Ловушка этой книги, пожалуй, в том, что, читая её, мы ожидаем повторения традиции. Классического, пускай и японского, подхода. Слишком уж всё кажется обыденным, реалистично-сереньким, «как в жизни». Ни тебе женского вуду. Ни завалящей интриги. Уже к третьей главе мы на это покупаемся, вздыхаем – и по инерции отходим на позиции «от любопытства – к познанию»: ждём от героя романа с кем-то одним. Но зачем-то (?) читаем дальше – и не разочаровываемся.
У лунатической Наоко – три главных «обязанности» в романе. Во-первых, она даёт герою понять, что она – не женщина его жизни, и своей смертью прекращает его вредоносные «сессии» с потусторонним миром. Во-вторых, открывает ему путь к той, с кем он может быть счастлив, – Мидори. И в-третьих, знакомит его с Рэйко – и выводит повествование на ещё одну сакральную любовную связь.
Иначе говоря, в лице Наоко он встречается со своим Генеральным Медиумом. По своему назначению очень похожим на Человека-Овцу, подключавшего героя к собственной жизни в «Дэнсе».
Вспоминаем.
Ватанабэ начинает забывать о Мидори, своей настоящей любви. Он в депрессии, его душа медленно умирает. И тогда к нему приходит призрак его юности – Наоко, и он спит с ней в её двадцатый день рождения. Но этому суждено случиться лишь раз, единственный раз в жизни девушки, когда она теряет невинность – и становится падшим ангелом, потому что даже никогда не любила его. Вот почему, захотев вернуть Наоко, Ватанабэ обнаруживает, что его юность пропала, она унесла её туда. Откуда всё реже приходят письма. Куда ещё можно ей написать. Но увидеться с ней «в этом мире» уже нельзя. Для этого нужно поехать в лечебницу «Амирё» – по ту сторону гор[94]. И эта охота за якобы своей женщиной на том свете продолжается у Ватанабэ с 1969 по 70-й год. Он зависает между мирами. И вот тогда происходит ещё один контакт: призрак обнажённой Наоко является ему и садится на край постели в «том мире» – лечебнице Амирё. Поцелуй Ангела исцеляет. Будь счастлив, мальчик, беги и больше не расшибайся… Что-то в этом духе.
Стопроцентно любовный роман.
Но вот какая закавыка.
При чтении книги возникает странное чувство – словно происходит обман зрения, и мир слегка троится. Реальный объект чуть-чуть не такой, как на снимке, а снимок слегка отличается от негатива. Заметили? На какую-то десятую долю миллиметра скандинавская сага с Наоко, испанская драма с Мидори и сакральная камасутра с Рэйко, наложенные друг на друга, начинают «сбоить», не совпадая во времени и пространстве. Но мы не можем понять, отчего это происходит. Мы только крякаем озадаченно: ну, автор, эк завернул! – и попадаемся на его хитроумный крючок. А точнее – в его временну́ю петлю.
Да, «норвежский лесник» Мураками снова заигрывает со Временем.
Сравним все три слоя сюжетного «пирога».
Первый слой – внешний, с ходу считываемый сюжет произведения:
В этой истории после самоубийства Наоко герой отправляется в очень странное Путешествие. Куда-то за Осаку – на противоположный берег Японии, по ту сторону гор. На угрюмые пустынные косы Японского моря в префектуре Тоттори, к прибрежным соснам, мокрому песку и голым скалам. Туда, где ещё осталась Природа-мать, где можно войти в неё и говорить, как говорили предки, с каждым деревом и каждым камнем, в которых обитали могущественные боги-ка́ми – и, когда их просили, давали слабым дремучую силу выживать на этой земле.
Там тебя наконец отпускает горечь. Потому что смерть – это смерть, а твоя любовь – это твоя любовь. «Видишь, всё хорошо. Я же здесь», – стыдливо улыбается она. Её улыбка смягчает сердце, снимает боль. И ты думаешь: «Если это и есть смерть, не такая она и плохая штука». «Да, смерть – пустяки, – вторит Наоко. – Смерть – просто смерть. К тому же здесь очень легко», – доносится её голос из шума мрачных волн.
Там ты встречаешь старого Рыбака, который спрашивает: «Что с тобой?», и ты говоришь ему первое, что пришло в голову – дескать, у тебя мать умерла, – только чтобы он пожалел тебя от всего сердца. И он верит тебе, ведь ты почти не соврал, наливает тебе рисовой водки и даёт денег на билет. Чтобы ты сам вернулся, куда захочешь.
Хочешь – в мир Мидори (Ватанабэ-1): Наоко больше нет, но она спасла тебя своей смертью, а у тебя вперёди – жизнь с Мидори. К которой ты подключишься через тантру с Рэйко, выполнив посмертную волю Наоко.
Хочешь – в мир Рэйко (Ватанабэ-2): Наоко умерла, но «подключила» тебя к Рэйко, подарив тебе фантастическую ночь с женщиной на десять лет старше – и ребёнка, которого Рэйко увезет под сердцем в далёкую заснеженную Асахикаву.
А хочешь – в мир Наоко (Ватанабэ-3): Наоко ещё жива, просто на время исчезла из твоей жизни. Ты возвращаешься из путешествия, приходишь на лекции в университет и знакомишься с девушкой по имени Мидори. Целый год твоей жизни наполняется странными историями – «недороманом» с Мидори, смертью её отца, спорами о любви и порядочности с Крысой-Нагасавой. И параллельно – очередной встречей с Наоко, письмами, поездками к ней в лечебницу и её неизбежным-таки самоубийством. Весь этот год ты живёшь словно в двух мирах, которые никак не хотят соединяться.
