Вера отделяет человека от человека, и на место основанных на природе единства и любви ставит сверхъестественное единство веры.
«Христианина должна отличать не только вера, но и жизнь… Не впрягайтесь, говорит апостол, в одно ярмо с неверными… Между нами и ими существует большее различие». Иероним. «Может ли быть брак там, где отсутствует единство веры? Сколь многие из любви к своим женам стали изменниками своей веры!» Амвросий. «Христиане не должны вступать в брак с язычниками или иудеями-. Петр Ломбард. Даже это обособление нисколько не противоречит Библии. Скорее мы видим, что отцы церкви ссылаются именно на Библию. Известное место из апостола, касающееся браков между язычниками и христианами, относится только к бракам, заключенным еще до веры, а не к бракам, которые имеют состояться. Стоит остановиться на том, что говорит Петр Ломб. в цитированной выше книге. «Первые христиане не признавали и не слушались всех тех своих родственников, которые отвращали их от надежды на небесную награду. Это влияние приписывали они силе евангелия, ради которого они презирали всякое кровное родство, предпочитая… братство во Христе естественному родству. Мы не любим отечества и нашего имени и даже питаем отвращение к нашим родителям, если они внушают нам что-нибудь против Господа». Г. Арнольд. («Кто любит отца или мать более, нежели меня, недостоин меня. Матф. 10, 37… В этом случае я признаю в вас не родителей, а врагов… Что у меня общего с вами? Что имею я от вас, кроме греха и несчастия?» Бернард. Выслушай изречение Исидора: многие священники и монахи… погубили свои души ради временного благополучия своих родителей… Служители Божии, пекущиеся о благе своих родителей, отпадают от любви к Богу. «Каждого верующего человека считай своим братом. «Амвросий говорит, что мы должны больше любить детей, воспринятых нами от купели, нежели детей, которых по плоти произвели мы на свет. Петр Ломб. «Дети рождаются во грехе и потому не наследуют жизни вечной вне отпущения грехов… И так как несомненно, что в детях есть грех, то следует делать некоторое различие между детьми язычников, остающимися во грехе, и детьми, воспринятыми церковью Божией». Меланхтон. «С еретиками нельзя ни молиться, ни петь». Соncil. Carthag. IV. саn. 72 (Carranza Summ.). «Епископы и священники не должны никому, кроме христиан католиков, ничего из своих вещей дарить, даже своим кровным родственникам». Соncil. Carthag. (Там же).
Вера имеет значение религии, а любовь только морали. Эту мысль особенно решительно высказывает протестантизм. Утверждение, что любовь не оправдывает пред Богом, а оправдывает лишь вера, говорит не что иное, как только то, что любовь не имеет религиозной силы и значения. Хотя здесь и говорится: «Все, что говорят схоластики о любви к Богу есть бред, ибо невозможно любить Бога, прежде чем мы через веру не познаем милосердия Божия. Лишь после этого Бог впервые станет для нас objectum amabile, возлюбленным, чудным образом». Следовательно, здесь истинным объектом веры сделаны милосердие и любовь. Разумеется, вера прежде всего отличается от любви тем, что полагает вне себя то, что любовь полагает в себе самой. «Мы веруем, что наше оправдание, спасение и утешение стоят вне нас». Лютер. (Ч. XVI, стр. 497. См. также Ч. IX, стр. 587). Во всяком случае, вера в протестантском смысле есть вера в отпущение грехов, вера в милосердие, вера во Христа, как Бога, умершего и пострадавшего за человека, так что человеку, желающему достичь вечного блаженства, ничего другого не остается, как только отнестись с полной верой и уверенностью к преданности и любви к нему Бога. Но Бог не только как любовь является предметом веры. Напротив, характерным предметом веры, как веры, является Бог, как субъект. Или, быть может, Бог, не признающий заслуг за человеком, присваивающий все исключительно себе и ревниво оберегающий свою честь, такой себялюбивый Бог и есть Бог любви?
