— А вы ничего не слышали?
— Абсолютно ничего. — Джини смотрела на меня, и я вдруг поняла — что-то к ней возвращается. В глубине ее глаз как будто собирались облачка страха. — Двое убиты. Вы же не думаете, что Фрэнки…
Я промолчала.
— Я не замечала в нем агрессивности. Скорее наоборот. Он был спокойный и даже мягкий.
Джини ждала. Я молчала.
— То есть… это я его таким знала. Он всегда смотрел на меня, делал все, что я говорила.
— Вы ему нравились.
— Он даже связал для меня шарф. Я только сейчас вспомнила. Красно-бело-голубой. Совсем из головы вылетело. Интересно, куда я его… — Она тряхнула головой. — Кажется, отдала ребятам из Армии спасения. Фрэнки… да, наверное, он и впрямь в меня влюбился. — Джини рассмеялась. Немного нервно.
— Миссис Уилсон, как выглядел Фрэнки?
— Высокий, худощавый, с темными волосами. — Она на секунду закрыла глаза. — Довольно незаметный. И не сказать, что привлекательный. Наверное, я бы лучше его запомнила, будь он красавчиком или уродом. А так… ничего особенного.
— В досье хранятся фотографии пациентов?
— Нет.
Она помолчала, потом с удивлением взглянула на меня и неуверенно произнесла:
— Он заикался. Да, точно, заикался.
— Извините?
— Иногда Фрэнки заикался. Когда сильно волновался или нервничал.
Джим-Джим.
Именно это и имел в виду Эл Хант. Рассказывая Элу о том, что сделал или пытался сделать Джим Барнс, Фрэнки волновался. И следовательно, заикался. Потом он заикался каждый раз, когда говорил с Хантом о Джиме Барнсе. Джим-Джим!
Попрощавшись с Джини Уилсон, я вышла на улицу и свернула к первому попавшемуся на глаза телефону. И надо же — чертов Марино отправился в боулинг-клуб!
14
Понедельник накатил приливом низких серых туч, окутавших подножие Голубого хребта и скрывших из глаз «Валгаллу». Ветер бил в лицо, и когда мы наконец припарковались на стоянке, в ветровое стекло уже постукивали мелкие, похожие на крупу снежинки.
— Черт! — жалобно пробормотал Марино. — Вот только этого нам и недоставало для полного счастья.
— То ли еще будет, — заверила я лейтенанта, отворачиваясь от впивающихся в щеку ледяных колючек, и, наклонив голову, поспешила к главному входу. Марино молча последовал за мной.
Доктор Мастерсон дожидался нас в вестибюле с принужденной улыбкой на каменном лице. Обменявшись рукопожатием, мужчины враждебно, как два кота, посмотрели друг на друга. Я даже не попыталась ослабить возникшее напряжение. Доктор вел игру, от которой меня уже тошнило. Он располагал необходимой информацией, и мы приехали, чтобы получить ее, какой бы неприятной для больницы она ни была. От доктора Мастерсона зависело одно: поделится он с ней добровольно, признав неизбежное, или выложит под давлением, по постановлению суда. Выбор оставался за ним. Не тратя время на любезности, мы прошли в офис. На этот раз доктор плотно закрыл дверь.
— Итак, чем могу помочь теперь? — спросил он, едва опустившись на стул.
— Нам нужна информация, — ответила я.
— Разумеется. Но, доктор Скарпетта, — продолжал Мастерсон, обращаясь исключительно ко мне и как будто не замечая Марино, — вы ведь ознакомились с досье Эла Ханта, а я рассказал все, что помню…
Марино поднял руку.
— Неужели все? — Он достал сигареты. — Что ж, если у вас так плохо с памятью, мы ее освежим. И сегодня нас интересует не только Эл Хант.
— Не понимаю.
— Нас интересует его приятель.
— Какой еще приятель? — Доктор холодно взглянул на лейтенанта.
— Имя Фрэнки вам что-нибудь говорит?
Мастерсон принялся протирать очки; похоже, этим приемом он пользовался чаще всего, надеясь протянуть время.
— В одно время с Элом Хантом у вас был еще один пациент, паренек по имени Фрэнки, — добавил Марино.
— Боюсь…
— А вы не бойтесь, док. Просто скажите, кто такой Фрэнки.
— В «Валгалле» одновременно пребывает до трехсот пациентов, лейтенант. И вряд ли справедливо требовать, чтобы я знал по имени каждого, особенно тех, кто находился здесь несколько недель или даже меньше.
— Хотите сказать, что Фрэнки пробыл у вас недолго?
Мастерсон потянулся за трубкой. Он понял, что допустил промашку, и злился на себя.
— Ничего подобного, лейтенант. Вы неверно истолковали мои слова. — Трубка была его второй уловкой, позволявшей выиграть драгоценные секунды. — Но, возможно, я и смогу его вспомнить, если… Что еще вам известно о нем, кроме того, что он «приятель Эла Ханта»? Мне нужны дополнительные данные.
Я поняла, что пора вмешаться.
— Очевидно, находясь в вашем заведении, Эл Хант подружился с кем-то по имени Фрэнки. Эл сам упомянул о нем в разговоре со мной. У нас есть основания полагать, что по прибытии сюда этот пациент провел какое-то время в чулане, а затем был переведен на другой этаж, где и познакомился с Хантом. Мы также располагаем описанием Фрэнки — высокий, худощавый, с темными волосами. Любил вязать. Согласитесь, такое увлечение среди мужчин-пациентов встречается весьма редко.