Ты зависаешь. Впадаешь в депрессию и уходишь скитаться. Куда-нибудь по ту сторону гор, за Осаку. На угрюмые песчаные косы Тоттори. К соснам, морю и бескрайним горам. И встречаешь там Рыбака, который спрашивает: «Что с тобой?» Ты говоришь ему первое, что приходит в голову, он наливает тебе рисовой водки и даёт денег на билет домой. Домой? Или всё же обратно?
Куда захочешь, но…
– Но ты сам перестал понимать, чего хочешь, – говорит Человек-Овца. – Поэтому мы и не можем тебя подключить.
– Ку-ку, – отзывается Мэй.
Что за чертовщина?
А дело вот в чём. Когда наш герой, выбирая между Мидори и Наоко, между жизнью и смертью, впадает в окончательный ступор, – Время в романе искривляется. Примерно вот так:
Между Первым и Вторым путешествиями проходит ровно год. Но в первой реальности это – одно-единственное путешествие. Год жизни, которого не было, герой проскитался «в том мире». «Здесь» это – лишь короткий спасительный сон, который прислала ему после смерти Наоко, когда он сходил с ума от тоски и одиночества на песчаных косах Тоттори.
Но куда выводит этот временной тоннель?
Оба путешествия начинаются в одном времени и месте и заканчиваются, плюс-минус год, одним и тем же финалом – как Ватанабэ-1, так и Ватанабэ-2 встречаются с Рэйко в Токио. Одним и тем же финалом… который можно трактовать как нам вздумается. Вот лишь несколько версий:
Финал Первый – «мистический». В теле Рэйко – душа Наоко. Одна одолжила своё тело другой[95]. Не случайно завещание Наоко сводится к единственной воле:
– Удивительное дело, – сказала Рэйко, тихонько щёлкнув пальцами. – Завещания никому не оставила, но распорядилась, как поступить с одеждой. Размашисто написала одну-единственную строчку на листе бумаге, который я потом нашла на столе. «Отдайте всю одежду Рэйко». Странная, правда? Думать об одежде, собираясь умереть… Разве это важно? Наверняка много чего хотела сказать.
Наоко в теле Рэйко надевает свою одежду, которую ей для этого завещала, и приезжает к Ватанабэ-1 в «поезде-гробу» – передать, что прощает его, провести с ним фантастическую ночь, а потом унести в «тот» мир (Асахикава, куда уезжает Рэйко, – на Хоккайдо, по ту сторону гор) их неслучившегося ребёнка. А герой «развязывается» со своими мертвецами, исцеляется окончательно, звонит Мидори и признаётся ей в любви. Хэппи-энд, который и публика, и критика с удовольствием проглотили.
Финал Второй – «мифологический». Рэйко – это Мидори, постаревшая на десять лет. Вернувшись в Токио через десяток лет, герой звонит ей по телефону. Где ты сейчас, спрашивает она его в трубке. С тех пор, как ты ушёл скитаться, милый, прошла четверть жизни. Где ты был так долго? Я слишком устала ждать. Как ты осунулся и похудел… Да нет уж, поеду в Асахикаву. Стара я уже для тебя. Да и стыдно в таком возрасте ходить с животом…
Впрочем, как говаривал Крыса, «всё это только версии. Нравится в версиях ковыряться – могу наковырять их тебе хоть сто, хоть двести». Вспомним, что обещал нам щедрый автор: сколько читателей – столько и ответов…
И всё-таки мне кажется, что на третьем, глубинном слое книгу можно вполне объективно воспринимать вот так:
И тогда становится очевидным: год между «двумя» путешествиями – это и есть перекресток, на котором ирреальное становится реальным и наоборот. А значит, можно предположить и Финал Третий, «потусторонний» (которого мы не видим, ибо «окошко в тот мир» после смерти Наоко захлопывается): Ватанабэ-3, промаявшись год на том свете, ни с какой Рэйко не встречался и никакой Мидори не звонил. Он просто умер в путешествии.
Ты снова умер в своём путешествии, парень, потому что не смог забыть её, ведь ты обещал никогда не забывать её, помнишь? У тебя не вышло не думать о белой обезьяне, особенно в тёмной комнате. Ты ушёл туда, к Наоко, где никакой Мидори и быть не могло, ведь «мидори» – это зелень и жизнь, которая в тебе, Крыса, чуть теплилась всю дорогу, и которой ты вечно боялся…
Ну и куда ты пойдёшь на сей раз? Обратно – или-таки домой?
Давай, старина. Допивай саке, решай поскорей – и двигай отсюда на все четыре стороны.
Студенческое общежитие, в котором с 69-го по 70-й год обитал Мураками, стоит себе в Токио до сих пор. Старая обшарпанная четырёхэтажка в районе Тосэй-Намбоку. Говорят, именно в конце 60-х там пышнее всего процветала «дедовщина», и первокурсникам доставались только самые тесные каморки под крышей. Комната Ватанабэ и Штурмовика, в которой, надо полагать, и жил Мураками, – как раз одна из таких. Забавно представить, но там и сегодня кто-то живёт.
А среди «общажных легенд», передаваемых студентами из поколения в поколение, есть подсказка, откуда в романе «Норвежский лес» могла возникнуть сцена с Нагасавой, глотающим слизняков. Дескать, когда сам Харуки был первокурсником, при очередном «наезде дедов» ему пришлось «на принцип» глотать дождевых червей. Сколько животных пострадало и в чём заключался «принцип» – уже никто не помнит, но сама байка популярна до сих пор.