— Тот же вагон? Тот же поручень? — пояснил он и сразу же наклонился ко мне, чтобы поцеловать в первый раз.
— Думаю, да, — ответила я, закрывая глаза и чувствуя прикосновение к моим губам его губ, мягких, уверенных, изумительных.
Позднее я позвонила Кейт с отчетом. Та подсчитала затраты этого вечера, назвав его до смешного дешевым свиданием, но тем не менее отнесла к успешным с романтической точки зрения.
— Думаю, это знак, — прошептала она в телефонную трубку.
— Знак чего? — спросила я, надеясь, что целовалась с мужчиной, за которого когда-нибудь выйду замуж.
— Грядущего классного секса, — засмеялась Кейт.
Я посмеялась вместе с ней, желая, чтобы мы обе оказались правы.
Не прошло и месяца, как наши ожидания оправдались. Кейт посчитала это чудом. В огромном городе я нашла парня одновременно заботливого и надежного и в то же время сексуального и великолепного в постели. Он действительно был лучшим во всем. Естественный здравомыслящий парень из Бостона, который любил бургеры, пиво и бейсбол. При этом он был проходящим практику хирургом с гарвардским образованием, непринужденно чувствовавшим себя в самых роскошных манхэттенских ресторанах. Он был красивым, не будучи тщеславным. Порядочным, но не осуждающим других. Уверенным в себе, но не высокомерным. Он делал именно то, что объявлял — без исключений, и все равно сохранял ореол тайны, постоянно подогревая мое любопытство, заставляя сомневаться. Его мало волновало мнение других людей, и при этом он, похоже, завоевывал уважение всех окружающих. Он держался с холодной отчужденностью и все-таки был страстным. И я сильно и быстро в него влюбилась, абсолютно уверенная, что наши чувства столь же одинаковы, сколь и подлинны.
Затем, через полгода, в разгар зимы Ник повел меня и нашу бургерную забегаловку. И после того как мы поели, выпили и повспоминали прошлое, он достал из кармана ключи и процарапал наши инициалы на покрытом граффити столике в углу. Умелые, аккуратные, глубокие линии, заявляющие о нашей любви. Я не могла представить себе более красивого жеста, пока час спустя, в пустом вагоне подземки, он не вынул из кармана кольцо и не сделал мне предложение, пообещав любить меня вечно.
ВЭЛЕРИ: глава двадцать вторая
Дни становятся холоднее и короче, а они оба продолжают тем временем притворяться. Они делают вид, что эти визиты, телефонные разговоры и обмен сообщениями — обычное наблюдение врача за своим пациентом, что в их дружбе нет ничего непозволительного и необычного, что им нечего скрывать и они в буквальном смысле не прячутся в доме Вэлери. И более того, они обманывают себя в том, что способны удержаться в рамках тех отношений, которые между ними существовали в больнице, и после возвращения Вэлери к реальности.
Это очень напоминает Вэлери дни, когда она пропускала школу из-за болезни, хотя на самом деле не болела. Ей всегда казалось, что Роузмэри знала правду, но подыгрывала ее мнимым симптомам, чтобы и самой не ходить на работу, а проводить время с дочерью. Это были одни из самых лучших детских воспоминаний Вэлери. Она лежит свернувшись калачиком на диване, в своем спальном мешке «Уандер вумен», погрузившись в мыльные оперы и телевизионные игры вместе с матерью, которая на оранжевом лакированном подносе приносит ей куриный бульон и рутбир[18], а школа, домашние задания и происшествия в кафетерии — где-то за миллион миль. Такое же чувство ухода от действительности она испытывала, когда Ник приезжал с видеофильмами и музыкой для Чарли, а также вином и едой от Антонио для всех. Вэлери словно глушила разум и жила одной минутой, забывая обо всем остальном мире, и особенно о его семье, которая находилась всего в нескольких милях от них.
Но накануне Дня благодарения возникают трудности с разыгрыванием их шарады: Ник неожиданно заглядывает к ним по дороге домой с работы, через несколько минут после приезда Джейсона, заскочившего за карточным столиком для завтрашнего праздника, который он устраивает. Едва раздается звонок в дверь, как Вэлери понимает: у нее неприятности, особенно учитывая присутствие Джейсона в гостиной, ближайшей к двери комнате. Вэлери замирает над запеканкой из сладкого картофеля, которую готовит, понимая, что других объяснений, кроме правды, быть не может. Настоящей правды, а не изобретенной ею и Ником.
— Ник, — слышит она голос Джейсона, в котором удивление смешано с неодобрением и тревогой.
Она появляется в прихожей, когда Ник уже пожимает руку ее брату со словами:
— Я заехал проведать Чарли. — Ник озабоченно хмурится и, видимо, взволнован, причем таким Вэлери никогда его раньше не видела; он смотрит на часы на долю секунды дольше, как будто старается собраться с мыслями. — Он еще не спит? Или я уже поздно?
— Он в постели, — подчеркнуто отвечает Джейсон.
— Сегодня он очень хорошо себя чувствовал, — заканчивает Вэлери, разыгрывая смехотворную сцену с вызовом врача на дом. — Не хотите... зайти... тем не менее?
Ник открывает рот, чтобы отклонить приглашение, но Вэлери кивает с широко распахнутыми глазами и застывшей улыбкой, словно говорит ему, что отъезд теперь только ухудшит положение, сделает все более очевидным и у него нет иного выхода, кроме как остаться.
