– Ага.
– А листок бумаги? Эшлин полезла в сумку.
Краем глаза она видела, как он царапает на листке нечто похожее на: «Пьяная женщина с доставкой на дом. Распишитесь», но проверить не успела, потому что Маркус быстро убрал бумажку.
На следующее утро телефон Эшлин зазвонил в четверть девятого. В такую неприличную рань это могла быть только Клода, терзаемая муками совести. Так оно и оказалось.
– Я с половины седьмого не сплю, – робко начала она. – Хотела извиниться за вчерашнее. Прости, я так виновата, так виновата… Я выглядела полной дурой, да? Наверно, беда в том, что у меня двое детей и я редко где-нибудь бываю.
– Все отлично, – сонно промямлила Эшлин. – Ты очень всем понравилась.
– Клода? – одними губами спросил Маркус. Эшлин кивнула.
– Ты была замечательная, – не поднимая головы от подушки, громко добавил Маркус. – Такая милая.
– Это кто? Маркус? Какой он любезный! Передай ему, что он – прелесть.
– Она говорит, ты – прелесть, – сообщила Эшлин Маркусу.
Но настроение Клоды быстро изменилось:
– Слов нет, как я ждала этого вечера, как хотела пойти куда-нибудь с тобой и как мне было весело, но теперь ты ведь больше никогда меня не позовешь. Это был мой самый лучший вечер за много лет, и я сама все испортила.
– Не сходи с ума, ты можешь ходить с нами куда и когда угодно!
– В любое время, – присовокупил Маркус.
– Скажи, Эшлин, ты не помнишь, как я оказалась дома?
– Мы с Маркусом довезли тебя на такси.
– Ах да, – пробормотала Клода. – Припоминаю… Хотя, если честно, нет, – сникла она. – Помню концерт, а потом все как-то теряется…
Когда она повесила трубку, Маркус поцеловал Эшлин и негромко спросил:
– Я был хорош вчера вечером?
– Э-э-э… нет, – удивилась Эшлин. Когда они пришли домой, то сразу заснули и любовью не занимались.
– Нет? – потрясенно вскрикнул он.
Только теперь Эшлин поняла, о чем он спрашивал.
– На сцене? Я думала, ты говоришь про постель. На сцене ты был просто великолепен, я же тебе сразу сказала.
– Лучше Билли Велика, «одного из лучших юмористов Ирландии»?
– Да, ты же знаешь.
– Знал бы, не спрашивал бы.
– Лучше Билли, лучше Теда, лучше Марка, лучше Джимми, лучше всех на свете.
Эшлин очень хотелось еще поспать.
– Но у Джимми про футбольных болельщиков классно было.
– Да, нормально, – осторожно согласилась Эшлин.
– Насколько нормально? – насторожился Маркус. – Если по десятибалльной шкале?
– На единицу, – зевнула Эшлин. – Чушь собачья. Давай поспим, пока еще можно.
43
Визит Оливера нарушил хрупкое душевное равновесие Лизы. На работе она была необычно тиха и рассеянна и гадостей говорила на порядок меньше, чем всегда.
Самое ужасное было то, что Оливер так и не позвонил. Лиза не сомневалась, что он позвонит, хотя бы скажет в автоответчик: «Спасибо за бурную ночь, мэм», особенно теперь, когда ее домашний номер у него точно есть. Но дни шли, а от Оливера не было никаких известий.
На пятый день она так извелась, что позвонила Оливеру сама, но наткнулась на голосовую почту. Значит, гуляет где-то, развлекается, живет той жизнью, которой прежде жила и она. Кипя от злости и огорчения, Лиза швырнула трубку, даже не оставив сообщения.
Значит, он все решил и больше не станет искать встреч. Все кончено, и они оба это знают, а уж если Оливер что-то решил, передумывать он не станет. А Лиза, подавленная и растерянная, все мучилась над вопросами, задаваться которыми надо было полгода, девять месяцев, даже год тому назад. Что случилось с ее браком? Что сломалось? Подобно многим семьям, их союз распался из-за детей, вернее, их отсутствия. Вот только ситуация была нестандартная: он хотел детей, а она – нет.
Лиза сначала тоже думала, что хочет иметь детей. То было время, когда абсолютно все, кто что-то из себя представлял, срочно обзавелись животами: «Спайс герлз», топ-модели, актрисы. Выпирающий животик стал таким же непременным атрибутом моды, как мягкий палантин или сумочка от Гуччи; беременность стала актуальной. Лиза даже включила это в список «Модно – немодно»: беременность – да, драгоценные камни – нет.
Вскоре после того в моду вошло появляться на улицах с крохотным малышом в рюкзачке-«кенгуру», в черной вязаной шапочке – без этого лучше и не выходить из дому.
Лиза, острым глазом схватывавшая малейшие перемены в мире моды и стиля, отметила и это.
– Я хочу ребенка, – сказала она Оливеру.
Оливер не проявил особого интереса. Ему нравилась их стильная, шумная жизнь, и он понимал, что ребенок во многом их ограничил бы. Ни тебе вечеринок до рассвета, ни белых диванов, ни внезапных, за пять минут, вылетов в Милан. Или Вегас. Да хотя бы даже в Брайтон. И ночей не спать не от дозы кокаина, а оттого, что над ухом орет младенец. И весь наличный доход вместо джинсов от Дольче и Габбана будет уходить на памперсы.
Но Лиза решительно взялась за дело и мало-помалу уговорила его.