Вытекающая из веры мораль имеет своим началом и мерилом только противоречие природе и человеку. Как высшим предметом веры является предмет, наиболее противоречащий разуму, евхаристия, так и высшей добродетелью морали, остающейся верной и послушной вере, неизбежно является такая добродетель, которая наиболее противоречит природе. Догматические чудеса имели' своим следствием чудеса моральные. Сверхъестественная мораль есть родная сестра сверхъестественной веры. Как вера преодолевает природу вне человека, так ее мораль преодолевает природу в человеке. Этот практический супранатурализм, вершиной которого является «девственность, сестра ангелов, царица добродетелей, мать всего благого», был особенно разработан католицизмом; ибо протестантизм сохранил только принцип христианства, а его необходимые последствия произвольно вычеркнул; он интересовался только христианской верой, а не христианской моралью. Протестантизм поставил человека в деле веры на точку зрения первоначального христианства, а в жизни, на практике, в морали — на точку зрения дохристианскую, языческую или ветхозаветную, на точку зрения Адама или природы. Бог установил брак в раю; поэтому и теперь еще для христианина обязательна заповедь: размножайтесь! Христос дал лишь совет не вступать в брак с тем, кто на это способен. Целомудрие есть сверхъестественный дар; следовательно, его нельзя требовать от всякого. Но ведь и вера есть сверхъестественный дар, особый дар Божий, чудесный акт, как бесчисленное число раз повторяет Лютер, и однако вера вменяется всем нам в обязанность. Не потому ли от нас и требуют, чтобы мы свой естественный разум «умерщвляли, омрачали и поносил и? Разве инстинкт ничему не верить и ничего не принимать, что противоречит разуму, не так же силен в нас, естествен и необходим, как и половой инстинкт? Если мы просим у Бога веры, потому что сами мы слишком слабы, почему же мы на том же основании не должны молить Бога о целомудрии? Неужели Бог откажет нам в этом даре, если мы будем серьезно умолять его? Никогда; следовательно, мы можем признавать целомудрие столь же общеобязательным, как и веру, ибо на что неспособны мы сами по себе, мы можем получить от Бога. Что можно возразить против целомудрия, можно возразить и против веры, и что можно сказать в пользу веры, можно сказать и в пользу целомудрия. Одно обусловливается другим; с сверхъестественной верой необходимо связана сверхъестественная мораль. Эту связь порвал протестантизм; в вере он утверждал христианство, а в жизни, на практике, отрицал его. он признавал автономию естественного разума и восстановлял человека в его первоначальных правах. Протестантизм отверг безбрачие и целомудрие не потому, чтобы они противоречили Библии — она скорее отстаивает целомудрие, а потому, что оно противоречит человеку, противоречит природе. «Кто хочет быть одиноким, должен отказаться от имени «человека» и доказать, что он ангел или дух… Жаль, что человек бывает настолько безумен, что удивляется или стыдится, если мужчина берет себе жену, тогда как никто не удивляется, что люди едят и пьют. И эта потребность, производящая на свет людей, может вызывать еще сомнение и удивление. Лютер. (Ч. XIX, стр. 368. 369). Следовательно, мужчине также необходима женщина, как необходимы пища и питие. Согласуется ли с Библией это неверие в возможность и реальность целомудрия, ибо в Библии безбрачие восхваляется, как похвальное, и следовательно, как возможное и достижимое состояние? Нет! оно противоречит ей. Протестантизм отрицал христианский супранатурализм в области морали вследствие своей практичности и рассудительности, следовательно, отрицал его самостоятельно. Христианство существовало для него только в вере — а не в области права, морали и государства. Правда, любовь (совокупность морали) принадлежит к существенной характеристике христианина, так что где нет любви, где вера не проявляется в любви, там нет веры, нет христианства. Но тем не менее любовь есть только внешнее проявление веры, есть только следствие ее, нечто человеческое. «Только вера согласуется с Богом», «вера обращает нас в богов», а любовь делает нас людьми, и как вера существует только для Бога, так и Бог существует только для веры, т. е. только вера есть начало божественное или христианское в человеке. Вере принадлежит жизнь вечная, а любви — только эта преходящая жизнь. «Бог еще задолго до пришествия Христа даровал миру эту временную земную жизнь и заповедал любить его и ближнего.
