буду желать тебе добра. Ибо вера должна занимать первое место, и должна наступать ненависть и прекращаться любовь, когда дело коснется слова Божия… Так и Давид говорит; я ненавижу их не потому, что они причиняют мне зло и страдание и что они ведут дурную жизнь, а потому, что они презирают, поносят, искажают и преследуют слово Божие». «Любовь и вера не одно и то же. Вера ничего не терпит, а любовь все переносит. Вера проклинает, а любовь благословляет; вера требует мести и наказания, а любовь пощады и прощения». «Вера скорее допустит, чтоб все твари погибли, нежели, чтоб погибло слово Божие и осталась одна ересь: ибо через ересь утрачивается сам Бог». Лютер. (Ч. VI. стр. 94. Ч. V, стр. 624, 630). Как Лютер личность, так Августин отличает здесь человека от врага Божия, от неверующего, и говорит, что мы должны ненавидеть в человеке безбожие и любить в нем человечность. Но что такое в глазах веры человек в отличие от веры, человек без веры, т. е. без Бога? Ничто, ибо вера есть совокупность всех реальностей, всего достойного любви, всего благого и существенного, лишь такая вера постигает Бога. Хотя человек, как человек, есть подобие Божие, но только естественного Бога, Бога, как творца природы. Но творец есть только Бог «извне»; истинный Бог, Бог, каким он есть «в себе самом», «внутренняя сущность Бога», есть триединый Бог, особенно Христос. (См. Лютер. Ч. XIV, стр. 2 и 3 и Ч XVI, стр. 581). И подобие этого истинного, существенного, христианского Бога есть только верующий христианин. Кроме того, человека следует любить не ради его самого, а ради Бога. Августин. При таких условиях может ли быть предметом любви неверующий человек, не имеющий ни подобия, ничего общего с истинным Богом?