Похоже, Вы очень боитесь по окончании вуза выпасть в большой мир. Я вдруг представил себе человека, который, не овладев до конца одной профессией, кинулся изучать другую, потому что в очередной раз захотел «убежать» от себя и от мира.
Если я ошибаюсь – простите меня.
Но если вдруг это действительно так, займись Вы дизайном – результат будет тот же, не правда ли? Какую сферу деятельности ни возьми – добиться настоящего мастерства, чтобы адекватно выражать себя в своей работе, очень непросто. На это нужно много времени, плюс постоянно приходится терпеть. А также частенько ненавидеть и себя, и своё дело, пока ему учишься.
Поэтому мой Вам совет: не торопитесь, подождите ещё немного и постарайтесь поточнее понять, чего же Вам хочется на самом деле. В таких вещах торопиться не следует. Это всё, что я могу сказать.
Что же касается Судьбы – в подавляющем большинстве случаев она выбирает нас, а не мы её. Уж поверьте мне. Чао[201].
БАСЁ И ДЗЭНСКАЯ СИЛА
Коан
Посвящается Алексею Андрееву
Однажды поздней осенью Басё скитался по горам на севере Хонсю. Дела у поэта шли неважно: вот уж неделю Озарение не посещало великого хайкуиста, и душа мучилась от острой нехватки Дзэна в стареющем организме. В отчаянии он даже забрался на гору Бандай – но и там, на вершине, нашёл только голую скалу да рододендроны.
Заплакал тогда поэт – и с горя решил перекусить немного на краю обрыва. Размотал свои фуросики и достал коробочку с суси, что состряпали поклонники его поэзии, бедные крестьяне из деревушки под горой.
А надо сказать, что все эти крестьяне в деревушках, которых встречал знаменитый бродяга, не всегда понимали и любили его стихи и далеко не всегда снабжали его чем-нибудь вкусненьким. Вечно это у них зависело то от времени года, то от урожая, пожара, цунами или ещё какого нашествия саранчи.
А в двух деревушках его даже побили, обозвав лодырем и попрошайкой, и сломали любимую клюку. С тех пор Басё, перед тем как зайти в очередную деревню почитать стихи и покушать, всегда предусмотрительно прятал самые ценные вещи под каким-нибудь лопухом. Правда, потом иногда забывал, под каким, – но тут уж сам был виноват и ни на кого не обижался.
Но эти, последние крестьяне оказались особо приветливы, поскольку всей деревней напились-наелись на свадьбе дочери деревенского старосты. Эти добрые пьяные люди насовали поэту полные фуросики оставшихся после свадьбы суси, на которые уже смотреть не могли, починили его прохудившийся сямисэн, на котором сами же потом и тренькали до утра, а также смеха ради досочиняли его незаконченный цикл стихов, пока уставший с дороги поэт мирно спал. Вот смеху-то будет, хихикали шутники: раскроет Басё свои записки в пути – и ну удивляться: «Когда ж это я столько насочинял?..»
Так что когда открыл Басё своё бэнто с аппетитными, лоснящимися сусями, – несмотря на печаль, душа его посветлела. Ловко выхватил он из футляра с кистями любимые палочки для еды – и приготовился трапезничать.
Да не тут-то было! Откуда ни возьмись налетел порыв страшного ветра – да ка-ак вырвет одну палочку из цепких Басёвых рук! И остался Мацуо Басё с одной-единственной палочкой против восемнадцати суси…
При этом, заметим, никаких деревьев вокруг не растет, новых палочек не настрогаешь… А кушать охота – сил нет!
Вот тут-то и осенило великого поэта.
И спросил он себя: а что же такое – захват ОДНОЙ палочкой? Двумя – понятно, двумя и дурак сумеет, а как – одной? Как мудрецу наесться суси до отвала с единственной палочкой в бесполезных руках?
И не успел он пробормотать еле слышно все эти вопросы, как тут же вся Природа зашевелилась вокруг, а рододендроны на скале даже захлопали от восторга своими пухлыми, мясистыми лепестками. И Космическая Энергия Дзэн стала подхватывать суси за суси, обмакивать аккуратненько в мисочку с соевым соусом, что сжимал он в ладонях, – и запихивать, одну за другой, поэту прямо в уста!
Бушевал ураган, пронизывающий ветер грозился сорвать со скалы одинокую щуплую фигурку, но счастливый и гордый Поэт стоял на обрыве с горящими глазами, всем стихиям наперекор, – и ловил, ловил проворными зубами вкусные, жирные суси добрых крестьян деревушки Бандай…
И впервые за много дней и ночей на сердце у него было тепло и сытно.
Вот так добрый гений и духовная концентрация вновь победили злую Природу. А приобретённый навык ещё не раз пригодился поэту в его странствиях. Когда очередные глухие к искусству народные массы не хотели кормить его за поэзию, он быстренько переключался на фокусы с суси и прочей снедью – и всё равно наедался, хитрец! Со временем, говорят, он натренировался кушать, вообще не подходя к столу, а к шестидесяти годам его «дальнобойность» достигала уже пятнадцати метров от объекта поедания. С арбузами, правда, выходили оказии: тяжёлые, они так и норовили прервать полёт и упасть кому-нибудь на голову. Но Басё не грустил и постепенно научился обходиться без этой ягоды в своём рационе.
