Что бы ни происходило, у Лизы всегда была вначале мама, потом бабушка. Был Митя. Теперь Лиза пытается сообразить, как это – быть одной.
Ей кажется, что львенок едва заметно качает головой, будто хочет возразить ей.
Он не человек, но и вещью его назвать сложно, а потому теперь, когда врут и вещи, и люди, только он остается вне подозрений. Он был с Лизой, сколько она себя помнит, и всегда остается на ее стороне. Его единственного бабушка разрешила забрать из той квартиры, в которой они жили с мамой. Там пришлось оставить все: игрушки, одежду. Бабушка пообещала, что потихоньку купит все новое, но Лиза вцепилась в львенка на стене и ни за что не хотела отцепляться. Тогда бабушка вытащила из маминого набора пилку для ногтей, открутила болтики и взяла львенка с собой.
Лиза совсем не уверена, что правильно понимает то, что львенок хочет сказать ей сейчас, но он любит, когда с ним соглашаются, а потому она шепчет:
– Да, Лиза справится. Лиза разберется, что происходит. Лиза сможет.
Первое, что нужно сделать, это собрать в рюкзак немного вещей. Взять комплект сменного белья, другие штаны, свитер и зарядку для телефона. Отдельно комплект рабочей одежды. Зубную щетку и остальное придется купить, иначе бабушка моментально заметит, что чего-то не хватает, и тогда ускользнуть будет сложнее. За панелькой в шкафу, в баночке из-под таблеток, осталось три тысячи, их тоже надо взять. Рассчитывать можно только на них – на карточке есть еще две, но использовать карту нельзя, вдруг Митя и бабушка станут ее искать и отследят по транзакциям. А о той тысяче, что в потайном кармашке, вообще не стоит вспоминать, она на самый крайний случай.
Лиза достает из рюкзака маленькие ножницы и медленно-медленно выкручивает из стены болтики. Придется идти к Кузнецовым и проситься с проживанием. Евгения Николаевна как-то предлагала. И львенка здесь оставлять Лиза не собирается. Еще пара оборотов, и львенок отправляется в левый карман знакомиться с морковкой – только крючок наружу торчит. Лизе кажется, ему там будет удобно.
Наконец звук телевизора становится громче, и можно пройти в комнату.
Лиза надеется, что ей удастся умыться и лечь в постель до того, как бабушка ее обнаружит. Бабушка бережет Лизин сон, она не станет тревожить Лизу ночью. А утром Лиза уйдет будто бы на работу, а бабушке оставит письмо с объяснениями. Главное, чтобы Евгения Николаевна пустила пожить. Наверное, Лиза сможет готовить. И за продуктами ходить, чтобы не приходилось платить за доставку.
Плохо, что Лиза была такой неловкой сегодня. Снеговика разбила. Но как же было красиво. Лиза выстраивает в памяти комнату, прослеживает взглядом падающую фигурку: вот она коснулась пола, вот подпрыгнула – и медленно разлетелась на тысячи искр. Еще секунда, и Лиза идет по усеянному битым стеклом полу, уже не боясь порезаться, оглаживая каждый из граненых осколков, – и от ее прикосновения они загораются радужными огнями, начинают сиять, как лампочки, вмонтированные в пол, диван, кресло, паркетную доску…
Это стекло больше не причинит ей вреда. Никому больше не причинит вреда. А осколки лежат так, будто кто-то специально выложил их в узор, создал красивую, ясную структуру. Подправить тут и еще вот здесь – и получится…
Что же получается?
Если что-то очень нравится Лизе, она запоминает это легко, будто оно само запрыгивает ей в голову.
Чуть сосредоточившись, она отгибает шкурку комнаты, которая тут же становится призрачной, полупрозрачной, и обнажает коричневато-зеленую мякоть – суть структуры.
На месте комнаты проступает карта города с горящими тут и там огоньками осколков – вот Краснова, а здесь – Луначарского. Тень коридора вьется по карте рекой. Лиза узнает проложенный ею маршрут. А огоньки – это адреса. Нет, не адреса – люди. Точнее, то, что от них после всего осталось.
Вдруг Лиза слышит телефонный звонок.
Бабушка снимает трубку, что-то неразборчиво говорит в нее и идет к двери.
Лиза сжимается от страха – сейчас бабушка увидит, что львенка нет, и догадается обо всем. Но, кажется, бабушка спешит, потому что она даже не зажигает в прихожей свет, только берет ключи и выходит на лестницу. К соседке, что ли?
Лиза понимает, что сейчас самое время зайти на кухню – вдруг там остались еще маленькие бутылки с водой, а если нет, нужно наполнить из Лизиного графина старую. Пить хочется все сильнее. И, может, найдется банан или яблоко – что-нибудь, что бабушка не успела отравить.
Стараясь идти как можно тише – в чем смысл, ведь бабушки нет дома? – Лиза крадется на кухню. Свет погашен, телевизор выключен – значит ли это, что бабушка ушла надолго? Лизины глаза успели привыкнуть к темноте, да и темнота относительная – сквозь кухонный тюль льется теплый желтый свет фонаря, на плите мерцает тарелка с ядовитыми сырниками. Лиза сглатывает – и пугается, настолько громким вышел звук. Абажур смотрит на нее, будто прощается, но Лизе не до него. Она открывает шкаф, где хранит воду, – там осталась последняя бутылка. Лиза наполняет из графина свою, пустую, выпивает ее до половины, наполняет снова и заодно забирает новую – пригодится.
