Ей просто необходимо на что-то опереться, найти какой-то порядок в своей голове, и она мысленно выводит формулы теста множителей Лагранжа – трудно найти что-либо столь упорядоченное – и тут же видит пришпиленные к пробковой доске листочки, которые вдруг вздрагивают, будто подхваченные ветром, выстраиваются в шеренги и из разрозненных воинов становятся грозным войском, нумерованным списком, первый пункт которого – совсем не Ян. В конце концов, до концерта еще двое суток. Бабушка говорит: “Надо еще дожить”, и Лиза теперь понимает, что бабушка имеет в виду. Нужно как-то дожить.
Первые по списку – Коробейниковы. Лиза хорошо помнит адрес: улица Ленина, 15–21, хорошо помнит дом – один из немногих жилых в этой части улицы: уютная угловая четырехэтажка с замусоренными балкончиками, а в основании угла – мансардная надстройка с тремя квадратными окнами по каждому из фасадов. Лиза знает, что если сейчас направо по Островского, то минут через семь наступит улица Ленина, а еще через шесть – нужный дом. Как хорошо, что город такой маленький.
Нужно шагать. Лиза шагает, стараясь думать только о том, как избежать очередной ледяной лужи. Она гонит от себя мысли о раскисшей обуви, снова опустевшем желудке и тех фразах, которые придется произнести, чтобы объяснить Полине Михайловне Коробейниковой, кто она такая и по какому праву собирается вмешаться в ее частную жизнь.
Лиза автоматически подсчитывает количество квартир и уверенно направляется ко второму подъезду. Рядом с каждой дверью – металлическая панель домофона, но Лизе везет: нужная дверь распахнута настежь и приперта серым бетонным обломком. На этом Лизино везение заканчивается, потому что прямо на нее вылетает неопрятный мужик с растрепанной бородой, в нелепой крошечной майке поверх волосатого пуза и куртке, которую он держит над собой, будто на улице дождь.
Мужик хватает ее за плечи, трясет:
– Скорая? Почему так долго?! Где машина? Она совсем кончается! Скорее! Шевелись, девочка! – он тащит Лизу вверх по лестнице.
Она никак не может решить, что предпринять. Вообще-то ей нужен третий этаж, поэтому она представляет мужика лифтом, несущим ее к цели. Главное – вовремя сойти. Пролетая мимо обдерганного по углам дерматина с отлетевшей единичкой, она отталкивает мужика что есть сил, он кулем валится на ступеньки впереди и чуточку съезжает по ним – почти к ее ногам, а она, глядя на его нелепые колени, пятится до двери и, не давая себе времени на раздумья, вдавливает кнопку звонка.
Краткий птичий пересвист разлетается по квартире, будто она большая и совершенно пустая, но когда дверь – будто за ней кто-то ждал – открывается, Лиза видит, что крошечная прихожая заставлена какими-то коробками, через которые робко проталкивается далекий мутный свет кухонного окна. Его немедленно загораживает женщина неопределенных лет, повисшая на мотающейся туда-сюда двери. Чтобы начать говорить, Лизе нужно сконцентрироваться на каком-нибудь объекте ниже лица, но взгляд рикошетит с распахнувшегося до засаленного пояска пятнистого фланелевого халата с грязно-розовой перемычкой лифчика в морщинистом проеме к ногам в сизых домашних чунях, одна из которых в носке, а другая отчего-то нет, и оттуда обратно, к вялому русому пучку с редкими седыми волосками на глубоких залысинах.
– Полиция? – выплевывает женщина. – Все вчера сказала!
Лиза коротко мотает головой. За спиной топчется мужик. Он уже собрал себя с лестницы, но отчего-то не уходит.
– Я думал, это фельдшерица со скорой, – сообщает он женщине. – У нас там теща отходит. – И вдруг вскидывается: – А чо я стою-то тут с вами! – и скатывается с лестницы, крича уже откуда-то снизу: – А чо молчала-то? Тьфу!
– Здравствуйте, – наконец говорит Лиза. – Коробейникова Полина Михайловна? Прислали к вам. Лиза.
– Лиза, значит, – хмыкают чуни и правый носок. – Если не полиция, так из газеты, штоле? Чего хочешь-то? На беде моей подняться? А в глаза чего не смотришь? Стыд еще не весь растеряла?
– Из агентства, – говорит Лиза наперекор фланелевому пояску. – Можно войти?
Это последняя заготовка, больше сказать нечего. Обычно после этих слов Лизу всегда пускали. Теперь она ждет, что скоро можно будет снять хлюпающие ботинки – или правильнее будет войти так, не разуваясь? Грязными и мокрыми носками она еще сильнее наследит, самой же прибирать потом. Лиза приподнимается на цыпочки, чтобы разглядеть, какого цвета пол, и понять, будут ли заметны на нем ее мокрые следы. Очень хочется разуться. Может, дадут тапочки? И попить?
– Польк, кто там еще?
Халат и чуни втягиваются в квартиру, повинуясь густому коричневому голосу. Лиза принимает это за приглашение и, пока халат вопит внутрь квартиры что-то нечленораздельное, во что Лиза даже и не вслушивается, идет следом. Вдруг у ее лица что-то взрывается, и дерматин с пропавшей циферкой захлопывается, мазнув на прощание облезлым мягким сгибом по ее правой щеке.
