– Наверное… А как ещё никому не мешать?
– Если ты на самом деле так думаешь, – сказала она, – тебе лучше жить в ящике для обуви.
Вот так. От мелких бед ослабевая, устав от жизни, умереть хочу. Уснуть – и видеть сны? Вот в чём загвоздка.
Сон об отеле «Дельфин», сон фильма с участием Кики, сон о лифте, сон о Комнате Мертвецов, сон Гавайских островов, сон Готанды об убийстве Кики, сон трёхдневного допроса в полиции, потусторонние видения Юки, сновидение с призраком Кики – и воскрешающее утро с Юмиёси в финале… Каждый день начинается с того, что ты просыпаешься в очередной сон, а вечером засыпаешь в следующий. Матрёшка Карла-Густава Юнга преследует тебя с упёртостью Пепельной Обезьяны («Дэнс, дэнс, дэнс»). «Тебе нужен сон», – ворчит заботливо старый Полковник. Иначе не встанешь на ноги. Ишь чего удумал, гулять в такую метель…
Но выспаться ты не можешь. И даже когда вроде бы оклемался, гамлетовского прозрения не наступило. Всё опять по кругу. В 70-х (в «Охоте») ты даже открыл свою контору, а длинноногая секретарша выскочила за тебя замуж. Правда, через пять лет всё равно сбежала. Почему? Я понимаю, «в двух словах не расскажешь». Но ты, сынок, так и не избавился от своего проклятья. И будешь таскаться с ним из романа в роман, пока сам не поймёшь, где ошибся и чем заболел. Твоя ошибка и твоя болезнь, как паразиты, уже почти съели тебя изнутри. Даже если твоя жена и вернулась бы – тебе больше нечего ей предложить. Потому и спишь с любимой женщиной по «лав-отелям», а домой только шлюх вызываешь по телефону. Всё живое уже давно от тебя отступило. Осталось потерять разве что себя самого… Или – исправить ошибку и всё-таки исцелиться.
Но как? Ты уже слишком привык играть для них свою роль. Третьеразрядная звезда в мыльных операх про обаятельных стоматологов и неотразимых школьных учителей. Ты связан по рукам и ногам, ты подписал Договор, и на нём стоит кроваво-красная печать. Сеть протянута от угла до угла. И ещё одна сверху. Никуда не убежать. А булыжник кинешь – отскочит да назад прилетит.
И тогда ты решаешь выйти из своей роли. За рамки того, что написано в дерьмовом сценарии, на который сам же и согласился.
– Ку-ку! – отзывается Мэй, и Готанда сигает в море на «мазерати».
М-да. Мягко скажем, не вариант.
Где же выход? Если есть вход – выход должен быть обязательно…
Твоя тень говорит тебе: этот мир основан на подавлении слабых, из него нужно бежать. На что ты возражаешь ей – дескать, уже другие времена, мораль 60-х здесь не применима. Ты больше не уверен, что отсюда нужно бежать. Тебе кажется, что это – уже твой внутренний мир, и ты возвращаешься к себе самому, как судно с погнутым килем. Во всех проблемах стоит обвинять только себя. Своё «кокоро», с которым ты никак не разберёшься до конца.
Человеческая тень в «Дэнсе» вообще неоднократно увязывается с цепными воспоминаниями о других людях. Вот, пожалуй, самая сложная из цепочек подобных «теневых ассоциаций»: Боку рассказывает Юки о тени Человека-Овцы в своём детстве – и Юки напоминает ему девочку, в которую он влюбился в школе. И тут он невольно вспоминает Юмиёси. Та в его мыслях превращается в Мэй, а затем – в Кики, которую Готанда задушил чулком – «с таким чувством, будто собственную тень убивает». А уж тайное погребение Кики в лесу – лязг багажника, стук железной лопаты о землю, – слишком явно напоминает похороны кошки Селёдки, чтобы наши мысли «сами» не возвращались к началу романа, когда герой смывает с ладоней в придорожном кафетерии землю чужой могилы и решает: «Пора возвращаться в мир».
Вот что означают слова Кики в финале обо «всех, кто плачет по тебе». Чтобы совершить спасительную петлю во времени, ты должен вспомнить всех, кто тебя в жизни любил. Но на это требуется время. А потому танцуй и не останавливайся. Стильно танцуй. Чтобы все только на тебя и смотрели. Единственная Система Ценностей – твой вестибулярный аппарат. Лишь на него ты ещё можешь опираться в этом новом мире без тормозов.
Так что танцуй. И завязывай с куревом. Утром семнадцать километров, вечером тринадцать, днём ещё полтора. Загнанных лошадей пристреливают, а загнанные бараны кончают с собой на дне Токийского залива, не правда ли. Посмотрим, надолго ли хватит тебя. Особенно теперь, когда ты наконец догадался, что Цели Нет, а ты сам – просто флюгер. The answer blowing in the wind[105].