Она лезет в небольшой шкафчик за дверью. Там бабушка обычно хранит картошку и яблоки. В том углу кухни гораздо темнее, а в шкафчике совсем черно, и Лиза шарит в контейнере вслепую, пытаясь нащупать яблоко, но пальцы вдруг смыкаются на чем-то более гладком и прохладном, чем яблоко. На чем-то неживом.
На чем-то, чего не должно – не может быть! – там, где Лизина бабушка хранит яблоки.
Лиза вскрикивает, забыв об осторожности.
Лиза осторожно выуживает свою находку – и смотрит на собственную руку, как на чужую.
Лиза не верит глазам.
Лиза идет к окну, отдергивает тюль, чтобы впустить в кухню больше фонарного света.
Теперь-то ей точно не показалось, тут и думать не о чем, потому что эту вещь Лиза не спутает ни с чем. Она такая одна. Лиза привычно нащупывает на маленьком постаменте почти незаметный глазу дефект – отбитый край.
Она хотела бы отбросить балеринку, но осколки снеговика на секунду с пронзительной яркостью вспыхивают в голове, и она аккуратно ставит балеринку на подоконник, а сама делает шаг и еще один шаг от нее, потому что внезапно видит, как Владимир Сергеевич крушит все в квартире, бьет попавшуюся под руку Ясю, отшвыривает Катюшу.
Но этого же не может быть, просто не может.
Митя прав.
Это какая-то галлюцинация.
Вещи либо врут, либо открыто и явно издеваются над Лизой.
Она слышит, как открывается дверь.
Лизе уже все равно, найдет ли ее бабушка. Даже хочется, чтобы заметила, чтобы дала лекарство. Лиза не хочет в больницу.
Но надо спросить, видит ли бабушка балеринку? Узнаёт ли она ее? Видела ли она ее раньше?
Сделать это Лиза не успевает.
Только бабушка закрывает последний замок, как в дверь звонят. Бабушка включает свет в прихожей, смотрит в глазок, спрашивает, кто там. Кто-то глухо отвечает, Лиза не понимает, что именно. И тогда бабушка зовет ее:
– Лиза, ты дома? Вижу куртку твою. Тут что-то странное. Поди сюда.
Лиза хватает балеринку и, сжав ее в кулаке, идет на голос, как загипнотизированная.
Бабушка чуть подталкивает ее, и Лиза понимает, что нужно поднести лицо к глазку.
За дверью стоят двое мужчин в форме.
– Откройте, полиция, – зловонно-фиалковым тоном говорит один из них – тот, что повыше, – на шаг отступив от двери. Лизе видно, как он барабанит пальцами по кобуре.
Лиза не знает, что делать, а потому она идет в комнату и плотно закрывает за собой дверь. Пусть бабушка сама разбирается.
Машинально подойдя к шкафу, все еще сжимая в руке балеринку, она достает из тайничка деньги, затем, опомнившись, кладет ее на стопку вещей и освободившейся рукой сгребает какую-то одежду.
Пока бабушка занята, нужно собраться.
Звонок трещит уже не переставая, бабушка возится с замками, бормоча: “Сейчас, сейчас, сейчас”.
Лиза сует вещи в рюкзак, прямо поверх простыни и притаившейся под ней резиновой ленты. В гнездо из одежды аккуратно вкладывает балеринку – главное, чтобы ножка не переломилась. Туда же отправляет телефон. Обычно Лиза носит его в рукаве куртки, но кто знает, удастся ли взять ее с собой. Едва успевает затянуть хомут рюкзака и защелкнуть застежку.
Бабушка наконец разобралась с замками. Лиза прислушивается к голосам.
– …сейчас осмотрим помещение. Введите понятых.
– Что это значит – “осмотрим помещение”? На каких основаниях? Живу с больной внучкой, вдвоем. Какие к нам могут быть претензии?
– Ваша внучка обокрала уважаемых людей, бабушка. Ценную вещь похитила, старинную, очень дорогую. Вот, тут подпишите, – раздается металлический щелчок.
– Как это – обокрала… – Бабушкин голос гаснет, как спичка на сыром ветру.
– Очень просто. Где она сейчас? С ней можно побеседовать?
Лиза всем телом ощущает потребность убежать. Жаль, вода так и осталась на кухне.
Она хватает рюкзак и одним движением закатывается под кровать – будто тренировалась.
Дверь в комнату распахивается.
– Тут никого.
– Она дома, только что тут была.
Бабушка, бабушка, защити Лизу, они нам не друзья!
– В кухне посмотри, а я во вторую комнату!
Лиза в ловушке. Вот-вот ее найдут – и снова допросы, а возможно, и тюрьма. Это даже хуже больницы.
И вдруг она проваливается в тот, первый раз. Сидя в коридоре, в ожидании скорой, она слушала, как Матвей Борисович кричит в своем кабинете: “Как вообще вам в голову пришло ее задержать? Мало ли что кто кому сказал, своя-то голова на что?! Не посмотрели, что девка в кровище вся, под глазами синё, нос сломан! Скрутили, браслеты на изрезанные руки умудрились нацепить, орлы сраные! Чего вы опасались-то? Чего, я вас спрашиваю? Что и вас бы побила? Вы хоть понимаете, что если б я не вмешался, так и посадили бы ее!”
А дальше возникли проблемы. Оказалось, что у Сергея связи где-то в полицейском руководстве, так что Матвея Борисовича едва не уволили, когда он отказался переписывать протоколы допросов и собирать свидетельства против Лизы. Ее бесконечно водили по коридорам, вызывали, спрашивали одно и то же – по кругу… Но Матвей Борисович продолжал настаивать, что она невиновна, и потихоньку убедил в этом Лизу.