Затем он даровал миру своего сына Христа, чтобы чрез него и в нем обрели мы жизнь вечную… Моисей и закон принадлежат к этой жизни, а для будущей жизни мы должны иметь Господа. Лютер. (Ч. XVI, стр. 459). Следовательно, любовь составляет принадлежность христианина, но сам он есть христианин лишь чрез Христа, лишь потому, что верует во Христа. Правда, служение ближнему в какой бы форме, состоянии или призвании оно ни проявлялось — есть служение Богу. Но Бог, которому я служу, исполняя какую-нибудь мирскую или естественную службу, есть только всеобщий, мирской, естественный, дохристианский Бог. Власть, государство, брак существовали еще до христианства и были установлением Божиим, но в них Бог еще не открывался, как истинный Бог, как Христос. Христос не имеет ничего общего со всеми этими установлениями мира, они для него чужды и безразличны. Но именно поэтому всякое призвание или состояние этого мира легко уживается с христианством; ибо истинное, христианское служение Богу есть только вера, а ее можно всюду проявлять. Протестантизм связывает человека только в вере, а во всем остальном предоставляет ему полную свободу, но только потому, что все остальное для веры есть нечто внешнее. Конечно, нас связывают заповеди христианской морали, как, напр., не мстить и т. д., но они имеют для нас значение лишь как для частных лиц, а не как для членов общества. Мир управляется по своим собственным законам. Католицизм «смешал воедино царство мира и царство духа-, т. е. он хотел с помощью христианства властвовать над миром. Но «Христос не для того пришел на землю, чтобы вмешиваться в правление императора Августа и учить его, как он должен управлять». Лютер. (Ч. XVI, стр. 49). Где начинается управление миром, там прекращается христианство — там действует справедливость мира, меч, война и суд. Как христианин, я без сопротивления допущу украсть мой плащ, но как гражданин, я по праву потребую его себе обратно. «Евангелие не отменяет естественного права». Меланхтон. Короче, протестантизм есть практическое отрицание христианства и практическое утверждение естественного человека. Правда, оно также требует умерщвления плоти и отрицания естественного человека; но не говоря уже о том, что это умерщвление и отрицание не имеют уже для него религиозного значения и силы и не оправдывают человека, т. е. не делают его угодным Богу и блаженным — самое отрицание плоти в протестантизме ничем не отличается от того ограничения плоти, которое возлагают на человека естественный разум и мораль. Необходимые практические следствия христианской веры протестантизм отнес в будущую жизнь, на небо, т. е. на самом деле он отрицает их. Лишь на небе прекращается мирская точка зрения протестантизма — там мы уже больше не женимся, там впервые мы совершенно обновляемся; а здесь все остается по старому, «лишь в будущей жизни изменится внешняя жизнь, ибо Христос пришел не для того, чтобы изменять творение». Лютер. (Ч. XV, стр. 62.1 Здесь мы являемся на половину язычниками, на половину христианами, на половину гражданами земли и на половину гражданами неба. Но этого деления, этого раскола или разрыва не знает католицизм. Что отрицает он на небе, т. е. в вере, то же самое отрицает он, насколько возможно, и на земле, т. е. в морали. Требуется великая сила и большая внимательность, чтобы преодолевать то, чем являешься ты от рождения; воплоти не жить по плотски, а ежедневно бороться с собою». Иероним. (Epist. Furiae Rom. Nobilique viduae) «Чем больше ты принуждаешь и подавляешь природу, тем большую благодать уготовляешь ты себе». Фома Кемп. «Мужайся и соберись с силами, чтоб совершать то, что противоречит природе». (Там же, с. 49). «О, сколь блажен человек, который ради тебя, о Господи, отвергает всяческую тварь, насилует природу и распинает желания плоти в жару духовном». (Там же, с. 48.) «Но увы! жив еще во м