– Разве ты не хочешь, чтобы частичка тебя жила во мне? – взывала она к его мужскому самолюбию.
– Нет.
А потом, в один прекрасный день, лежа в постели, он сказал:
– Ладно.
– Что «ладно»?
– Ладно, пусть будет ребенок.
И, не успела Лиза ахнуть от радости, цапнул с ее ночного столика упаковку с противозачаточными таблетками и торжественно спустил их в унитаз.
– Все, радость моя, никакого предохранения.
В мечтах Лиза уже таскала на своем стройном бедре очаровательного шоколадного малыша.
А потом забеременела девочка с работы – Арабелла, резковатая, умная, стройная, всегда безупречно одетая, с повадками «опасной женщины», – и тут же сникла. Как-то раз ее даже вырвало прямо в корзину для бумаг. Теперь большую часть рабочего дня она проводила в туалете, ибо ее постоянно мутило, а остальное время сидела, обессиленная, за столом, грызла имбирь, а работать все равно не работала. А сколько она ела! Несмотря на непрекращающуюся тошноту, Арабелла жевала без передыху.
– Только это успокаивает мой желудок, – бормотала она, отправляя в рот очередное пирожное, и, разумеется, очень скоро лишилась малейших намеков на талию. Хуже того – ее некогда блестящие, роскошные волосы стали беспорядочно кучерявиться, а на губах то и дело высыпала лихорадка. Кожу усеяли шелушащиеся пятна, ногти слоились и ломались. На взыскательный взгляд Лизы, она была больше похожа на зачумленную, чем на беременную.
А самое тревожное – у Арабеллы резко ухудшилась память. Посреди интервью с Николь Кидман она забыла ее имя и вспомнить могла только полуприличное прозвище Дылда, которым наградили кинозвезду в редакции; не помнила, когда купила себе юбку от Джона Роша – в этом сезоне или в прошлом.
Не на шутку испугавшись, Лиза решила поговорить еще с кем-нибудь, у кого есть маленькие дети, – с Элоизой, литературным редактором из «Девичьего шика».
– Как дела? – спросила Лиза.
– Скоро двинусь умом от недосыпа, – ответила Элоиза.
В придачу к этому, хотя Элоиза родила полгода тому назад, ее фигура так и не пришла в норму.
И еще. Элоизе все стало до лампочки, к тому же она растеряла всю свою жесткость. А ведь раньше ее за спиной называли зверюгой. Элоиза увольняла сотрудников без малейших колебаний – раньше. Теперь же душевная слабость была прямо-таки написана у нее на лице.
Лиза решила дать задний ход, пока не поздно. Не нужно ей никаких детей, они ломают женщине всю жизнь. Хорошо топ-моделям и «Спайс герлз» – к их услугам батальоны нянек, чтобы возиться с детьми по ночам, личные тренеры, чтобы не дать фигуре расплыться, парикмахеры, чтобы расчесывать им волосы, когда у самих нет на это сил.
Но к этому времени Оливер проникся горячим желанием завести ребенка. А упрямство Оливера было Лизе хорошо известно.
Лиза начала тайком принимать таблетки. Бросать свою драгоценную работу не входило в ее планы.
Ах да, ее работа… Оливеру и это не нравилось, так ведь?
– Ты трудоголик, – пилил он ее, раз от раза все больше раздражаясь.
– Мужчины всегда так называют успешных женщин.
– Да нет, я не имею в виду, что ты слишком много работаешь, хотя и это есть. Радость моя, ты на работе помешана. Говоришь только о служебных интригах, увеличении тиража, усилении конкуренции… «По крайней мере, на рекламе мы зарабатываем больше…», «А эту статью мы полгода назад опубликовали…», «Элли Бенн меня подсиживает…»
– Да, подсиживает.
– Вовсе нет, с чего ты взяла.
Взбешенная его непониманием, Лиза накинулась на мужа:
– Ты понятия не имеешь, что это такое! Они все метят на мое место, все эти двадцатилетние паршивки! Им дай волю, они бы меня живой в землю закопали!
– Если так думаешь ты, совсем не обязательно, что остальные думают так же. У тебя мания преследования.
– Вот и нет. Я говорю тебе все как есть. Им на всех плевать, кроме себя.
– Как и тебе, солнце. Ты тоже стала крутой дальше некуда, увольняешь людей пачками. Вот зачем уволила Келли? Она ведь такая милая, и она всегда стояла за тебя.
Лиза ощутила легкий укол стыда.
– Она не справлялась, ей не хватало жесткости. Мне нужен такой литредактор, который не боится говорить «нет». А добрые и милые девочки вроде Келли тянут журнал назад.
И она снова напустилась на Оливера:
– Мне тоже было не очень-то приятно увольнять ее, если ты об этом подумал. Человек она хороший, признаю, но у меня не было выбора!
– Лиза, по-моему, дело в тебе. Я всегда так думал. Я… – он замолчал, подыскивая слово, – я восхищаюсь тобой, уважаю тебя…
– Но? – резко спросила Лиза.
– Но в жизни это не главное – всегда быть лучше всех.
– По-моему, как раз наоборот, – фыркнула она.
– Но ты ведь уже лучше всех. Ты молода, успешна, чего тебе еще?
– Все дело в том, – проворчала Лиза, – что успокаиваться нельзя никогда.
Как было объяснить Оливеру, что она хочет тем больше, чем больше получает? Любая удача опустошала и гнала дальше в надежде, что там-то, на следующей победе, душа успокоится. Но удовлетворение было недолгим, а успех лишь разжигал аппетит.