— Все это вам рассказал Эл Хант? — бесстрастно спросил Мастерсон.
— Фрэнки также отличался исключительной аккуратностью, — добавила я, избегая ответа на вопрос.
— Сомневаюсь, что увлечение пациента вязанием могло привлечь к нему мое внимание, — заметил доктор, раскуривая трубку.
— И еще, — продолжала я, с трудом сохраняя терпение, — он заикался, когда сильно нервничал.
— Гм. Одна из наиболее распространенных причин заикания — спазматическая дисфония. Если так, соответствующая запись должна быть в различительном диагнозе. Это уже кое-что… для начала.
— Для начала перестаньте нести чушь, — буркнул Марино.
— Послушайте, лейтенант, — снисходительно улыбнулся Мастерсон, — мне совершенно непонятна ваша враждебность.
— Да уж, конечно, непонятна. Но это поправимо. Мне ничего не стоит получить ордер, и тогда вам придется отвечать уже за соучастие в убийстве. И разговаривать мы будем не здесь, а в полиции. Вам больше по вкусу такой вариант?
— Знаете, я не намерен больше выслушивать ваши оскорбления, — с невозмутимым спокойствием ответил доктор. — И ваши угрозы, лейтенант, меня не пугают.
— А я не терплю, когда меня пытаются водить за нос, — отрезал Марино.
— Кто такой Фрэнки? — спросила я, понимая, что разговор заходит в тупик.
Мастерсон повернулся ко мне.
— Повторяю, я не могу ответить на ваш вопрос вот так, с ходу. Но если соблаговолите подождать, попробую найти что-нибудь в компьютере.
— Спасибо. Мы подождем здесь.
Он поднялся и вышел из офиса.
— Кусок дерьма, — проворчал лейтенант с явным расчетом на то, чтобы его услышала не только я.
— Перестань.
— Подумай сама, док. Молодых тут можно по пальцам пересчитать. Бьюсь об заклад, что процентов семьдесят пять здешних пациентов — старики, которым перевалило за шестьдесят. А раз так, то молодежь и запоминается лучше, согласна? Этот хмырь прекрасно знает, кто такой Фрэнки. Знает даже, какой у него был размер тапочек.
— Возможно.
— Никаких «возможно», док. Говорю тебе, твой приятель просто водит нас за нос.
— И будет водить, пока ты не угомонишься и не перестанешь пререкаться по пустякам.
— Вот же дерьмо! — Марино поднялся, подошел к окну и раздвинул шторы. День обещал быть таким же серым и ненастным, как и утро. — Терпеть не могу, когда мне врут. Попомни мои слова, док, если придется, я ему задницу прищемлю. Знаешь, я этих психиатров на дух не переношу. Подсунь им на лечение Джека Потрошителя, они и бровью не поведут. Будут врать, выворачиваться, вилять, уложат мерзавца в постельку и станут кормить с ложечки куриным супчиком, как будто он какой-нибудь Мистер Американский Яблочный Пирог. — Лейтенант помолчал, потом непонятно к чему добавил: — Ладно, хоть снег перестал.
Я подождала, пока он вернется на место.
— Думаю, насчет соучастия в убийстве ты перегнул палку.
— Зато подействовало, верно?
— Не загоняй его в угол. Дай шанс.
Марино угрюмо уставился в зашторенное окно.
— Надеюсь, Мастерсон уже понял, что сотрудничать с нами в его же интересах, — добавила я.
— Но играть с ним в кошки-мышки не в моих интересах. Пока мы тут кресла протираем, этот псих Фрэнки разгуливает по городу и вынашивает свои грязные планы. А может, и придумал уже что-то, и часики уже тикают.
Я невольно представила свой дом в тихом квартале, покачивающийся на дверной ручке медальон Кэри Харпера и вкрадчивый голос из автоответчика: «У тебя такие чудесные светлые волосы. Натуральные или ты их осветляешь?» Странно. Какое значение имеет для него цвет волос? В чем смысл этого вопроса?
Я вздохнула.
— Если Фрэнки действительно тот, кого мы ищем, то никакой связи между убийствами и Спарачино может и не быть.
— Посмотрим, — бросил Марино, закуривая вторую сигарету и сверля недовольным взглядом дверь.
— Что значит «посмотрим»? Хочешь сказать…
— Знаешь, док, я и сам порой удивляюсь, как одно влечет за собой другое, — загадочно заметил он.
— Что? Что «одно» и что «другое»? Ты можешь выражаться яснее?
Лейтенант посмотрел на часы:
— Черт, где его только носит! Может, уже свалил на ланч?
— Будем надеяться, что мистер Мастерсон ищет информацию на нашего Фрэнки.
— Да уж, на него надейся…
— Так что ты имел в виду? Как одно ведет за собой другое? — снова спросила я. — Объясни толком.
— Скажем так, у меня предчувствие. Что-то говорит мне, что, если бы не та дурацкая рукопись Берилл, все трое были бы живы. Да и Хант, скорее всего, тоже.
— Не знаю. Не уверена.
— Конечно, не уверена. Ты же такая, черт возьми, объективная. А вот я уверен. — Он повернулся ко мне. Потер усталые, покрасневшие глаза. — Есть у меня такое чувство, понимаешь? И оно подсказывает, что между Спарачино и книгой существует связь. Она существует между убийцей и Берилл. А потом одно потянуло за собой другое. После Берилл наш псих мочит Харпера. Мисс Харпер принимает лошадиную дозу пилюл