А вокруг бренчит и искрится перезревшее «диско», заходится истерическим ритмом «пачинко», мельтешат все эти «ангелы Чарли», Майклы Джексоны и прочие шоколадные яблоки искушения в мире, где больше нет ни добра, ни зла, где за всё платит Система, купившая этот мир с потрохами, которой и даром не нужны твои личные принципы и установки. Какие там «беспечные ездоки», какие моррисоны, какие «цветы жизни»? Люди всех возрастов готовы выскочить даже из собственной расы, лишь бы в очередной раз поискать своё заблудшее «я» в каком-нибудь параллельном мире. Увы! Подсознание человечества слишком плотно укомплектовано вампирами, медиумами, «элиенами» и прочими «мистер-хайдами». Планета превратилась в один сплошной комикс. Над добром и злом в этом мире осталось только смеяться, иначе от пустоты под ложечкой будет слишком не по себе…
Это потом, ещё через десять лет в тебе отзовётся звоночками кислотный фьюжн Тарантино. «Великий и ужасный» Квентин с его «криминальными псами» будет похож на куницу, попавшую в огромный курятник. Даже его актеры начнут говорить натурально, «как в жизни», потому что будут бояться зубов куницы и путать слова. И у человечества опять побегут по спине мурашки, как при взгляде на первую фотографию, паровоз в фильме братьев Люмьер или чей-то затылок в собственном зеркале.
Дальше будут матрицы, горлумы. А с ними – асахары, всемирные торговые центры, иракские войны, норд-осты, крымы, донбассы… С очередными бесплодными вопросами о том, что же происходит с нашим драгоценным «я» в это странное время. И что такое Время вообще. «Может быть, Время – это и есть наше «нет» в ответ Богу на приглашение в вечность?»[106]
Но это всё потом.
А пока ты приспосабливаешься к тому, что есть. Ибо «ни к Бангладеш, ни к Судану интереса не испытываешь». И постепенно реальность, которая так пугала тебя поначалу, меняется – и в финале оказывается вовсе не такой холодной, пустой и бесцельной…
Что происходит?
А просто ты наконец понимаешь: все эти «изменения» постоянны, как фазы старушки-Луны. Ты не выберешься из воронки, в которую закручивает всё глубже от романа к роману, пока не научишься говорить со своими мертвецами. И не услышишь то, что они хотели тебе передать.
Во все времена японская культура претворяла «неизменное в изменчивом» (фуэки-рюко): «Без неизменного нет основы. Без изменчивого нет обновления», – писал на склоне Фудзи ещё Мацуо Басё (1644–1694). Значит, неизменное и есть вечная основа, утрата которой грозит культуре гибелью, а нации вырождением. Форма должна меняться, чтобы не утратить связь с жизнью, но меняться ровно настолько, чтобы не исчезло ощущение неизменного в изменчивом.
Говоря словами философа Дайсэ́цу Судзу́ки (1870–1966), сделавшего Дзэн достоянием Запада: «Здесь есть великое “Над-” – в одиноком вороне, застывшем на ветке. Все вещи появляются из неведомой бездны, и через каждую можно в бездну заглянуть».
Он имеет в виду хайку Басё о вороне, застывшем на ветке.
Ка́рэ-э́да-ни
Кара́су-но тома́рикэ́ри
А́ки-но курэ́.
На голой ветке
Сидит ворон.
Осенний вечер.
Здравствуй, братец Nevermore. Вот и свиделись.
Где-то в интернете и сейчас ещё болтается пародия на «Дэнс», написанная пару лет назад литературным весельчаком Леонидом Кагановым. Идея «пародии» заключалась в том, что убийца – сам герой, у которого элементарная амнезия. Но поскольку он повествует от первого лица, мы следуем за рассказчиком и подозреваем кого угодно, кроме него самого.
Как ни парадоксально, такое подозрение действительно маячит на подкорке, когда читаешь, что Готанда «не был уверен», убивал он Мэй или нет. Тот мир и этот, реальное и ирреальное настолько сливаются, что мы не верим уже никому.
Вот что поражает в этой прозе: автор очень точно воссоздаёт неуловимые ощущения, которые мы в суете нашей жизни переживаем, но, как правило, не осознаём. А если осознаём, то притворяемся, что ничего не заметили. Что характерно – именно в «Дэнсе» эти ощущения часто связаны с бытовой, повседневной ложью. Ну, к примеру, делаем мы вид, что доверяем кому-то, а на самом деле не верим ни единому слову. Или ломаем комедию, будто заботимся, хотя этот человек нам до лампочки. Признаёмся кому-то в высоких чувствах – «да-да, конечно, ну что ты спрашиваешь!» – думая при этом о чём-то совершенно десятом. «Соболезнуем» на чьих-то похоронах, думая о завтрашней вечеринке, пишем статьи о незабываемом городе Кёльне, ни разу там не побывав, снимаемся в фильмах, которые сами считаем дерьмом, а заодно спим с теми, с кем, как мы сами же знаем, этого не стоит делать ни в коем случае. Ну, в общем, делаем не то, что говорим, говорим не то, что думаем, думаем не то, что чувствуем, а чувствуем не то, что хотим. Стараясь не вспоминать, что всё это наверняка когда-нибудь вылезет боком. Жизнь так сложна, – оправдываемся мы непонятно перед кем, – ничто не стоит на месте. Прогресс бежит вперёд, а мораль всегда отстаёт…
Ну, что ж, – отвечает нам по ночам Непонятно Кто, – всё верно. Но тогда не удивляйся, если твои жёны и дальше будут бросать тебя, а любовницы пропадать без вести – а то и умирать, задушенные чулком в отеле; и если на твоих глазах очередной друг детства превратится в безумного Горлума и улетит, скуля и кувыркаясь, в кипящую лаву.
Согласен?
Распишись.
Подпись: ______________