У нас, у «Совы», есть нечто вроде филиала в Иневии, но обстановка и заказчица потребовали выезда столичного специалиста, на каковую роль наши вожди отрядили меня. Спасибо им за это большое, как всегда. А дело-то нешуточное: поступил заказ изгнать призрака! Место его обитания – особнячок в центре города, главным экзорсистом назначен я. Срок командировки стандартный: до полного исчерпания проблемы. До полного – это значит, в переводе со служебного на человеческий, чтобы заказ был оплачен и, во избежание возможных претензий, документально закрыт. В остальном я волен делать многое, лишь бы польза была, и в рамках бюджета. Бюджет мой состоит: а) из личной наличной карманной тысячи талеров, которая у меня всегда при себе, в потайном кармашке, б) из части командировочных денег, выданных вперед: подотчетные – три тысячи налом, три – карточкой, неподотчетные – одна тысяча налом. Естественно, что предусмотрен финансовый форс-мажор: при любых обстоятельствах я вправе ждать немедленной подпитки от наших в любых разумных пределах: деньгами, людьми и связями. Данная проблема – не тот случай, где нам грозят сверхрасходы, но каждый сотрудник «Совы» должен понимать и помнить, что за ним стоит вся мощь фирмы, которой он служит. Всему есть пределы, разумеется, и нашей верности фирме-сюзерену, и ее могуществу, но понимание того, что ты не один, что тебя поддержат, выручат, защитят – очень комфортная штучка в жизни, ух, как она нервы сберегает в иные трудные минуты… У меня в кармане контакты аж на четверых(!) иневийских экстрасенсов, ими снабдило меня все то же руководство, в лице вице-директора, на тот случай, если в особняке действительно обитает нечто трансцендентное. Будь я проклят все четыре раза подряд, если обращусь хотя бы к одному или одной из них. Даже из соображений служебной «отмазы», для прикрытия жопы – нет. Не верю в мистику, экстрасенсорику и приметы, они для глупцов и экзальтированных барышень. Зачем же тогда в кармане эти контакты с презираемыми сущностями, а не в мусорном ведре? Вернусь – там и окажутся, а пока – в блокноте побудут. Вырвать, скомкать, выбросить – легче, нежели обратно вживить, блокнотец-то служебный… Не то чтобы я совсем уж зануда жуткий и перестраховщик, но в случае успеха твои отчеты и вещдоки – почти формальность, а вот в случае неудачи – о-о… Это целое поле битвы между тобой и ревизорами фирмы… Бывали у меня «напруги» по молодости лет, бывали, странным было бы не усвоить полученные уроки…
– Здравствуйте, молодой человек. Я и есть Олга Бунаго, приятно познакомиться. А вас как прикажете звать-величать, господин детектив?
– Ричард. Просто Ричард. Но, честно говоря, я был уверен, что вы старше…
– Еще старше? Мне восемьдесят лет ровно, юноша.
– Да, но внешне…
– Вы жиголо, или детектив? – Вот сволочь. Эх, как меня раздражают все эти капризные старухи с фиолетовыми куделяшками, особенно если они вступают в права заказчиков непосредственно со мною… Надо было ей в лоб сказать: «я думал вы моложе, мне говорили, что вам всего восемьдесят».
– Второе.
– Тогда и ведите себя соответственно.
– Постараюсь.
– Ой… Вы обиделись… Вас прогневала ненормальная старуха с дурацкой прической на выжившей из ума голове… Чаю или кофе? Я не хотела вас обидеть.
– Кофе. Не обидели, но кусаетесь вы больно, сударыня, признаю.
– А что мне остается?.. Мария! Мара! Голубушка, принесите кофе этому юному господину. И не забудьте мой отвар. Пройдемте ко мне в будуар, господин Ричард, мне там всего комфортнее, да и до туалета ближе…
– Просто Ричард, сударыня.
– Да? Ну, тогда я просто Олга – и никаких графинь. Ведь я графиня, вы знаете об этом?
– Естественно, сударыня Олга, я об этом знаю, равно как и предупрежден о том, что вы не любите именоваться титулом.
– Совершенно верно. Все эти звонкие громкие титулы – они для Старого света, в крайнем случае и для Соединенных Штатов подойдут, – потрясать куцее воображение этих жирных и тупых лавочников, но у нас в Бабилоне…
– Отчего же, сударыня? И у нас в Бабилоне на титулы обращают внимание: быть бароном, или князем, престижно и всегда модно.
– Нет и нет. В Европе, при всех королевских дворах, имена моих благородных предков, маркграфов Бунаго, произносились герольдами благоговейно и с уважением почти тысячу лет подряд… Но… Даже для династий наступает рано или поздно время жить одними только воспоминаниями, и надо не упустить для себя этот момент, чтобы не стать посмешищем в глазах окружающих, чтобы не слышать комплименты, неотличимые от плохо скрытых издевательств, подобных вашему ознакомительному флирту со старой каргой из Иневии.
– Сударыня, я еще раз прошу меня простить! Но я не флиртовал.
– Олга. Попытайтесь звать меня просто Олга.
– Да, Олга. Ваш кофе великолепен – и это правда – но он в меня не лезет. Гм… Чувство вины за не совершённый проступок мешает.
– Прощаю вас, юноша. Пейте спокойно, я не умею долго сердиться. Зато способна долго бояться…
– Не такой уж я и юноша… Олга. Тридцать лет – это не восемьдесят, конечно. Однако и от восемнадцати отстоит на примерно равном от вас расстоянии…
– На равном? Вы не преувеличиваете?