Со временем слава о его чудесной духовной практике пересекла океаны, и сам Николай Васильевич Гоголь экстраполировал данный способ медитации на украинскую почву, создав широко известный сюжет о варениках в сметане. В ответ на это писатель Акутагава, мстя за сэнсэя, позаимствовал идею рассказа «Шинель» для своей новеллы «Бататовая Каша», а режиссёр Куросава снял кино про самурайскую жизнь и назвал его «Идиот». С тех пор все только и спорят, чья культура первичнее, и даже иногда оскорбляют друг друга.
Но уж мы-то с вами знаем, кто первый начал!
Часть шестая. Наука дышать под водойКак нам писать, чтоб нас любили[202]
Мицуёси Нума́но (р.1954) – профессор славистики Токийского университета (русская, польская, чешская литература). Закончил Токийский и Гарвардский университеты. С 2009 по 2014 гг. возглавлял Японскую ассоциацию русистов (ЯАР). Обладатель пяти академических степеней и наград. Автор множества книг, критических статей и эссе. Переводил на японский произведения Чехова, Набокова, Бродского, Довлатова, Татьяны Толстой, Окуджавы, Пелевина, Лема, Мрожека, Павича, Кундеры. Тесно сотрудничает с основными японскими литературными журналами и газетами, регулярно освещая новинки нашей литературы в прессе. Часто и подолгу работает в России.
– Сэнсэй, ваши взгляды на японскую и русскую литературу несколько отличаются от обычных взглядов русского или японца. Похоже, вы любите рассматривать литературу не в масштабах какой-то одной страны, а гораздо шире.
Поэтому хочется задать вам такой вопрос. В последнее время много спорят, может ли, например, «ваш» Мураками Харуки представлять современную японскую литературу. Или, скажем, может ли «наш» Пелевин представлять современную русскую литературу. Как вы сами хорошо знаете, когда каким-то авторам присуждают нацпремии, или организации вроде «Japan Foundation» выделяют гранты на их переводы, о таких писателях, как Мураками, даже не думают, не правда ли? И если их спросить, почему, – ответ, скорее всего, будет такой: «Этот писатель ещё не может представлять литературу страны». Что же за орган, по-вашему, должен обладать такими правами и выполнять такую функцию – решать, кто из писателей «уже может», а кто «ещё не может» представлять литературу страны?
– Э-э… В вашем вопросе, Митя, переплетается сразу несколько больших проблем. Первая проблема – какие писатели должны представлять свою страну. Литература, кроме всего, функционирует и как одна из общественных систем, как социальный институт, не правда ли. И вопрос, я думаю, в том, кто именно находится у руля такой системы, в рамках этого института. А это уже вовсе не обязательно вопрос литературы как таковой. Люди, стоящие у руля социального института, – это, что ни говори, так называемые общественные авторитеты, которые формируют истеблишмент. И, само собой, то, что эти люди думают, очень сильно влияет на действия их института в целом. В этом смысле и Пелевин, и Мураками Харуки… Ну, Мураками-сан уже и сам довольно большой общественный авторитет в Японии, но всё-таки… Всё-таки он ещё молод, согласитесь. Как ни крути, а эти социальные институты не признают писателя представителем культуры страны, пока ему не исполнится достаточно много лет.
– Но, вообще, насколько важна гражданская принадлежность автора той или иной стране? Может, ему достаточно принадлежать языку страны, чтобы считаться её писателем?
– Конечно, если говорить о внешних границах литературы, самая главная проблема – это проблема языка. Ведь понятно, что обычный японец не сможет читать русскую литературу на русском языке, а обычный русский не прочтет японской литературы на японском. В этом смысле язык выступает гигантским барьером. И всё же, несмотря на это, литература остаётся литературой. Ведь поразительная вещь: в какую бы страну мы ни приехали, везде есть своя литература, это просто чудо. И если мы попробуем прочитать, то прекрасно её поймём. То есть вот я, японец, читаю русскую литературу и сам вижу: что интересно – то интересно, что скучно – то скучно. И уж вовсе не считаю, что в русской литературе прекрасно всё подряд! (Смеётся.) …И скукотища попадается, и полная ерунда. Но ведь я это понимаю, вот я к чему. И это ужасно здорово. Куда ни поедешь – и во Франции, и в Германии, и в той же Японии – существует некая общая для всех основа, какое-то место, где все они пересекаются, как на ринге в борьбе сумо. Что Россия, что Япония – у всех в литературе один и тот же ринг. И я замечаю, что современная литература сейчас уже выходит за рамки и языка, и границ какой-то отдельной страны. Пускай это звучит немного утопично – но на самом деле, вот прочитал же Виктор Пелевин ваш перевод Харуки Мураками, и ему понравилось, так? То есть между Мураками и Пелевиным наверняка есть некое изначальное взаимопонимание, которое превосходит рамки языка.