Отступив от захлопнувшейся двери, она ощупывает щеку – кажется, цела. “Нахуй пошла” даже ощупывать не хочется: вдруг снова взорвется? Лиза зачем-то опять звонит в дверь – может, чтобы послушать птицу в просторном пустом доме. Но за дверью тишина. Птица, видимо, тоже пошла нахуй.
Лиза садится на ступеньку и тщательно рвет первый из восемнадцати листочков, выстраивая оставшихся воинов заново, чтоб не видно было бреши в первом ряду. Задние выдвигаются вперед, и получается красивый квадрат с номером восемь во главе. Лиза внимательно читает надпись на шлеме восьмого воина. Она посидела бы еще, тем более что ноги почти согрелись, но у нее уже есть следующий адрес. Возможно, ей повезет. Возможно, этот воин сразится на ее стороне.
Она собирает все свое мужество, чтобы выйти из подъезда. Уже темнеет, идет снег, ощутимо похолодало. Лиза перебирает ногами улицы, не задерживаясь ни на секунду, гипнотизируя себя мерностью шагов. Она давно перестала чувствовать боль в желудке и холод, перестала волноваться о том, где проведет эту ночь, не думает о бабушке. Спустя сорок минут она вдруг ловит себя за руку, которая то и дело вытаскивает телефон и набирает номер Мити. Раньше далекая прогулка всегда означала долгий разговор, хотя можно ли называть это разговором? Мите вечно некогда, Лизе вечно не о чем, так что после короткого приветствия он обычно включал громкую связь, а Лиза слушала, что происходит в кабинете, молчала, а иногда по привычке пыталась вглядеться в посетителя или список улик, но выходило плохо: телефон для такого совсем не годится. А теперь, размышляет Лиза, чуть ускоряя шаг, и позвонить некому. Почему-то эта мысль будит желудок и ноги, как будто специально вьется у лица, мешает видеть и думать. “Топ, – думает Лиза. – Топ-топ”.
Второй дом совершенно другой, совсем новый, у него даже есть имя. Лиза не очень хорошо знает Краснофлотскую, так что на последние проценты зарядки гуглит адрес. Первая же ссылка – сайт “Аметиста”. Лиза тут же соображает: заявление-то совсем свежее. Эта мысль посылает волну тепла к пальцам ног.
Вблизи “Аметист” и впрямь напоминает кристалл: он гораздо выше других домов, вдоль скругленных хрустальных граней – застекленные балконы, перетекающие в заостренную стеклянную крышу-павильон высотой в пару этажей.
На входе ее тормозят. Привычная легенда срабатывает с трудом. Сутулый и какой-то пыльный консьерж выскакивает из своего закутка, бежит за ней, только что за руку не хватает, а догнав и выслушав, требует указать название агентства. Так и говорит: “Укажите”, но Лиза не волнуется – в агентстве всегда прикроют, так что она привычно и спокойно диктует название и даже телефон. Тон консьержа резко меняется с ржаво-оранжевого на медовый, и он отступает в тень своей норы, махнув ей: “Проходите”, хотя она, поднимаясь к лифтовой площадке, где должна быть дверь на лестницу, прекрасно слышит, как он переступает с ноги на ногу. Лиза ускоряет шаг, пока он не передумал и не бросился.
Она уже проходит мимо лифтов, когда консьерж без предупреждения досылает ей в спину: “К Черкасовым в сорок вторую – это вам на восемнадцатый, по лестнице не дойти”, – и хотя его тон все такой же, Лиза раздраженно отмахивается от этих слов и от него самого. Как же неприятно, когда тебе сообщают то, что ты уже знаешь! В школе она вечно мучилась: узнаешь что-нибудь интересное, а завтра, как назло, Венера Фатиховна о том же расскажет. Или задачу решишь, а Екатерина Сергеевна берет и объясняет всему классу, как решать, да еще и ответ сама диктует. Противно – словами не передать. Уши зажмешь, зажмуришься, раскачиваешься изо всех сил. Приходится вибрировать, чтобы не услышать то, что нестерпимо слушать заново.
Тяжело дыша, Лиза надолго замирает у двери. Ее разрывает надвое: она не представляет, как уйдет отсюда, настолько здесь упорядоченно и правильно, но правда в том, что она сейчас максимально не подходит этому месту. Будь она уборщиком высшего ранга, она бы не задумываясь стряхнула сама себя с этих идеальных поверхностей.
Она подходит вплотную к двери, зачем-то прислоняет к ней ухо и тихонечко скребется, пока за дверью не раздаются чуть слышные голоса. Лиза успевает отпрянуть от распахивающейся двери. Внутри маленьким колючим цветком вспыхивает гордость: ловко и вовремя! На секунду Лизе кажется, что она готова ко всему, но на пороге возникает мужчина, и ее взгляд на долю секунды все же пересекается с чужим.
– Это вы из агентства? – абсолютно бесцветно спрашивает мужчина. Переполнившись удивлением, Лиза помимо собственной воли снова поднимает на него глаза. Никогда раньше ей не доводилось слышать, чтобы человек звучал как вещь.
– Из агентства вы? – переспрашивает мужчина. В стакан его голоса будто капнули серой акварели – под цвет его строгого костюма. Лиза, даже не вздрогнув, наблюдает за тем, как по воде расходятся стальные лепестки.
– Лиза. Из агентства, – спохватившись, заверяет она. Мужчина, быстро посторонившись, впускает ее и на два оборота запирает дверь за ее спиной.
– Проходите, – снова абсолютно бесцветным тоном (сталь успела раствориться, понимает Лиза) произносит он и исчезает.