– Увы, не преувеличиваю нисколько: юность так скоротечна. Какой у вас будуар стильный!.. – Тут уж я похвалил старуху с полной искренностью: если человек дворянин с тысячелетней историей предков, да денег куры не клюют – можно позволить развернуться хорошему вкусу: будуар представляет собою полуправильный восьмиугольник с четырьмя стенами, сплошь затянутыми штофом фисташкового цвета, угол каждой стены как бы подрезан, превращен в вертикальную ленту, но не настолько, чтобы плоскости, разбивающие каждый прямой угол на два равных тупых, могли именоваться стенами. Ширина каждой «стены-ленты» сантиметров сорок от силы… По миниатюре-офорту на каждой из них: «Времена года». Никаких ковров и гобеленов, только мозаичный паркет, дубовый, с редкими эбеновыми вставками, несколько пуфиков, кушеток, подушек, расставленных и разбросанных в продуманном беспорядке, возле единственного окна – зеркало на маленьком столике… На потолке непременная позолоченная лепнина, изрядных размеров люстра с висюльками, если не из бриллиантов, то, вероятно, хрустальная…
– Неплохо, да?
– Великолепно, суд… Олга, просто великолепно. Здесь-то уж у вас не будет сомнений в моей искренности?
– Самой нравится. Но перейдемте к делу, если вы уже утолили жажду. А я, с вашего разрешения, буду рассказывать и прихлебывать мой отварчик, прихлебывать и рассказывать, хотя вы и так, наверное, в курсе моей беды?
– В курсе, но я бы хотел послушать ваш рассказ, мне это может быть весьма полезным. И прежде чем мы приступим…
– Да-да?
– Я могу впоследствии рассчитывать еще на одну чашечку такого же напитка? – я кивнул на кофейник и улыбнулся. Говорят, у меня неплохая улыбка, но и комплименты женщинам никогда не стоит прекращать, надо лишь искать приемлемые формы…
– Да хоть залейтесь. Лишь бы дело сделали. Отчего-то я испытываю к вашим умственным способностям легкое недоверие. Может, оттого так, что вижу вашу привычку нравиться женщинам?
Вот ведь старая клюшка! Хотел бы я, чтобы у меня родная бабушка была такая же четкая и богатая: и наследство по ветру не развеяла бы, по шарлатанам да приживалкам, и само наследство – с габаритами. Но я ни одну из бабушек не застал, обе рано умерли, как и деды. В ответ на очередной подкус иневийской бабки-заказчицы, я улыбнулся и пожал плечами.
– Этого я за вас знать не могу. Но постараюсь, чтобы по результатам дела, ваше мнение обо мне, Олга, изменилось в лучшую сторону. Очень постараюсь, и не только из-за денег. Рассказывайте.
Бабка живет, вынуждена жить, с ее слов, на два дома: в этом – с утра и до позднего вечера, а ночевать ездит в другой, в четырех кварталах отсюда. Причуда эта родилась в ней из-за страха: в доме завелось привидение, призрак. Пока жив был ее муж, Олга Бунаго жила в своем родовом особняке и горя не знала, а как только муж умер, она стала бояться. Призрак ходит по длинному коридору второго этажа, от лестницы к ее спальне, мимо будуара, ходит почти каждую ночь, иногда и не один. Видеть его – редко кто видел, только иногда мерцала неясная тень, но шаги слышали многие. И полиция здесь дежурила, и священники кропили святой водой – ничего не помогает.
– Да??? а что мне полиция? Сидит, сопит. А то и захрапит. Один, помню, проснулся и почище моего перепугался, какой рукой креститься не знал. Что мне с его пистолета, – вот они – шаги, ко мне все ближе и ближе. Задушит и с собою заберет, в мир мертвых, никакой пистолет ему не преграда. А мне еще рано, я еще не нажилась на этом свете. Мне гадалки говорили, что это мой муж не знает покоя, ищет меня, ждет меня…
– И с каких пор вы переселились? То есть, днем вас призраки не беспокоят?
– Днем – нет.
– И все пятнадцать лет бесперебойно призрак бродит по дому?
– Три года назад, когда второй раз отец Христофор провел молебен и все освятил, вроде бы подуспокоилось в доме, я уж собиралась возвращаться с ночевками, да месяца не прошло – все опять вернулось, все тоже самое. Шаги, шаги, ближе, потом дальше, потом стихло, потом опять…
– А вы откуда знаете, Олга, вы же не ночевали здесь?
– Люди ночевали, мне рассказывали. Разные люди: священник, служанки, сторожа, полицейские.
– Показания есть?
– Чем вы слушали, молодой человек? О чем вы думаете? Вот же я вам носом ткнула: в белой папке показания свидетелей, в черной – заключения специалистов… Горе-специалистов. Задокументированные последствия вашего труда мы тоже сюда приложим, в общую копилку.
– Не будем столь пессимистичны, Олга, я не люблю толпы и рассчитываю избегнуть общей участи… Хотя, не зарекаюсь, но последствия – они разные бывают. Слова же о показаниях из меня автоматически выскочили, прошу за это прощения, знаете, чаще всего наши заказчики ведут себя безалабернее вас, не утруждая себя мыслями о том, удобно ли нам работать, или не очень.