— Хорошо. Конечно. На минутку, — говорит он.
Вэлери берет у Ника пальто, вешает в стенной шкаф в коридоре и ведет Ника в гостиную, где он садится в кресло, которое никогда раньше не выбирал: кресло из дома ее бабушки, а до этого — из дома ее бабушки. Это не антиквариат, это просто старое кресло, обитое шерстью с непривлекательным розовато-лиловым узором в виде турецких огурцов, но Вэлери не меняет обивку по сентиментальным причинам. Сейчас она не сводит глаз с узора, заняв место напротив Ника. Джейсон тем временем выбирает другое кресло, завершая их треугольник. Джейсон сидит с непроницаемым лицом, но Вэлери чувствует осуждение в его молчании и гадает, к чему оно относится — к присутствию Ника или к тому, что у нее есть от брата секрет. Между ними двумя никогда не было тайн, кроме той, которую она хранила в течение трех дней после положительного результата теста на беременность.
— Ну и как у вас дела? — спрашивает Ник, переводя взгляд с брата на сестру.
Оба удовлетворенно кивают и благодарят, а Вэлери пускается в нервный, подробный пересказ обо всем, что делали, ели, сколько раз меняли Чарли повязку. Заканчивает она словами:
— В понедельник он возвращается в школу.
Как будто не сам Ник дал на это разрешение.
Ник кивает и бросает еще один вопрос:
— Что вы делаете завтра, в День благодарения?
— Мы едем к Джейсону, — отвечает Вэлери, и Нику это уже, разумеется, известно. — Друг Джейсона Хэнк — отменный повар.
— Он шеф?
— Нет, тренер по теннису, — говорит Джейсон — Но он и в кухне знает все ходы и выходы.
— А. Ясно, — бормочет Ник. — Это удобно для вас.
Вэлери видит, что брата так и подмывает ответить колкостью — вероятно, об удобстве свиданий с врачом, но Джейсон встает и, потирая руки, говорит:
— Ну что ж. Очень хотелось бы посидеть и поболтать, но нам с Хэнком еще воевать с индейкой.
Ник с видимым облегчением поднимается и снова жмет руку Джейсону, прощаясь с ним.
— Приятно было повидаться, приятель, — говорит он чуть грубее, чем следовало бы.
— Мне тоже, док, — отвечает Джейсон и поднимает воротник кожаной куртки. — Это стало... приятным сюрпризом.
По пути к двери он бросает на сестру озабоченный взгляд и одними губами произносит:
— Позвони мне.
Вэлери кивает, запирая за ним дверь, и собирается с силами для предстоящего неприятного разговора.
Ник так и сидит в кресле ее бабушки, напряженно сжимая подлокотники. Чертыхнувшись, он говорит:
— Прошу меня простить.
— За что? — спрашивает Вэлери, возвращаясь на свое место на диване.
— За то, что приехал сегодня... без звонка.
— Ничего.
— Что ты ему скажешь?
— Правду. Что мы друзья.
Он смотрит на нее долгим взглядом и говорит:
— Друзья. Верно.
— Мы и есть друзья, — повторяет Вэлери, отчаянно цепляясь за эту версию их истории.
— Я знаю, что мы друзья, Вэл. Но...
— Но что?
Он качает головой:
— Ты знаешь что.
Сердце у нее останавливается, и она обдумывает отчаянную попытку сменить тему, встать и поспешить на кухню, чтобы закончить приготовление запеканки. Но вместо этого шепчет:
— Знаю.
Он медленно вздыхает и говорит:
— Это неправильно. — Она чувствует, как ее руки, лежащие на коленях, сжимаются в кулаки, когда он продолжает с ноткой паники в голосе: — Это неправильно по многим причинам. По двум по крайней мере.
Вэлери прекрасно знает, какие это две причины, но предоставляет Нику озвучить их.
— Во-первых, я врач твоего сына — тут вопрос этики. Этики и правил, разработанных для защиты пациентов...
— Ты врач Чарли, да... Но дело совсем не в этом, — твердо заявляет Вэлери. Она часто об этом думала и, хотя испытывает к нему бесконечную благодарность, уверена, что не путает благодарность с чем-то другим. — Я не твоя пациентка.
— И все равно, — говорит Ник, — все равно мне не следует здесь находиться. Джейсон это понимает. Ты это понимаешь. Я это понимаю.
Вэлери кивает, разглядывая свои руки и сознавая, что Ник имеет в виду вторую причину, к которой ей еще предстоит обратиться. Маленькая такая причина — его брак.
— И это означает, что ты уезжаешь? — наконец спрашивает Вэлери.
Ник садится на диван рядом с ней и говорит:
— Нет. Я не уезжаю. Я собираюсь сидеть рядом с тобой, пока наверху спит твой мальчик, и собираюсь продлить свои мучения.
Взгляд у него напряженный, почти злой, но и решительный, словно Нику не нравится, когда его испытывают, и он отказывается проигрывать.
Вэлери в тревоге смотрит на него. Затем, пренебрегая всем, во что верит и что считает правильным, она отвечает, привлекая его в свои объятия, о чем столько раз мечтала. Через несколько секунд Ник перехватывает инициативу, медленно укладывая ее на диван и прижимаясь к ней всем телом, их ноги переплетаются, они лежат щека к щеке.